Гвардия тревоги - Екатерина Мурашова

Тая кивнула и зажмурилась от удовольствия. Город, грозящее наводнение, магия имени… Настоящая взрослая красавица, которая беседует с ней как с равной и считает ее уникальной… В одном из дворцов таинственно светились окна. Огни крепости пунктиром отражались в реке. На страшной высоте, неизмеримо далеко над луной дрожала одинокая звезда. Подсвеченные Городом облака ползли по небу, шевеля щупальцами.

— Все это как будто в театре, правда? — тихо сказала девушка в плаще. — Занавес уже подняли, но действие еще не началось.

— Ага, — сказала Тая, не сумев подобрать других слов, правильных и значительных.

— Так вы шли к учителю, и что же? — напомнила девушка.

— Сначала мы молчали, потом говорили про уроки, а потом он сказал про город, — последовательно вспоминала Тая. — Да, еще все прохожие смотрели на венок и улыбались.

— Какой венок?

— Я сплела венок из кленовых листьев и дала ему.

— Он надел его и согласился идти в нем по улице? — спросила девушка, дождалась кивка и деловито заявила. — Это серьезный аргумент в твою пользу. Надо пытаться.

— Но он вообще очень вежливый, — попыталась объяснить Тая.

— Неважно…

— А как же то, что я толстая? — решительно спросила девочка, сделав упрямое лицо.

— Ну так и что же с того, что толстая? — пожала плечами девушка. — Я же говорю: надо пытаться. Всегда и у всех есть то, что мешает.

— И у вас? — удивилась Тая.

— Конечно. То самое, что сразу видно. Ты про себя думаешь: толстая. А про меня?

— Красивая, — сразу сказала Тая.

— Вот. Вот это и мешает, — красавица досадливо мотнула головой. — Да еще как.

Каким-то образом Тая чувствовала, что девушка совершенно не притворяется, и поражалась тому. Как красота может мешать?!

Тая оглянулась кругом, поежилась и подняла воротник куртки. Большое тяжелое здание как будто бы надвигалось из темноты. Сырой холодный ветер трепал на длинной мачте флаг России.

— А чего этот за нами идет? — быстро спросила она и поближе придвинулась к девушке. — С самой реки. Или мне кажется?

— Не кажется, — спокойно откликнулась девушка. — Но ты не волнуйся. Это он за мной ходит. Думает, что охраняет.

— Так вы его знаете, что ли? — не поняла Тая.

— Знаю, конечно.

— А отчего же тогда сюда не позовете? Неловко…

— Вадим, подойди сюда, — немедленно откликнулась красавица. — Моя новая подружка Таис опасается твоих шпионских штучек. Кроме того, ей кажется неловким, что ты идешь позади и не принимаешь участия в беседе…

Вадим подошел из темноты и молча остановился рядом. Он был чуть ниже девушки ростом, но одновременно Таю поразила ширина его плеч.

— Ты видел, где я была? Ждал у клуба? Тебе еще не надоело? — с видимым безразличием спросила девушка, и Тая сразу заметила фальшь в ее голосе и вновь надетую маску на лице.

Нет, — непонятно на какой из вопросов ответил Вадим и ничего не добавил.

«Действие в театре началось?» — подумала Тая и сказала вслух, осознанно подражая Диме Дмитриевскому: — Я вас оставлю?

Тая с внимательным интересом разглядывала неудачливого поклонника (она не сомневалась в этом) загадочной красавицы. Потом вдруг вскрикнула от неожиданности и побежала прочь.

— Таис, что случилось? Не уходи! — встревожено крикнула девушка ей вслед. — Давай мы тебя до метро проводим!

Тая бежала, не глядя под ноги и не разбирая дороги. Перед ее глазами, как на картинке, стояло вполне обыкновенное лицо Вадима с маленьким шрамиком над правой бровью, дурацкая вязаная шапочка, кожаная куртка, обтягивающая широкие плечи, и знакомый черно-красный ромбик на лацкане…

Три пожилые, похожие между собой дамы за столиком регистрации отмечали фамилии и выдавали всем участникам пластиковые пакеты с программой, круглым значком с эмблемой педагогической конференции и фирменной ручкой. Вячеслав Борисович смотрел на дам сверху вниз, и их прически напоминали ему городские булки времен его детства.

Доклады были похожи на товарные составы разной длины, с лязгом и грохотом проносящиеся мимо разъезда по железной дороге. Вячеслав Борисович, чтобы не заснуть, воображал себя смотрителем разъезда, который привычно приветствует каждый новый поезд взмахом красного флажка и тут же забывает о нем.

В перерывах педагоги пили плохой кофе из белых ребристых стаканчиков. Было много знакомых, директоров из других школ, районных методистов. Можно было говорить, почти не думая. Слушать, впрочем, тоже приятно, потому что речь у всех правильная, хорошо артикулированная, учительская, кастовая: «…Последние педагогические новации… Индивидуальный подход, учитывающий особенности личности ребенка…» Волга впадает в Каспийское море. Лошади кушают овес и сено. Свой круг…

— Но, может быть, это какая-нибудь секта? Все время ведь появляются новые, и первых сторонников вербуют как раз среди подростков. Они более внушаемые…

— Не похоже совершенно. Секта подразумевает некий обязательный набор: хоть какие-нибудь верования, учение, собрания, моления, радения… И обязательно какой-нибудь Учитель, Просветленный или на худой конец гуру — творец учения, создатель секты. Ничего из перечисленного в данном случае не наблюдается.

— А что же наблюдается-то, я так и не понял?

Вячеслав Борисович отхлебнул остывший кофе из стаканчика, подошел поближе и остановился возле беседующих. Знакомый методист из Василеостровского района и высокая немолодая женщина с мелированными под седину волосами. Между собой, кажется, тоже не особенно близко знакомы.

— В том-то и дело, что всё — как будто на грани, ухваченное мимоходом, боковым зрением. А взглянешь в упор — словно ничего и не было…

— Коллега, — методист взглянул на женщину испытующе. — Сколько у вас лет педагогического стажа?

— Двадцать семь полных, — четко, не колеблясь ни мгновения, отрапортовала она.

— Вот видите! — мужчина понимающе вздохнул и мягко прикоснулся ухоженными пальцами к рукаву делового костюма собеседницы. — Я сам, когда после четверти века работы в школе уходил на административную работу… Мне, знаете ли, еще и не такое мерещилось… Потом все прошло… Не печальтесь. И у вас все наладится…

Женщина возмущенно вздернула острый подбородок:

— Вы хотите сказать?..

Но методист уже отошел к другой группе, которая с жаром обсуждала недавнюю статью в «Учительской газете».

Вячеслав Борисович сделал еще шаг вперед и представился.

— …Я тут случайно услышал ваш разговор… Меня, признаться, зацепило…

— Очень приятно. Ирина Давыдовна, завуч 377-й школы, — представилась в ответ женщина и деловито спросила: — А что, в вашей школе тоже — превращаются?

— Превращаются?! — Вячеслав Борисович с трудом сглотнул внезапно загустевшую слюну. Ирина Давыдовна внимательно наблюдала за ним. Потом удовлетворенно кивнула головой:

— Знаете — вижу. Вы — четвертый, из тех, с кем я лично знакома. Еще коллега из Новосибирска, учитель литературы. Ее я нашла в Интернете. Судя по всему, там — то же самое. Существенно жаль, что мне недоступен англоязычный Интернет. Может быть — там? Я — физик, не удосужилась в свое время как следует выучить язык… Ваша гипотеза? Я, понимаете, уже исчерпалась. Поверите ли: одно время серьезно размышляла над нашествием инопланетян. Представляете? Инопланетяне — в моей собственной школе! Потом поняла, что на этом этапе уже, конечно, надо лечиться…

Вячеслав Борисович, не отвечая, потер ладонями лицо, потом достал из кармана платок и вытер отдельно лоб. Ирина Давыдовна смотрела строго.

— Значки носят? — спросил он наконец.

— А как же без этого! — улыбнулась завуч. — Сколько у вас… их классов?

— Два… кажется, третий на подходе…

— Удивительно! У меня — то же самое. И у всех остальных, кого я знаю. Не больше. Видимо, они соблюдают какие-то пропорции.

— Но… может быть, все-таки… Религия? Хранители какой-нибудь тайны? Орден? Тайное революционное общество?

— Тоже не знаете, — с сожалением вздохнула Ирина Давыдовна. — Вам страшно?

Вячеслав Борисович прислушался к себе.

— Пожалуй, нет. Они не кажутся особенно опасными. Но хотелось бы, на всякий случай, знать механизм… превращения. И конечно, его цель.

— Вячеслав Борисович, что вас смущает в них в первую очередь? — четким, учительским голосом спросила Ирина Давыдовна, и директор на мгновение ощутил себя на ее уроке: «Иванов, сформулируй нам первое правило термодинамики!»

— Скорее всего, их одинаковость, — подумав, ответил он. — Какая-то неясно чувствующаяся коллективная активность и коллективная ответственность за что-то мне неизвестное. Нечто такое, противонаправленное вектору времени.

— Так ли уж противонаправленное? — остро взглянула Ирина Давыдовна. — Одинаковость других подростков — в широких штанах, с наушниками в височных долях мозга и банками пива в руках — вас почему-то не смущает?