Девятьсот бабушек - Р. Лафферти

— Спасибо, Чаво. Меня уже предупредили. Да, вспоминаются птицы из легенды, поедающие печень навечно прикованного к скале человека.

— Я подозреваю, папа Гарамаск, что птицы Мира и боги Мира едят печень, чтобы пройти через стадию превращения. Здесь же нам требуется другая пища.

Чаво, удивительный оганта-скалолаз, начал взбираться по самому длинному отвесному участку, перетекая, как масло, вверх по камню. Несколько раз, следуя рельефу скалы, он то исчезал из виду, то появлялся вновь, потом, похоже, добрался до ровного места. Тут же сверху упал тонкий шнур, длиной метров сто, и Гарамаск начал изнурительный подъем.

К середине пути он устал и натер руки. В этот момент он услышал свист в небе — это рассекали воздух крылья Большого Шасоуса, мчащегося прямо к человеку. Гарамаск обмотал веревкой ноги так, чтобы не соскальзывать, и теперь ждал начала атаки, поблескивая металлом кинжалов и шипов.

— Как Прометей, прикованный к скале перед нападением огромных птиц! — крикнул он. — Теперь я знаю: его приковали к скале высоко в небе.

Размах крыла у Шасоуса был не меньше двадцати метров, голова у птицы была огромная с серповидным клювом. Размерами тела птица не уступала человеку.

Проведя стремительную атаку, Шасоус полоснул человека клювом и глубоко рассек ему низ живота, зато Гарамаск сумел нанести более глубокий порез сзади на голове птицы. Веревка завертелась, увлекая человека за собой. Во второй заход Шасоус неглубоко рассек спину Гарамаску, а встречный удар, снова более удачный, опять пришелся по голове птицы. В новый заход Шасоус распорол Гарамаску бок, вскрыв таким образом человека от носа до кормы, задержался на мгновение и, возможно, успел отщипнуть кусочек селезенки. Зато Гарамаск изловчился и вонзил кинжал птице в голову, и Шасоус закачался в воздухе.

— Теперь ты мой! — исступленно завопил Гарамаск. — Ты умираешь на лету! Сейчас ты сделаешь последний заход и будешь целиться мне в глаза. Ты выклюешь их, верно? «Не позволяй ему добраться до обоих глаз, иначе станешь уязвим», — сказал мертвец Эллин. Цып-цып-цып! Лети ко мне навстречу смерти!

Шасоус полоснул клювом по глазам Гарамаска, и что-то заскользило вниз по щеке. Было ли это веко, кусочек плоти или само глазное яблоко, Гарамаск не знал. Он вонзил когти в длинную упругую шею Шасоуса, сухую и твердую, как кабель, напрягся изо всех сил — и сухожилия поддались. Через мгновение они окончательно сдались. Человек свернул Шасоусу шею, как курице, ибо курицей тот и был. Большая смертельно раненная птица упала, кувыркаясь, в синевато-серые облака внизу.

— Я вскрыт как консервная банка, — пробормотал Гарамаск, — но из раны ничего не свисает. Я всегда был крепким внутри. Теперь я закончу подъем и найду четвертую жертву, которая все еще для меня тайна. А ведь именно она стала причиной смерти Эллина.

Гарамаск завершил утомительный подъем по веревке. Наверху его встретила глупо ухмыляющаяся физиономия Чаво. Они стояли на вершине горы Биор, последней горы Тригорья.

— У меня для тебя приятный сюрприз, — прогудел Чаво. — Я его приготовлю, пока ты отдыхаешь.

— А у меня для тебя два сюрприза, — отозвался Гарамаск. — И они будут готовы в должное время.

«Постарайся ослабить мост, после того как поднимешься по нему, и береги затылок», — сказал мертвец Эллин. Чаво был занят подготовкой сюрприза. Гарамаск ослабил мост: надрезал кинжалом веревку, по которой только что поднялся, но не перерезал ее совсем. Он надеялся, что она выдержит его вес при спуске, если его догадка подтвердится и если не придется искать другой путь вниз. Но навряд ли веревка выдержит вес, значительно превышающий его собственный.

— Я припаиваю звуковое устройство к глубоко сидящему валуну, — пояснил Чаво. — Вы, люди Мира, ничего не смыслите в пайке камня, поэтому ты не сможешь оторвать мое устройство, чтобы бросить вниз, и не заставишь его замолчать.

— А у меня сюрприз собственного изобретения, — отозвался Гарамаск. Он срубил карликовое деревце телеор и теперь зачищал его когтями. — Эй, Чаво, мы на вершине горы Биор. Это небольшая площадка, и здесь нет никого, кроме нас с тобой. Где же четвертая жертва — Батер-Джено, она же скальная обезьяна, она же человек-лягушка?

— Батер-Джено здесь, — ответил Чаво. — Признаки его присутствия столь же очевидны, как и признаки Риксино ниже по склону.

Гарамаск торопливо отрезал кусок веревки от мотка из рюкзака Чаво. В этот момент заработало музыкальное устройство, издавая звуки даже более невыносимые, чем смрад Риксино. Гарамаск примотал веревкой кинжал, снятый с колена, к концу телеорового шеста. Воздух был наполнен мерзкими волнами тошнотворной какофонии оганта. Чаво припаял устройство к камню, зато у Гарамаска теперь достаточно длинное копье.

— Папа Гарамаск, ты не сможешь выключить музыку, — засмеялся Чаво. — Наслаждайся ею в свой последний час. Батер-Джено здесь. Это я. Или ты. Иди сюда, и мы выясним, кто именно.

Гарамаск ударил Чаво торцом телеорового копья. Чаво не отреагировал. Тогда Гарамаск перевернул копье и ткнул Чаво острием в грудь, прямо под лату, защищающую шею.

— Ты нарушил оружейный кодекс! — обиженно воскликнул Чаво.

— Не совсем. Я отброшу копье и даже сражусь с четвертой бестией, но только после того, Чаво, как мы поговорим. Если мой последний час и правда наступил, я бы не хотел уйти в неведении, как Эллин. Теперь быстро отвечай! Где сейчас Оркас, убийца Эллина? Он умер?

— Умер? Нет, папа Гарамаск, он трансформировался. Охотник Оркас стал Треораем, благородным рогха. Ты с ним беседовал. Это он съел задний мозг твоего друга, в результате чего смог трансформироваться.

— Чаво, эта чертова музыка и вытье сводят меня с ума! Что за дикость ты несешь? Оганта превратился в рогха? То есть вы один и тот же вид?

— Постарайся избавиться от неприязни к моей музыке, папа Гарамаск, и получать удовольствие. Благородные рогха и низменные оганта — это один вид. Мы превращаемся в рогха, хотя с некоторых пор этого больше не происходит. Мы потеряли способность совершать лягушачий прыжок, кроме как под действием особого стимула.

— О седьмой круг ада! Шум такой же, как и там. Лишь бы не пасть так низко! Что за лягушачья мистика, болван? Объясни!

— Лягушачий прыжок — это наша трансформация из оганта в рогха. Какое существо, кроме святой лягушки, может изменять форму столь чудесным образом и так неожиданно? Чужеземцы уверены, что мы две различные расы. Это все равно что считать, будто головастик и лягушка — два отдельных вида. Мы почитаем лягушку как высший символ, олицетворяющий нас самих.

— И что у вас пошло не так, болван? Что произошло с трансформациями? В чем заключается проблема в настоящий момент? Объясни мне все… Милое копье, правда?

— Да, милое, папа Гарамаск, но оно вне правил. В чем заключается проблема? Скорее уж, катастрофа. За последние сто лет ни один оганта не смог без особого стимула обратиться в рогха. Мы рождаемся как оганта и проживаем жизнь как оганта, не способные больше подпитывать цивилизацию рогха. Мы утратили нашу взрослую форму и пытаемся обрести ее.

— Каким образом, Чаво? Для чего вы убили Эллина? Как оганта Оркас стал рогха Треораем? Что такое особый стимул?

— Поедание затылочной части мозга рогха способствует трансформации оганта в рогха, если и тот, и другой сильны и пригодны. Мы рассчитали, что одного мозга достаточно, чтобы трансформировать четырех оганта. Еще мы открыли (точнее, это обнаружил Оркас в процессе превращения в Треорая), что поедание затылочной части мозга некоторых особо развитых представителей Мира также способствует трансформации — но только тех из людей, кто пройдет горную охоту до четвертой фазы.

— Лежи тихо, болван! Я же проткну тебя насквозь. Что будет дальше с Треораем, который был Оркасом, до того как убил Эллина?

— То же, что случится с Чаво, убийцей папы Гарамаска. Срок Треорая истекает, как истечет и мой через какое-то время. У Треорая было в распоряжении два года, чтобы, будучи рогха, расти в мудрости. На этой неделе (он не будет знать точную дату) на него нападут, убьют и съедят затылочную часть мозга…

— Мертвец Эллин посоветовал мне оберегать затылок, — задумчиво проговорил Гарамаск. — Но Треорай-Оркас не умрет просто так. Разобравшись с тобой, я спущусь вниз и арестую парня за убийство, как и должно быть по закону.

— …и вместо одного рогха станет четыре, — продолжал Чаво, словно не замечая слов Гарамаска. — Следуя этой схеме, мы восстановим численность рогха и сократим период ожидания. Когда рогха будет достаточно, они, используя свою мудрость, сумеют разобраться, почему трансформации дают сбой, и найдут менее гротесковый способ поддерживать свою численность. И ты тоже, папа Гарамаск, послужишь доброму делу, когда умрешь сегодня на закате. Из твоей смерти возникнут четыре новых рогха.