Самозванка (дореволюционная орфография) - Алексей Пазухин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У васъ прислуга есть…
– Какая?… Которая во дворѣ, та не могла попасть въ горницы, а которая въ горницахъ, ту я знаю… Несчитанныя деньги лежали не запертыми; ключи у прислуги-то бывали пo цѣлымъ недѣлямъ, когда я хворая лежала…
– Можетъ и крали тогда! – замѣтила Анна Игнатьевна…
– Сроду не бывало!…
– А Вася такой ли, чтобъ воровать, маменька?… Похожъ-ли на вора?…
– Много ты знаешь!… Чай, своими нарядами занималась, а не воспитаніемъ его…
– Много пропало денегъ? – спросила Анна Игнатьевна.
– Почемъ я знаю?… He считано у меня… Очень много не могло быть…
– Такъ не лучше ли втунѣ все оставить?… Скандалъ пойдетъ, слѣдствіе…
– Слѣдствія я не желаю! Боже, сохрани отъ этого!… И денегъ мнѣ не жаль, а важно знать правду! – пойми это… Что если онъ, Вася, укралъ-то?… Что будетъ?… Кому я добро свое отдамъ?… Допросить его надо.
– Я допрошу…
– А не скажетъ если?
Анна Игнатьевна пожала плечами.
– Лучше я сама, – проговорила старуха.
– Вамъ почему-же скажетъ?
– Попугаю… Можно и посѣчь…
– Посѣчь?!.
– А что-же такое?… Отъ розги не умретъ, розга костей не поломаетъ, а правду узнаетъ…
– А если онъ не виноватъ?…
– Говорю тебѣ, что больше некому!… Онъ взялъ, онъ!… Признается, скажетъ, куда дѣвалъ деньги, всѣ продѣлки свои скажетъ; такъ, можетъ, еще исправить можно, человѣкомъ сдѣлать… Отдадимъ въ люди, въ хорошія руки отдадимъ и, можетъ, наставятъ на путь истинный, а такъ бросить, такъ гибель ему вѣрная… Позови его сюда, вмѣстѣ и допросимъ…
– А если не скажетъ?
– Подъ розгами скажетъ.
– Жестоко это…
Старуха разсердилась.
– Будетъ врать-то! – крикнула она. – Это у васъ у новомодныхъ все жестоко да жестоко, a пo нашему ничего… Насъ драли… Братьевъ, бывало, отецъ до полусмерти дралъ и меня не щадилъ, равно какъ и покойница маменька… Это по вашему, по модному не годится-то… Ступай что ли, а то я и безъ тебя обойдусь, – людей позову… Тебѣ же будетъ хуже, коли весь дворъ узнаетъ…
Анна Игнатьевна пришла въ отчаяніе.
Что было ей дѣлать?…
He послушаться, отказать матери; и, вѣдь, тогда суровая старуха, дѣйствительно, позоветъ прислугу и скандалъ сдѣлается достояніемъ улицы.
He послушаться совсѣмъ, не дать „сына“ на истязаніе?
Но тогда старуха прогонитъ их обоихъ и все кончится!… разлетится, какъ дымъ, весь хитро придуманный планъ… Надо послушаться…
Аннѣ Игнатьевнѣ нисколько не жаль дочку, нисколько! – пусть истязаетъ ее старуха, но, вѣдь, Вѣра все разскажетъ и опять-таки гибель неизбѣжна…
Анна Игнатьевна стояла у дверей, схватившись за ручку.
– Что же ты? – обратилась къ ней старуха. – Дразнишь меня что-ли?
Вдругъ счастливая мысль разомъ осѣнила Анну Игнатьевну, какъ это иногда бываетъ съ человѣкомъ въ самомъ затруднительномъ, безысходномъ положеніи.
Анна Игнатьевна вернулась къ матери и упала передъ нею на колѣни.
– Что ты? – удивилась старуха. – Чего тебѣ?… Дура, коли сына въ такомъ дѣлѣ защищаешь!… Я, можетъ, люблю его больше, чѣмъ ты и добра ему желаю, спасти его хочу…
– Онъ не виноватъ, маменька, не виноватъ!…
– Какъ?…
– He виноватъ… Это я его послала, я ему приказала… Для меня онъ у васъ деньги бралъ!…
– Ты приказала?… Для тебя бралъ?…
– Да, да, маменька… Простите, простите меня!…
– Да встань, безумная! разскажи въ чемъ дѣло-то, – наклонилась Ольга Осиповна къ дочери.
– He встану, пока не простите, голову себѣ объ полъ разобью!… Безъ гроша жила, великую нужду терпѣла…
– Ну?
– Ну, и дѣлала долги, брала подъ расписки, давала за рубль два, чтобы только получить, да не умереть съ сыномъ съ голоду… Вѣрили, зная, что у меня богатая мать, а проценты брали страшные… Теперь прознали, что я у васъ и явились за полученіемъ, стали грозить судомъ, расписки собрались предъявить…
– Ну?…
– Ну, и рѣшилась… Приказала Васѣ у васъ взять… Онъ плакалъ, не хотѣлъ, но я побила его, обѣщалась увезти его отъ васъ въ Ярославль, грозила новымъ голодомъ, холодомъ, ну, и согласился…
– Почему же не попросила у меня? Почему правду не сказала?…
– He смѣла…
– А сына воровать, такъ смѣла послать?
– Простите!… Васю пощадите, – не виноватъ онъ, одна я во всемъ виновата, съ меня и взыщите, какъ знаете… Что хотите сдѣлайте, я и слова не скажу, хоть подъ розги лягу!…
– И слѣдовало-бы тебя отодрать, слѣдовало бы съ тебя шкуру спустить! ну, да ужъ Богъ съ тобою… Встань!…
Анна Игнатьевна подползла на колѣняхъ къ матери, схватила ея руку и покрыла поцѣлуями.
– Сколько денегъ-то взяла? – спросила старуха.
– Тысячу триста рублей! – на-удачу сказала Анна Игнатьевна.
– Всѣ долги заплатила?
– Съ тысячу еще есть…
– Куда-жъ проживала такую прорву? Прихоти творила?… Носила шелки да бархаты?…
– He до шелковъ было… перебивались съ хлѣба на квасъ…
– Такъ куда-же денегъ столько дѣвала?
– Говорю, что за рубль два платила, a то такъ и больше… Дадутъ сто, а расписку на двѣсти возьмутъ…
– А ты и давала?
– Тяжело, вѣдь, было сына-то голоднымъ видѣть, опять же воспитать его надо было, обучить…
– Обучила наукамъ, а потомъ красть научила?… Хороша мать!… Лучше-бы ужъ сама забралась да грабила, пожалѣла-бы душу-то дѣтскую… „Горе соблазнившему единаго изъ малыхъ сихъ“! говорится въ писаніи…
– Знаю, да боялась сама идти… Вася къ вамъ больше вхожъ… Легче онъ меня, ловчѣе…
Ольга Осиповна задумалась, а дочь все еще стояла передъ нею на колѣняхъ и цѣловала ея руку.
– Встань!… – сказала старуха.
Анна Игнатьевна встала.
– Ладно, пусть на всемъ этомъ нехорошемъ дѣлѣ „крестъ“ будетъ! – заговорила старуха. – Васѣ не скажу ничего, чтобы въ конфузъ его не вводить! тебѣ дамъ еще тысячу, чтобы ты долги отдала…
– Маменька!…
– Постой, не перебивай!… Больше этого при жизни ничего не увидишь отъ меня, а послѣ смерти… ну, тамъ видно будетъ… Васю я въ люди отдамъ, – здѣсь порча ему одна – а ты… ты на отдѣльной квартирѣ жить будешь…
– Гоните опять изъ родительскаго дома, маменька?
– Боюсь, матушка, боюсь!… Вчера сына грабить посылала, а завтра придешь, да и задушишь старуху мать…
– Маменька!…
– Очень просто!… По нынѣшнимъ временамъ все можетъ быть, все… Ну, это пока мы отложимъ, a вотъ Васю надо, немедленно, въ люди отдать…
– Какъ вамъ угодно, – съ покорнымъ видомъ проговорила Анна Игнатьевна.
Въ ея разсчеты не входилъ такой планъ, это было даже не мыслимо, но противорѣчить теперь она находила лишнимъ и согласилась очень покорно.
Она потомъ обдумаетъ что-нибудь, устроитъ, благо все это обошлось такъ хорошо.
– Николаю Васильевичу Салатину отдамъ Васю! – продолжала старуха. – У этого парня человѣкомъ онъ станетъ, на утѣшеніе намъ выростетъ… Какъ думаешь?…
