«Если», 2002 № 11 - Ф. Гвинплейн Макинтайр

Ник в два прыжка вниз слетел, еще в два обратно вернулся, уже с биноклем, и к чердачному окошку нырнул. Однако, в хорошей форме дядя.

— Та-ак, вот он, красавец… Не узнаю. На «Апач» вроде смахивает. Мимо чешет, не к нам. Глянешь?

Ну, глянул. Летит по-над лесом винтокрылый аппарат, явно нерусский. Гляжу и с некоторым удивлением ощущаю — поджилки не трясутся больше. Примирился я, видимо, с новой картиной мира. В полосочку и со звездочками.

— Зачем я тебе в разведке, Ник?

Легко так спросилось.

— Если языка возьмем — переведешь.

Совсем просто он ответил. Как так и надо. Мне почему-то на ум песенная фраза пришла — «партизанский молдаванский собираем мы отряд». А еще «…и ходят оккупанты в мой зоомагазин».

— На самом деле все не так страшно, — Ник говорит. — Нам ведь нужно просто разобраться, что происходит, верно? Сам представь, какой может выйти конфуз, если у них, и вправду, шаттл в лес упал — а мы тут уже томагавки выкапываем и танцы военные пляшем. Не надо бардака. Сходим, приблизимся осторожно, поглядим… Короче, Леха, я тебя за околицей ждать буду. Двинем сначала вдоль дороги, будто и вправду обрыв ищем, я инструмент монтерский возьму для правдоподобия. Удостоверение не забудь. Чуть что, кричи — «постмен»! — и стой, как вкопанный. А дальше моя забота.

— А если председатель все-таки электриков на линию выгонит?

— Хотелось бы. Они ребята не промах, один спецназовец, другой погранец. Вот увидишь, я их мигом сагитирую.

Электриков председатель на линию не выгнал. Это они его выгнали. Они с утра в мастерских железом гремели, чего-то там мудрили с кузнецом за компанию и начальству сказали: пошел вон, ты этого не видел. А он и вправду ничего такого не видел. Труба, сказал, с ручкой. Мне-то, сказал, по фигу подробности, и так чую: инструмент подсудный — сто пудов, а если стрельнет, так наверняка расстрельный. Но поскольку вся Красная Сыть в едином порыве… Я дальше слушать его Демагогию не стал — успеют еще уши завянуть, когда он при новом порядке старостой устроится. Пошел в дорогу собираться. Иду, как говорят юсеры, «с опущенным хвостом», но в кусты не сворачиваю. Будто на подвиг топаю. Вроде и не хочется, а надо.

Потому что нет другого выхода, правда ведь? Надо же, блин, разобраться. А я в селе единственный, кто нормально понимает инглиш. Некому больше с Ником пойти. Блин.

По дороге пацаненка соседского из лужи вытащил, где он в морское сражение играл.

— Военную тайну хранить умеешь? — спрашиваю. — Значит, иди под мое окно, я тебе оттуда ружье спущу, и ты его тихонечко огородами — за околицу. Там дядя Никанор будет, ему отдашь. И чтоб никто не видел, ясно? И пока я не вернусь — молчок!

Пацаненок весь напыжился и вдруг честь мне отдал. На полном серьезе — руку к кепке. Я от изумления чуть сам в лужу не свалился, как давеча Ник.

Вернулся домой, собрал вещички. Маму заплаканную попытался убедить, что буду паинькой — без толку. Отец зашел, обнял — ну, говорит, сына, с Богом, и не подставляйся, ладно? А сам, ушлый, пока меня обнимал, ногу чуток отставил и тапочком под кроватью шаркнул, как бы невзначай. Проверил. У всех нормальных людей ружье на гвозде висит, а у меня в чехле на полу валяется. Слушай, говорю, компас одолжи. Папаня — к себе, а я под кровать — нырь, «Сайгу» хвать и за окошко ее. Хитрый, когда надо. Весь в отца.

У нас в лес глубже полукилометра народ без пушки не ходит. Даже по. ягоды-грибы. Исторически так сложилось. Мы бы и рады не таскать на себе лишнего железа, да фауна мешает. И чего бы умного папаня ни советовал, а я беру ствол. Медведь не юсер, к почтальонам без пиетета.

Выхожу за околицу, головой верчу, Никанора не видать. Замаскировался, коммандо несчастный. Для разминки, наверное. Я туда-сюда, вдруг с того места, где только что прошел, из чахленьких, насквозь просматриваемых кустиков, в спину голос:

— Ты чего так вырядился, племяш?

Джинсы на мне и телогрейка.

— Военная хитрость, — говорю. — Пушку мою принесли тебе?

Достал из рюкзака камуфляж, переоделся, карабин снарядил. Готов сложить башку непутевую за отчизну.

Ну и пошли мы. Сначала, в самом деле, вдоль дороги, я по краешку, Ник поглубже лесом. Ничего так шагается, бодренько — с учетом погодных условий, разумеется. Километре на пятом, под столбом с единственной сохранившейся табличкой «НЕ В…ЗАЙ У…ЁТ» перекурили чуток, портянками в воздухе помахали и дальше рванули. Чувствую, втянулся. Таким ходом — в Больших Пырках засветло будем. Как и задумано.

Иду, на столбы поглядываю. Ох, криво стоят, вполне могли где-то сами повалиться, без помощи вероятного противника. Ладно, нам уже не до столбов, через пару километров в самую чащобу сворачивать.

Вышли на Пырки в сумерках. Вроде бы и колея туда — не дорогой же ее называть — вполне проходимая оказалась, да мы подустали слегка. Первое, что увидели на краю деревни — милицейского «козла». Переглянулись недоуменно. Как он сюда попал — вертолетом, что ли?

В Больших Пырках, ясное дело, тоже электричества нет — кое-где окна тускло светятся, керосинки там жгут. Подходим к самому здоровому дому, и тут, будто нас встречать специально, дед Ероха — на крыльцо.

— Ага, — Нику говорит. — Явился, мать твою, не запылился. То-то давеча снилось, будто стоит у моего смертного одра Никанор и горько рыдает. Переживает, сволочь, что не успел единоутробного дядю живым застать. Года два собирался, гнида паразитская, в гости зайти, готовился, а не успел.

Дед Ероха у нас из старших последний остался. Про вещий сон врет, конечно. Просто характер едкий, как электролит. И рад дедуля увидеть племянника, да еще с внучатым племянником за компанию, зуб даю.

— И тебе, внучок, тем же концом по тому же месту стариковское наше спасибо за внимание.

— Слышь, дядя Ерофей, завязывай с нотациями, лады? — Ник заявляет. — Потом как-нибудь выскажешься о наболевшем. Не время сейчас, родина в опасности.

— Ты, племянничек, не беспокойся, я хоть и старый хрен, а от тебя, армагеддона ходячего, как-нибудь родину обороню! Какую теперь катастрофу замыслил, сознавайся? И Леху-то зачем в свои адвентюры втравливаешь?

Ник вздохнул только, рюкзак наземь опустил и на крыльцо присел.

— Чего тут менты делают? — спрашивает.

— Чего, чего… В бане пьяные лежат. Это участковые.

— Я машину узнал. И давно они так?

— Да уж с неделю. В самые дожди к нам завернули на стакан-другой, а выбраться не могут, так дорогу развезло. Говорят, в Красную Сыть ехали. Какое-то транспортное происшествие оформлять. Чего ты там учудил-то снова?

— Да ничего, вот те крест. Значит, вы ментов несчастных целую неделю поите?