Советская система: к открытому обществу - Джордж Сорос

Очевидно, что догматическому типу мышления не удается воссоздать ни одной черты, которая делала традиционный тип таким привлекательным. Догматический тип получается слишком усложненным, косным и подавляющим. Да, действительно, он устраняет неопределенность, которой страдает критический тип, но только ценой создания условий, которые человеческому разуму должны показаться непереносимыми, если он знает о существовании альтернатив. Так же как доктрина, основанная на сверхъестественном авторитете, может показаться способом избавления от недостатков критического типа, критический тип может показаться спасением тем, кто страдает от гнета догмы.

Закрытое общество

Органическое общество стороннему наблюдателю может понравиться некоторыми своими чертами: определенное общественное единство, безусловная идентификация каждого члена с коллективом. Члены органического общества вряд ли считают это преимуществом, хоть они и не знают никаких других отношений; только те, кто осознает конфликт между личностью и социальным целым в своем собственном обществе, может рассматривать органическое общество как желанную цель. Другими словами, преимущества органического общества оцениваются более всего тогда, когда условия, необходимые для его существования, больше не существуют.

Вряд ли можно считать удивительным, что на протяжении всей своей истории человечество так тосковало по своему первоначальному состоянию невинности и блаженства. Изгнание из Эдема – нестареющая тема. Но раз утеряв невинность, ее невозможно вернуть, пожалуй, единственный способ – забыть весь предшествующий опыт. В любых попытках воссоздать искусственно условия органического общества, именно безоговорочная идентификация всех членов с обществом, к которому они принадлежат, труднее всего достижима. Чтобы вновь утвердить органическое единство, необходимо провозгласить главенство коллектива. Результат, однако, будет отличаться от органического общества в одном существенном отношении: вместо того чтобы совпадать с интересами коллектива, личные интересы принимают по отношению к нему подчиненное положение.

Различие между личным и общественным интересом поднимает волнующий вопрос: а в чем же состоит этот общественный интерес? Общественный интерес должен быть установлен, истолкован и разъяснен и, в случае необходимости, навязан противоречащим ему личным интересам. Эта задача лучше всего может быть выполнена живым правителем, потому что он или она могут лавировать, приспосабливая свою политику к обстоятельствам. Организациям труднее справиться с такого рода задачей, так как они громоздки, негибки и неоперативны. Такая организация будет стремиться к тому, чтобы предотвратить перемены, но вряд ли ей это удастся.

Как бы ни определялся общий интерес в теории, на практике он, как правило, отражает интересы правящих слоев. Это они провозглашают главенство целого, и это они навязывают свою волю всячески сопротивляющимся индивидам; если не предполагать, что эти правители совсем лишены эгоизма, именно им это выгодно. Необязательно правители преследую! свои личные корыстные интересы, как это делают простые смертные, но от системы они получают выгоду как класс: по определению, они являются правящим классом. Так как принадлежность к классам четко определена, подчинение личности общественному целому равнозначно подчинению одного класса другому. Закрытое общество, таким образом, может определяться как общество, основанное на эксплуатации одного класса другим. Эксплуатация может проявляться ив открытом обществе, но, поскольку положение личности не закреплено навечно, она не является классовой. Классовая эксплуатация в марксовом понимании может существовать только в закрытом обществе. Маркс сделал ценный вклад в науку, введя понятие классовой эксплуатации, точно так же, как Менениус Агриппа, когда он сравнил общество с организмом. Однако и тот и другой приложили свои концепции не к тому типу общества.

Если общепризнанной целью закрытого общества является обеспечение господства одного класса (расы или группы) над другим, оно вполне может достичь ее. Но если общество стремится вернуть идиллическое состояние органического общества, оно непременно потерпит поражение. Существует разрыв между идеалом социального единства и реальностью классовой эксплуатации. Чтобы преодолеть этот разрыв, необходима целая система сложнейших, тщательно продуманных объяснений, которая, по определению, находится в противоречии с фактами.

Заставить всех подчиняться официальной идеологии – первостепенная задача власти. Чем большим числом людей принимается идеология, тем незначительнее конфликт между коллективным интересом и проводимой политикой, и наоборот. В идеальном варианте авторитарная система может долго идти по пути восстановления спокойствия и гармонии органического общества. Обычно же некоторая степень насилия все же требуется, и этот факт нужно объяснять при помощи фальшивых доказательств, которые уменьшают убедительность идеологии и требуют нового насилия, пока, в худшем варианте, система-не становится полностью принудительной и ее идеология теряет всякую связь с действительностью.

У меня есть некоторые сомнения относительно различения, которое Джин Киркпатрик провела между тоталитарным и авторитарным режимами, потому что она использовала его для различения между друзьями и врагами Америки, но рациональное зерно здесь есть. Авторитарный режим, основной целью которого является удержание власти, может более или менее открыто признать, что он из себя представляет. Он может различными путями ограничивать свободу своих подчиненных, может быть агрессивным и жестоким, но ему не требуется распространять свое влияние на все стороны жизни для того, чтобы сохранить свое господство. С другой стороны, системе, которая провозглашает, что она служит какому-то идеалу социальной справедливости, приходится маскировать свою истинную эксплуататорскую сущность. Это требует контроля не только над действиями, но и над мыслями ее подданных. Чем обсуждать подобную систему абстрактно, я лучше проанализирую ее в главе IV.

Глава III. Рефлексивная теория истории

Схема, которую я предложил в главе II, страдает серьезным структурным недостатком. Она состоит из абстрактных моделей, предположительно обладающих вневременной значимостью, однако теория, на которой покоятся эти модели, рассматривает историю в качестве необратимого процесса[15]. Каким же образом необратимый процесс можно преобразовать во вневременные обобщения? Только путем насилия над ним. В предыдущей главе я разграничил органическое общество, являющееся доисторическим, и закрытое общество, которое может возникнуть в ходе развития истории, – тем самым я признал эту сложность. Если бы мне вздумалось совсем снять это противоречие, то нужно было бы избегать абстрактных моделей и рассматривать конкретно-исторические формы, которые принимало общество в ходе истории. Я бы нашел, конечно, примеры для своих абстрактных построений: эпоха Периклов, Римская империя, современная западная цивилизация могут служить примерами открытого общества, в то время как Древний Египет, средневековый Египет и Советский Союз до Горбачева обладают характеристиками закрытого общества.

Но было бы бессмысленно пытаться переделывать историю, исходя из моей схемы. Некоторые вещи подпадают под мою схему, другие – нет, и чем пристальнее я вглядывался в действительные исторические ситуации, тем менее они напоминали мои теоретические построения. Из милосердного далека наших дней Египет кажется квинтэссенцией неизменного общества. Но прочтите эту цитату:

«Страшное воровство. Землю перестали пахать. Люди говорят: «Мы не знаем, что будет с нами завтра»… Кругом грязь, и ни на ком уже не увидишь чистых одежд… Страна завертелась в безысходной круговерти гончарного круга… Рабыни носят ожерелья из золота и ляпис-лазури. Не слышно больше смеха… И великие мужи, и маленькие людишки согласны в одном: «Лучше бы уж не родиться на этот свет»… Богатые люди вынуждены вертеть мельничные жернова… Знатным госпожам приходится унизиться до работы служанок… Люди так изголодались, что отнимают пищу у свиней… Конторы писцов разгромлены… и все документы уничтожены… Более того, какие-то глупцы лишили страну монархии… чиновников разогнали… не осталось на месте ни одного общественного учреждения, и люди стали как робкие овцы без пастыря… Художники перестали творить… Немногие убивают многих… Перед вчерашним нищим заискивают… Расцвело пышным цветом хамство… О, пусть же покинет человек сей мир, пусть не родятся больше дети! Тогда наконец мир обретет покой»[16].