Последний Рюрикович - Валерий Елманов

Много далеко не богоугодных дел свершил Феофилакт в жизни, но людьми ему еще торговать не доводилось, и возникло чувство вины перед этим притихшим, будто почуявшим неладное, отроком, неотступно смотревшим на него большими васильковыми глазами. И чтобы оторваться от неприятных дум, монах, подозвав Ивашку, разрешил ему пойти погулять до вечера, только далеко не заходить.

Мальчику действительно что-то не понравилось в их беседе, но детское сердце еще не ведало ни человеческой подлости, ни того, как порой коварно помогает ей неудержимая тяга к хмельному зелью.

К тому же Ивашке, уже окончательно изнывшему за полтора дня от неотступного сидения возле монаха, очень уж хотелось куда-нибудь пойти! Он так обрадовался разрешению погулять, что больше ни о чем и не помышлял. Весь осадок от встречи с человеком в черном исчез в мгновение ока, и через миг Ивашка уже был далеко от возов.

Но на прогулке ему не повезло. Мало того что забрел в какой-то глухой переулок и окончательно потерялся, где он и где искать выход, так его еще обступили босоногие мальчишки чуть постарше и устроили допрос с пристрастием:

– Ты кто такой? Чей будешь?

– Ивашка я, монастырский. А так с Рясска.

– А чего к нам? Почто по нашей улице без дозволенья ходишь?

– Какого дозволенья? – окончательно растерялся Ивашка.

– А вот какого, – и самый бойкий сильно толкнул его. Ивашка, потеряв равновесие, упал навзничь. Тут же на пыльной земле образовалась гора тел, радостно орущая что-то веселое. Потом она распалась, и ребята, гордо переговариваясь, как лихо они всыпали чужаку, убежали.

Остался один: сопливый, золотушный и хилый, росточком поменьше Ивашки, но с заносчивым выражением на бледном лице.

– Ну что, попало тебе? Будешь еще по нашей улице ходить? – И он надменно подбоченился, глядя на поднимающегося с земли и обозленного нанесенной ни за что ни про что обидой Ивашку.

– Ежели еще раз… – Но золотушник не успел договорить, плюхнувшись в пыль от крепких Ивашкиных кулаков.

Через мгновение он уже отчаянно орал «мама!», пытаясь увернуться и не помышляя о сопротивлении этому чужаку, который оказался таким смелым.

Но уже послышались крики: «Гришку Отрепьева бьют!» и топот приближающейся босоногой ватаги.

Второй раз быть внизу кучи малы Ивашке вовсе не улыбалось. Он вскочил на ноги, утер кровь, текшую из носа, и, пообещав поверженному врагу: «Мы еще с тобой поквитаемся», уже был далеко.

Ноги несли его так резво, а мозг, подсознательно избрав верный путь, так четко сработал, что Ивашка очень быстро очутился возле знакомых мест. Оглянувшись и увидев, что погоня отстала, он тут же сбавил шаг, стараясь идти более уверенно и время от времени сплевывая кровь, сочившуюся из разбитых губ.

«Погоди ужо, – думал он, разгоряченный недавней битвой. – Коли каждый в одиночку был бы, нешто справились? Да ни в жисть. А все разом – немудрена потеха. Так и медведя завалить можно. И этот, Гришка, тоже хорош, чуть не его верх, так „мама“ кричать. Ишь… – и вздохнул горестно. – Хорошо, коли есть кого звать».

Но дальше погрустить ему не удалось, ибо Феофилакт, опасаясь упустить выгодную сделку, уже сотню раз успел пожалеть, что отпустил Ивашку погулять напоследок, и повсюду его разыскивал.

Вечерело. Феофилакта шатало из стороны в сторону – проба, которую он сделал из присланного бочонка, была внушительной. То ли потому, что вино действительно было замечательное на вкус, то ли потому, что, прикладываясь к нему, Феофилакт чувствовал всем нутром, как он приравнивается к архиерею и даже становится ему чем-то сродни, но перебрал он на этот раз больше обычного и, увидев Ивашку, первым делом отвесил ему увесистый подзатыльник.

– Ишь, шляется тут, а я… печалуюсь – с трудом выговорил он и смачно икнул. – Чтоб ни на шаг от меня! – И, успокоенный, пьяно погрозил пальцем и отправился спать.

«Что за день такой сегодня, – и Ивашка, опять горестно вздохнув, прилег возле, положив голову на колесо телеги. – То этот черный ухо крутил, то ребята ни за что ни про что накинулись, теперь вот от отца Феофилакта подзатыльник, а ведь сам пустил гулять».

– Это за грехи, – послышался где-то рядом голос.

Ивашка, вздрогнув, ошарашенно обернулся, но тут же успокоился – два мужика возле соседней телеги лениво переговаривались друг с другом.

– Может, Господь и даст, родит еще, – глубокомысленно заметил другой.

– Да где там. Родила уже, но девку, – зашептал опять первый. – А брат царицын подменил ее на сына.

– А откель взяли-то? – оторопело спросил второй, с вытянутым лицом, озабоченно озирающийся все время по сторонам, – не заметил бы кто, какие они ведут крамольные разговоры. Однако любопытство пересилило страх и интерес к новостям из царевой жизни был настолько велик, что он поторопил своего собеседника: – Откель взяли-то, говорю?

Тот усмехнулся.

– Ишь, взяли… У жены стрельца забрали.

– Вона как!..

– Да-а. А ты думал. Так про енто дело прознали и царю донесли.

– Самому? – ахнул озиравшийся.

– Тихо ты, не ровен час, услышит кто. Сие есть секрет большой. Так вот, царь, Федор Иоаннович, спознав такое дело, хотел женку свою в монастырь отправить и боярина Годунова, брательника ейного, туда же.

– В женский-то? – усомнился второй.

– Да ты слушай, дурья твоя башка, – возмутился рассказчик. – Сам ты женский. Знамо дело, в мужской. Да только боярину не с руки это. Теперича он самый знатный изо всех, наипервейший опосля царя на Руси, брат царицы, а тут в монастырь… Негоже это. Вот он и пошел с ножом на царя-батюшку.

– Свят, свят, – замахал руками второй и опять, оглядевшись по сторонам, заторопил рассказчика. – А дальше-то, дальше что? Неужто убил?

– Бог милостив, ранил токмо, да и то не сильно, это мне надежные людишки поведали. Есть у меня здесь знакомцы в дворне у одного боярина, вот они и слыхали краем уха. А еще баяли, будто и дите вовсе не царево у ей.

– А чей жа? – в недоумении уставился на говоруна мужик с яйцевидным черепом. – Она же его жена?

– Жена его, а дитя неведомо чье. Царь в монастырь молиться ходил, а царица и нагуляла.

– Да ну, – опять усомнился второй.

– Вот те и «ну». Так царь за то и хотел ее в монастырь. Чтоб не гуляла, а честь царскую блюла.

Человек в черном возник возле беседующих сплетников будто из-под земли. Оба мужика ошалело разглядывали его какое-то мгновение, а потом, опомнившись, вскочили на ноги и смущенно потупились. Человек в черном смерил их строгим взглядом ледяных, мертвенно-голубых глаз и не спеша двинулся дальше. Один из мужиков, поняв, что нельзя терять ни минуты, бросился к нему.

– Боярин, а боярин, – робко окликнул он и, не дожидаясь, когда тот обернется, зашептал со спины прямо в ухо: – Мы ведь того. Это один юродивый здесь все хаживал, так он и орал, а я вот пересказал своему знакомцу. Боярин, ты не… – и остановился как вкопанный, услышав раздавшуюся в ответ непонятную фразу.