Разноцветные шары желаний. Сборник рассказов - Нина Шамарина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По крайней мере, спасательные жилеты на них ярко-желтые, должны заметить! Но нет – не видят! Кричи-не кричи – не услышат. Что делать? А волны, как в океане, и кажется Амираму – всё одно – перевернутся они сейчас. Сможет ли он доплыть до берега, вытащит ли Людмилу?
– Людмила, давай назад! Греби назад! – закричал Амирам.
Нет, Людмила не справится, и Амирам, уже не заботясь о том, что перевернётся лодка (так и так – перевернётся!) шагнул на банку с вёслами. Людмила (молодец, девочка!) быстро-быстро переползла на его место. Амирам изо всех сил грёб назад. Людмила – посеревшая, развернувшись вполоборота к барже, кричала что-то однообразное, как мог судить Амирам по раскрытому рту, потому что голоса он не разбирал.
Ещё минуту Амирам бешено отгребал назад. И вот близко-близко и страшно медленно проплыл грязно-голубой бок сухогруза. Мимо! Мимо! Пахнуло мазутом и гречневой кашей, проползла безлюдная палуба, лишь тельняшки, развешанные на верёвке, размахивали рукавами. Мимо! Исполинские волны захлёстывали воду в их маленькую лодку.
– Держись, Людмила, – зачем-то прокричал Амирам, бросив вёсла и вцепившись в борта лодки.
– Тыр-тыр-тыр, – как трактор тарахтел удаляющийся с баржей буксир. Амирам опять взялся за вёсла. Людмила, вытащив из кармана плотную панаму, стоя на коленях, черпала воду.
– Оставь, Людмила, теперь не потонем, выплывем, – прокричал Амирам, но Людмила его не слышала.
Постепенно стихал шум, истончалась тело воды. Вот уже виден песок на дне и стаи рыбок на мелководье. Лодка царапнула днищем. Амирам опустил руки, а Людмила всё черпала и черпала воду.
– Людмила, всё-всё. Приехали. Всё хорошо, – говорил Амирам, обнимая жену, силком вытаскивая её на берег, – всё хорошо, мы живы, мы доплыли.
И тут Людмила заплакала в голос, повторяя одно и то же слово «прости!» За что простить-то? Амирам сам виноват, зачем согласился плыть в бурю.
Когда возвращались обратно, река успокоилась, морщилась мелкой зыбью. Амирам и Людмила, словно поменялись характерами на время: Амирам, по обычаю жены, много говорил и смеялся, а Людмила нахохлилась на корме, зажав ладони между колен, и все попытки разговорить её, оказались тщетны.
***
Из аэропорта Витька первым делом позвонил домой, послушал длинные гудки. Набрал матери на мобильный с тем же эффектом и, отстояв очередь на экспресс, поехал в Москву. Найдётся. Однако, напрягся: чтобы мать пропустила его звонок, такого никогда ещё не случалось.
Мать перезвонила сама, как раз тогда, когда Виктор входил в метро.
– А у тебя не ночь разве? – спросила.
– Я в Москве, мам, через час-полтора дома буду.
– Дома? – мать помедлила, – к соседке зайди, Клаве, ключ у неё возьми. Я завтра часов в двенадцать приеду.
Вот так явишься домой! А рыдала навзрыд всего каких-то четыре года назад: «Сыночек, как же я теперь без тебя»!
Мать тут же перезвонила:
– Ты один?
– Один.
– Надолго?
– Мам, поговорим. Навсегда, наверное.
– Еды купи, дома пусто. Деньги есть у тебя?
Витька вошёл в квартиру. Он не появлялся дома шесть лет, с тех пор, как ушёл в армию. В квартире ничего не изменилось, насколько он помнил, но ощущалась какая-то заброшенность, как будто и мать не жила здесь тоже: окна наглухо закрыты, перекрыты газ и вода. Холодильник – почти пуст, лишь в морозилке болтается курица в пакете.
Виктор бросил рюкзак, открыл балконную дверь, пошарил по карманам и спустился вниз, в магазин во дворе.
Поднимаясь по лестнице обратно и позвякивая бутылками, встретил закадычного друга и одноклассника, тоже Витьку из соседней квартиры. Обнялись, похлопывая друг друга по спине и плечам, вошли в квартиру вместе.
Через полчаса, когда охладилось пиво, засунутое в морозилку, а друг притащил жареной картошки прямо в сковороде, они накрыли какой-никакой стол, и друг Витька провозгласил «Ну, вздрогнули! За встречу!», Виктор сделал, наконец, первый глоток за сегодняшний длинный день.
Заломило зубы, и горечью омыло нёбо, холодный шар прокатился по горлу и раскрылся, как мяч-трансформер, впиваясь ставшими вмиг горячими зубцами в стенки желудка, и одновременно в ткань печени, в округлость почек. Виктор содрогнулся и отпил залпом две трети из высокого стакана.
– Эк, тебя скрутило, как будто спирту дёрнул, – засмеялся друг Виктор. Он пил пиво, как воду.
Витьке теперь, после первой порции стало хорошо и тепло. Закурили.
– Мать-то где твоя? – спросил Виктор, – не вижу её что-то.
– Да я не понял, говорит, завтра приедет.
– А сам как? Тёть Люда говорила, женился?
– Разбежались уже, – буркнул Витька, – я насовсем вернулся.
Пиво разливалось по телу тёплыми волнами, и уже плавало и размывалось в дыму и хмелю лицо друга, а дальше, как обычно, помнилось плохо. Вроде, они снова ходили в магазин, и вроде телепалась с ними какая-то девчонка, и Витьки-друга мать, соседка Клава, кричала и ругалась на них, волоком утаскивая сына.
Виктор проснулся утром, когда мало-мальски рассвело. Долго не мог понять, где он, почему так светло за окном, вроде, ещё ночь. Сообразил с трудом, что он – дома в Москве, а не в Находке, в Находке у него больше дома нет.
Поплёлся на кухню. Пива не осталось. Взглянул на часы, но ничего не понял, не вспомнив, перевёл ли он часы на московское время, и отрубился.
***
Дождь обрушился сразу. Минуту назад светило солнце, и вдруг, как занавес упал, накрыл остановку со всех сторон серым гулким полотном.
И одинока Людмила, словно невесть откуда взявшийся в луже обрывок бумаги.
– Нет-нет, – одёрнула себя Людмила, – отчего ж одинока? У тебя Амирам есть и Витька.
Только Амирам ничего не знает, а Витьку отдала в незнакомые руки.
Врать Амираму становилось всё труднее. Пока навещала Виктора дома, мужу даже ничего не говорила: он на работу, она – к сыну. Уберётся, холодильник заполнит и назад. Всё поспевала – и там сготовить, и там. Да и не ежедневно ездила, конечно. А сын-то иногда и не видел её. Ну а если, паче чаяния, не спал – нетерпеливо морщился:
– Мам, не езди, всё
