Он мой кошмар (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна"

27

Андрей

Не хотел же. Ни видеть. Ни говорить.

— Мы едем, Андрей? — Николина вклинивается в мои мысли, вынуждая обратить на нее внимание.

— Ага… — киваю, а взглядом уже как минуту зацепился за рыжую макушку.

Еська стоит с обратной стороны здания вуза. Одна. Прижимается спиной к стене. Ее волосы развеваются на ветру и, видимо, лезут в глаза, потому что она постоянно их поправляет.

— Прыгай, я сейчас, — бросаю Нике ключи от своей тачки.

— Ты куда?

— Надо.

Царева прищуривается, ловит мой взгляд и приподымает бровь. Теперь уже пялится на Токареву.

— Это же… блин, как ее? — щелкает пальцами, прикусывая нижнюю губу. — Танцует…

— Для прокурорской дочки у тебя очень плохая память.

— Пошел ты, Панкратов. Жду тебя десять минут и уезжаю.

— Машина моя.

— А ключики уже нет, — трясет в воздухе брелоком и засовывает тот в карман. — Вали давай, Ромео.

Цареву я знаю, что называется, с горшка. Наши родители уже больше двадцати лет дружат семьями.

Она младше. Весной только школу закончила. Теперь вот предки пристроили ее в местный универ. В Москву не пустили. Беспокоятся за девочку.

Смеряю мелкую взглядом и делаю шаг в сторону Еси. Оставляю Нику с ее едкими уточнениями позади.

Я намеренно избегал Токареву, потому что проиграл в заключенном с Костровым пари. Без грязи. Никто не спорил на нее.

Была гонка. Тот, кто проигрывает, отходит в сторону. Вполне справедливо. Без мордобоя.

И я держался. Почти две недели. Срок внушительный, да и к тому же разве мы обсуждали такое слово, как «навсегда»? Я дал Костру время, он облажался. Так что…

Заворачиваю за угол, впечатываюсь глазами в скукожившуюся фигуру. Токарева стоит с сигаретой в руках, остервенело чиркает зажигалкой, но огонь мгновенно гаснет на ветру.

Не сразу замечаю слезы. Лишь когда очередной порыв подхватывает рыжие пряди, открывая взору ее покрасневшие щеки и влажные глаза.

— У тебя все в порядке?

Вытягиваю руку, чтобы забрать сигарету. С сопротивлением не сталкиваюсь, скорее, наоборот, с обреченностью во взгляде.

— Да, спасибо, что спросил, — упирается затылком в стену, чуть запрокинув лицо к небу. — У меня все хорошо.

— И поэтому ты стоишь тут в слезах?!

— Именно поэтому. Радуюсь.

— Что за повод?

— Придумай сам.

Токарева делает шаг в сторону, но я автоматом перехватываю ее руку под локоть.

— Отвали от меня, Панкратов. Не трогай.

Она не повышает голос. Наоборот, говорит еле слышно. Очень непривычно видеть ее такой. В моей голове уже давно сложился абсолютно другой образ.

— Ладно. Я отпускаю, а ты объясняешь, что произошло.

— Ты не отстанешь?

— Нет.

— Как было хорошо, когда ты меня не замечал.

Она издает глухой смешок, а я выпускаю ее руку из захвата. От Еськиных последних слов внутри поднимается протест. Какая-то слепая уверенность в том, что на самом деле она так не думает. Я видел ее обескураженность моим безразличием. И взгляды на себе ее тоже ловил. Довольно часто.

— С чего бы начать? Наверное, с того, что мой отец — алкоголик и бывший зэк…

На губах проскальзывает ядовитая улыбка. Она говорит медленно, с расстановкой. Ловит мой взгляд и немного прищуривается. Словно проверяет на вшивость.

— …его недавно отпустили, досрочно. Мама верит, что он изменится. Но он этого не сделает, — переходит на шепот. — Я удовлетворила твое любопытство?

— Слезы только поэтому?

— Какая разница, из-за чего я плачу? Просто отвали от меня! Слышишь? Не трогай и не подходи больше! Никогда.

— Ты обещала, — напираю, оказываясь к ней еще ближе. Между нами буквально пара сантиметров.

Она дергается, делает шаг в сторону. Успеваю перехватить этот порыв. Прижимаю ее к себе. Крепко, до хруста костей. Трогаю длинные рыжие волосы, пропуская пряди между пальцами, и чувствую, как воротник моей футболки под распахнутым джемпером становится мокрым.

Это происходит за какие-то секунды…

— Я так его ненавижу, — обмякает в моих руках, загребая в ладони ткань футболки где-то в области груди. — Он все вынес. Все деньги… ноутбук, я так долго работала. Копила. А он просто украл и пропил. Я же его дочь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Еська порывисто сбрасывает мои руки и закрывает свое лицо ладонями. Плачет.

Сейчас не время подвисать, но я делаю именно это. Сопоставляю сказанное со своей реальностью и не могу ничего ответить. Мне как бы нечего.

Я не знаю, как это — на что-либо копить. Не особо знаю, как терять. Материальное точно. Поэтому все, что я сейчас ни скажу, прозвучит фальшиво.

Мне ее жаль. Но ситуацию я могу понять лишь словесно, ничего не почувствовав. Каким бы козлом временами ни был мой отец, он человек слова и дела. Он никогда не опустится до подобного. Скорее, наоборот, за своих перегрызет всем глотки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Не плачь, — трогаю ее плечи, — посмотри на меня.

Еська запрокидывает заплаканное лицо. У нее дрожат губы.

Как только наши взгляды встречаются, ее тело под моими ладонями каменеет. Запускается процесс самокопания, а еще внутреннего стыда.

Ей некомфортно, все, что она сказала, вещи не для чужих ушей. А я чужой. Как бы мне ни хотелось верить в обратное.

— Мне пора, извини. Я… я очень надеюсь, что все это останется между нами, Андрей. Мы не друзья, — кивает в такт своим словам.

Она хочет отпрянуть, но я не позволяю. Просто не могу позволить. Теперь уже не могу. Снова ее почувствовал, и тормоза отказали. Их просто больше нет. Внутри образуется огненный шар, подобный часовой бомбе. Сколько пройдет времени, прежде чем рванет?

Слышу шум двигателя собственной машины. Мелочь сдержала обещание и втопила по газам, на моей тачке, между прочим. Стерва.

Дружить… такая смелая, но глупая Еся. Далась мне твоя дружба…

— Я и не хочу с тобой дружить, Токарева. Ты сейчас домой?

— Нет, я… пусти, Андрей.

Она пятится, вырваться уже не пытается. Просто загоняет себя в еще большую ловушку, впечатываясь спиной в стену.

— Я же говорил, — скольжу ладонью по ее бедру, делаю это намеренно, потому что ей сейчас нужна встряска. — Какая дружба, Токарева? О чем ты? Забыла о нашей прелюдии?

Трогаю ее лицо. Заправляю за ухо прядь волос. Смотрю в глаза и офигеваю от собственного желания сделать ее своей. В эту секунду разум затуманивается. Мне становится плевать, как это будет и что для этого потребуется.

Она моя. Финиш.

Больше никаких нет.

— Ты прав…

Она расстегивает мелкие пуговички надетой на ней белой рубашки. Мой взгляд цепляется за край такой же белой и гладкой чашки лифчика. Неосознанно стискиваю зубы, играя желваками.

— Но кое-что забыл, — красные губы вырисовывают на красивом лице подобие улыбки, — именно ты можешь только смотреть. Я повторюсь: между нами ничего и никогда не будет.

— Уверена?

— Более чем. Спасибо, что выслушал. Не думаю, что ты меня понимаешь, но тебе и не нужно.

Она стирает с подбородка застывшую слезу и, приподняв руки, собирает волосы в хвост. При этом мы остаемся стоять запредельно близко. Соприкасаясь друг с другом.

— Давай оставим все как было. Будто бы меня нет. Ладно?

— Я просто дал тебе передышку.

— Или устраивал отдых себе. Сколько за это время у тебя было телок? Штук десять?!

— Ты считала или следила?

— Я навскидку. Такие, как ты, не умеют строить отношения. А банальный перепихон мне не нужен. Так что пока, Андрей. И прекрати уже ко мне подкатывать.

Очередной контраст. Из милой и ранимой девочки в стерву. Хотя, до последней, как бы ни старалась, ей далеко. Информация о Славике, которую она мне выдала, явное тому доказательство.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

28