Минск – Бейрут – неизвестность - Ирина Аффи

Ахмед оставил денег Абуди, которых при скромной жизни должно было хватить на год. Георгий пообещал его «усыновить» в плане оказания помощи в решении проблем и в других непредвиденных ситуациях. Мальчик никогда не жил сыто и богато, поэтому был рад этой помощи невероятно.

– Доктор, вы узнайте только, где их похоронили. – это было единственным, о чём попросил он.

Имад смотрел на папу, как на героя. Ахмед хотел оставить им все средства, которые у него остались, но Анжела запретила. Он ехал в войну, к ожидающим его родственникам, которым нужна была помощь. А они не бедствуют, слава Богу.

В день отъезда с утра он встретился с сопровождающими и отбыл на место отлёта, которое, конечно, не разглашалось. По договорённости, его должны были доставить в аэропорт Сирии и больше никто ничем помогать ему не будет. Но в данной ситуации он был бы рад, даже если бы его выбросили с парашютом над территорией Сирии или Ливана.

Анжела и Имад остались ночевать у Георгия, а утром они с Ниной должны были отправиться в Минск. Они сидели на его маленькой уютной кухне в ожидании вкусного армянского ужина, над которым хлопотал сам хозяин. За эти несколько дней произошло столько событий и было сделано столько дел, что, казалось, с момента их возвращения с дачи прошло больше месяца. И сейчас с радостью победы и горечью разлуки, они пили вино и вдыхали аромат невероятно вкусной еды, дымящейся на плите.

– Анжела, ты, конечно, извини меня, но неужели тебе не хочется завыть сейчас? Ты сдерживаешь себя? – не могла успокоиться Нина, чей бурный темперамент превращал даже любую мелочь в историю. А тут перед ней сидела женщина, да такая красавица, без единой лишней эмоции на лице.

– Зачем тебе, Ниночка, слушать мои завывания? Поверь, их было много. Не думай, что я бессердечная, нет.

– Да если бы на Гошиной родине была война, и он должен был уезжать, да я бы с ума сошла! Я бы руку его не выпускала, старалась бы быть с ним каждую секундочку!

– И тогда я бы сам сбежал хоть на войну, хоть куда! – засмеялся Георгий, но тут же осекся, видя, как глаза любимой наливаются слезами. – Прости Ниночка, шутка, прости!

– А я тебя и не держу! Убегать не придется! Я знала, что не стоило к тебе приезжать!

– Ниночка, ну прости! Ну шутка! Ну всё! – он пригрёб её к себе одной рукой и обнял, помешивая второй рукой свою невероятную стряпню.

Нинель села, вытерла проступившие слезы.

– Боже мой, Анжела, я завидую твоей сдержанности! Ты прожила такую сложную жизнь, а впереди ни конца, ни края твоим проблемам не видно. А ты сидишь, как царица Савская…

Даже Георгий, услышав такое сравнение, оторвался от дел и внимательно посмотрел на Анжелу. А ведь и правда, царица! Спина прямая, взгляд смелый и умный, кожа белая. Даже появляющиеся морщины интеллигентны. Говорит мало, зато уж как скажет…

– Ты просто другая, Нина! Нет никакого глубинного смысла. Просто люди разные. Георгий бы со мной засох, а Ахмед с тобой с ума сошел. Каждому своя пара и своя судьба.

– Наверное, это актёрство так расшатало мои нервы!

– Я обожаю твои нервы! – провозгласил Георгий. – Обожаю! И тебя обожаю!

– Анжела, я эгоистка, тебе, наверное, очень тяжело. Я должна тебя успокаивать, а ещё добавляю. Просто это так тяжело! Неизвестно, вернётся он или нет!

– Нина, это уж слишком, замолчи! – присёк её Георгий, заметив, как натянулась струной Анжела. Имад заплакал. Анжела погладила его по голове и сказала только:

– Сынок, мы должны быть сильными и надеяться.

Она не стала придумывать сказку с хорошим концом. Не стала говорить, чтобы не обращал внимания, что разговоры про войну преувеличены и у папиных родственников всего лишь небольшие проблемы. И вообще, что раз их лично это не коснулось, значит и не касается. Он должен учиться понимать и принимать эту реальную жизнь. Он должен горевать по отъезду папы и по погибшему дедушке. Это нормально. Только так вырастает человек, умеющий ценить и дорожить, а не цинично обесценивать.

– Нина, ты не маленькая, думай, что говоришь! – прошептал Георгий на ухо подруге.

– Это нервы, я не знаю, как вырвалось, мне просто нереально страшно от этой войны, от их истории вообще! Это же не жизнь, а сплошное испытание. Я бы умерла!

– Вот поэтому это их жизнь, а не твоя, психопаточка моя!

– Гоша!

– Ну что Гоша? Правда-матушка, не обижайся!

Он приподнял крышку кастрюли, изумительный аромат еды, успокаивая, наполнил кухню.

– Так, мальчики и девочки, все к столу! Имад, приглашай маму, ты мужчина, ухаживай за дамой. Ниночка, красавица моя, вытирай слёзы и за стол.

За вкусной едой пошли совершенно другие, жизнеутверждающие разговоры. Все, будто приняв негласное решение не бередить рану, больше ни словом не коснулись больной темы. Георгий шутил и демонстрировал верх гостеприимства. Ниночкина эмоциональность в позитивной окраске придавала шарм их беседам. Имад, поев, сразу уснул, измученный переездами и переживаниями.

– Жаль, что вы завтра уезжаете! – заметил счастливый хозяин.

– Это чего же? Ты же сам хотел сбежать от меня…

– Завтра мама из Еревана с Инночкой приедет. Посмотрели бы мою дочку, познакомились. Пока моя бывшая не вернётся, она у меня поживёт пару дней. А уж про волшебную пищу, которую готовит моя мама, и говорить нечего. Оставайтесь! А билеты поменяем, а?

– Нина, мне-то с Имадом надо ехать, а ты, и правда, осталась бы! – лукаво предложила Анжела, зная, что Георгий давно и безуспешно пытается познакомить невесту с мамой.

– Нет! Не время мне ещё с мамой знакомиться! – испугалась Нина.

– Ну почему же, самое время, как мне кажется! А там, если всё сложится, маму проводим и к твоим поедем? Соглашайся! Что нам тянуть? Я вообще уже старый, мне уход нужен…

Общими усилиями уговорили Нину остаться. Она паниковала, сетовала, что потолстела, плохо одета, давно не была в парикмахерской и вообще, никоим образом не готова к встрече с мамой. Георгий обещал её собственноручно помыть и расчесать, а потолстеть бы ей ещё следовало, по его мнению.

Впрочем, маму всё устроило. Она внимательно наблюдала за этой парой несколько дней и перед отъездом обратно в Ереван вынесла вердикт «годен».

– Георгий, это совершенно твоя женщина! У тебя огромное поле деятельности по адаптации этого стареющего подростка к жизни. А поскольку ты рождён, чтобы о ком-то заботиться, то долгое время будешь чувствовать себя счастливым. А там, смотришь и привыкнешь. Она, конечно, слегка … – мама Аверик задумалась, тактично подбирая слова. – Оригинальной внешности, в смысле крайне худая. И курит, но… Но первое, дорогой Георгий, исправит время, а второе, уж будь добр, ты. В Ереван мы её повезём, когда время чуть потрудится.

– Спасибо, мама!

– Ты выглядишь совершенно счастливым, мой мальчик. Только вот как быть с Инночкой? Она последнее время почти постоянно живет у меня, это не дело. Ребёнку нужны его родители. В новой семье мамы ей, похоже, не очень рады. Или пусть переезжает ко мне насовсем, или ты должен будешь взять её в свою семью. И будет у тебя Инночка и Ниночка, справишься?

– Ой, мама, жизнь покажет. Ей сейчас шесть лет. В принципе, могли бы привыкнуть друг к другу.

В дальнейшем жизнь приобрела неожиданный оборот. Семья сложилась замечательная. Из богемной Нины получилась Нина безумная в отношении Инночки и их совместного сына, который появился на свет через год после свадьбы. Георгий в этой банде был человек крайне востребованный. Он постоянно спасал кого-то из них, решал их проблемы, в чём-то помогал, за что-то ругал и потом долго утешал. Он обожал своих домочадцев!

Анжела вернулась в Минск и потихоньку втянулась в обычную рутинную жизнь. Её сердце было полно уверенности, что Ахмед вернётся.

Ахмеда проводили в служебной машине прямо до аэродрома, с которого планировался вылет. На взлётном поле машину встречали, отдавая честь, три офицера. Они приняли странного пассажира и усадили в пассажирское кресло первого отсека. Самолёт был огромен, настоящий летающий дом. Один отсек для пассажиров, во втором что-то вроде полевого госпиталя. Внизу огромный грузовой отсек. В начале и конце пассажирского стояли вооружённые солдаты. Ахмед был в самолёте пока что единственным пассажиром, и эта охрана явно предназначалась для него. Около часа шла погрузка и подготовка к полёту. Потом четверть пассажирского отсека заполнилась военными, и самолёт пошёл на взлёт. Никто будто и не замечал его и это нарочитое равнодушие очевидно указывало, что гость нежелательный и его присутствие на борту вынужденное. При любой попытке встать с ним поднималось несколько человек. Он чувствовал себя арестантом, которого перевозят под конвоем из одной тюрьмы в другую. Хотя надо благодарить Бога и за это. Хоть под лавкой, лишь бы долететь. По приземлении его первым, ещё до разгрузки, так же молча проводили до здания аэропорта и распрощались.