Кровавый узел - Виталий Гладкий

Угодливо хихикая, Маркиза сама сняла все остальное и закружила по комнате в каком-то нелепом танце, высоко поднимая ноги и размахивая руками, как ветряная мельница крыльями.

– Хорошо… Опа, опа! Ух ты… – хлопал в ладоши Крапленый. – Нет, постой! Ставь пластинку. Цыганочку. С выходом, – он соскочил с кровати и притопнул. – Эх, ма!..

И в этот миг в дверь постучали. Хмель слетел с Крапленого в мгновение ока. Злобно ощерившись, он бросился к постели и вытащил из-под подушки "парабеллум". Натягивая одной рукой брюки, свистящим шепотом приказал:

– Посмотри кто! Да халат накинь, дура!

Бессмысленно ухмыляясь, Маркиза пыталась застегнуть пуговицы халата, но вялые руки все делали невпопад. Так и подошла она к двери расхристанной.

– Открывайте, черт бы вас побрал! – раздался из-за двери голос Профессора.

– Фу-у… – вздохнул с облегчением Крапленый и потянулся за рубахой. – Впусти, – кивнул Маркизе.

Профессор быстро прошел внутрь, на ходу протирая запотевшие очки. Неодобрительно окинул взглядом захламленную комнату, посмотрел на Маркизу, которая все еще воевала с непослушными пуговицами, крякнул в досаде и уселся на стул, поставив между сухих коленей старый, потрепанный зонт.

– Гудишь? – с ехидцей в голосе спросил Крапленого, который в это время жадно припал к кувшину с квасом.

– Умгу… – кивнул тот и наконец оторвался от опустошенного кувшина. – Тебе какое дело?

– Это я так, к слову…

– Чего припылил, Профессор? Я же предупреждал, что в берлогу без моего ведома ни-ни. Или ты совсем глухим стал?

– Много берешь на себя, Крапленый! – неожиданно зло огрызнулся Профессор. – Разговор есть… – показал кивком головы в сторону Маркизы, которая ползала по полу, собирая рассыпанные бусины.

– Ну, пошла! – бесцеремонно вытолкал ее за дверь Крапленый. – Что там у тебя, выкладывай!

– Новое дело щупаешь [48]? – спросил Профессор, с прищуром глядя в упор на обеспокоенного Крапленого.

– С чего ты взял?

– Не темни, Крапленый! – вскочил на ноги Профессор. – Ты что, меня за сявку держишь?!

– А ты кто такой, чтобы мне тут понты бить [49]?! – взъярился Крапленый, сжимая кулаки.

– Кто я? – Профессор успокоился и хитро заулыбался.

– А никто. Не пришей кобыле хвост. Покеда, Крапленый. – Направился к двери. – Я выхожу из игры. С придурками мне не по пути. Хлебай свою баланду сам.

– Погодь, не заводись, – сдался Крапленый, опуская глаза. – Мне бы твои заботы…

– Ты мои заботы не считал, – отрезал Профессор. – Но себе лапшу на уши вешать не позволю.

– Лады, лады… – миролюбиво ответил Крапленый. – Извини, был грех. Но я тебе собирался рассказать.

– Оно и видно.

– Ты послушай…

Профессор внимательно слушал негромкий торопливый говор Крапленого. Оратором его "ученик" никогда не был, и сейчас его речь местами была бессвязна, но основную мысль Профессор уловил сразу. И, неожиданно для себя, разволновался. Дело, которое предлагал Крапленый, и впрямь было стоящее. Большое дело. И чертовски опасное. Но в случае удачи… Да, тогда и впрямь можно будет "завязать" накрепко с преступным прошлым и жить безбедно до конца дней своих, копаясь в огороде или сидя с удочкой над озером.

Но понял Профессор и другое, конечно же, не высказанное собеседником: это последнее дело и Крапленого, после которого он "ляжет на дно" надолго, а то и навсегда. А значит, делиться "наваром" со своими подельниками он не собирается.

"Шалишь! – взволнованно думал Профессор, полуприкрыв старческие дряблые веки, чтобы не видать своего истинного состояния. – Кусок приличный, им и подавиться недолго. Деньги нужно считать, когда они в кармане. Хитрец, хитрец… Но как обезьяна не вертится, а голая задница всегда наружу лезет. Будь елок, Крапленый, мы тоже не пальцем деланы, кое-что имеем про запас… Нужно будет кое с кем перетолковать…"

– Ну как? – спросил Крапленый, слегка уставший от непривычно долгого монолога.

– Спешишь… – не поднимая на него глаза, все еще во власти собственных мыслей, ответил Профессор.

– Почему?

– Забыл Валета и Щуку? – Пока мы не вычислим, кто нас "пасет", забудь о деле. До поры до времени посидим тихо.

– Но когда, когда?!

– Скоро, Крапленый. Уже скоро. Есть у меня соображения на этот счет… А про новое дело – никому. Слышишь – никому!

– Ты-то как пронюхал?

– Сорока на хвосте принесла… – растянул блеклые губы в ухмылке Профессор.

– Темнишь, мать твою!.. – запенился от злости Крапленый.

– Лады, лады… – миролюбиво проворковал Профессор. – От тебя секретов не держу. Михей рассказал.

– А этот… откуда?

– Не знаю. Мне он не докладывал. Сам у него спроси.

– Спрошу-у… – с угрозой протянул Крапленый. "Попробуй… – торжествующе захохотал про себя Профессор. – Спроси… ветра в поле".

Отступление 9. Роковой выстрел

Танцплощадка городского парка была забита до отказа. Теплый летний вечер растворил в себе легкий приятный ветерок, который затаился в густых кронах деревьев, плотной стеной окруживших бетонированный пятак площадки, обнесенный ажурной металлической изгородью. Ансамбль, собранный по принципу "с миру по нитке…", давал программу – смесь фривольных кабацких песенок и зарубежных новинок, перелицованных на свой манер. Обшорканную до матового блеска танцплощадку в перерывах брызгали водой, но это не спасало веселящуюся публику от мелкой въедливой пыли, которую неустанно взбивали подошвы танцующих.

Костя медленно прохаживался по аллее парка, неподалеку от танцплощадки. Вчера, поздним вечером, к Люське-Конфете ввалился торжествующий Чемодан: "Седой, гони пузырь! Нашел дешевого, – и, дурашливо подергивая своими плечищами, запел, отчаянно фальшивя: – Когда фонарики качаются ночные…"

Чемодан наконец разыскал логово Фонаря. И теперь Костя ждал встречи с человеком, который должен был отвести его туда.

"Зачем?" – в сотый раз спрашивал он себя. И не находил ответа. Томительное многодневное ожидание встречи с Фонарем притупило острую ненависть к этому подонку. На смену ей пришла глухая тоска, которая словно червь точила его денно и нощно. Косте все опостылело, даже долгожданная свобода, которая на самом деле превратилась в тупик. Он изнурял себя многочасовыми тренировками, пытался несколько раз надраться до положения риз… – увы, все вязло в черной трясине меланхолии, и преодолеть состояние отупения Костя был не в силах.

Он подолгу просиживал на кладбище у могилы родителей, мысленно спрашивая у них совета – как жить дальше? Но могильные холмики были глухи и немы, а серый мрамор надгробий холодил руки и сердце, высасывая последние капли надежды. Временами Косте хотелось завыть диким зверем, рвать, терзать, крушить… Но и эти редкие всплески угасающих эмоций не могли всколыхнуть мертвое болото, куда он погружался все глубже и глубже…

– Эй, кореш! Заснул? – юркий тщедушный паренек с модной косой челкой над правым глазом фамильярно трепал его по плечу. – Ты Седой?

– Убери поганки… – с трудом сдерживая внезапно вспыхнувшую ярость, процедил Костя. – Веди…

Приблатненный малый отдернул руку, будто обжегся. Он смущенно хихикнул и засеменил рядом, указывая дорогу. Они долго плутали по каким-то закоулкам, прежде чем очутились во дворе старого двухэтажного дома, похоже, предназначенного под снос, захламленного поломанными ящиками, обрезками ржавых труб и радиаторами отопления. Заплеванный коридор в проплешинах обвалившейся штукатурки привел их к двери, обитой рваным дерматином, из-под которого лезли клочья грязно-серой ваты. Засиженная мухами маломощная лампочка едва теплилась под истрескавшимся потолком, готовым рухнуть от малейшего толчка на облезлый гнилой пол. Дверь была только одна, остальные комнаты этого убогого жилища скалились обломками вывороченных второпях досок.

Проводник нажал на кнопку звонка. Долгое время за дверью царила тишина, затем кто-то кашлянул и сиплый голос спросил:

– Кто?

– Это я. Крант…

– Че те нада?

– Может, мне на весь дом заорать?

Веский довод Кранта, видимо, убедил сиплого, и тот, покряхтев, приоткрыл дверь, не снимая цепочки.

– Щебечи…

– К Фонарю… – зашептал в образовавшуюся щель Крант.

– Кто такой?

– Кореш Чемодана.

– Какого хрена?

– Не знаю, не мое дело. Сам скажет.

– Как кличут?

– Седой.

– Не помню такого… Счас спрошу…

Дверь закрылась. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем звякнула цепочка и на пороге появился толстомордый хмырь с красными глазами. Вокруг его шеи было намотано вафельное полотенце не первой свежести.

– Ты заходи… – ткнул он пальцем в грудь Кости. – А ты, – угрюмо зыркнул на Кранта, – канай отседова. И забудь сюда дорожку. Не то копыта повыдергиваю. Усек?

– Да пошел ты… – сплюнул независимо Крант, но опасливо спрятался за спину Кости.