Опрометчивый поступок - Джудит Айвори

Как отнеслась бы к этому Гвен? Что бы она сказала, когда он назвал другую женщину милой, держа ее при этом за талию? Ах да, он совсем забыл! Какая разница, что сказала бы Гвен по тому или иному поводу. Дав ему от ворот поворот, она потеряла право голоса.

Подумав так, Сэм не только не огорчился, а как будто даже обрадовался – впервые с момента разрыва.

Глава 5

Ковбою следует избегать двух вещей: ходьбы пешком и женщины, которая с ним нечестна.

Вечер у пылающего костра оказался удивительно мирным. Да и как могло быть иначе? У них был свет, было тепло. Ночь обещала быть холодной, но уж если судьба забрасывает в дикие, необжитые места, то лучше в июле, чем, скажем, в декабре.

Так думала Лидия, завороженно глядя на огонь. Какое-то время она сидела, протянув ноги чуть не в самый костер, но когда их припекло, подтянула под юбками к груди и расслабилась, насколько возможно: гранит был слишком холодным, чтобы на него опираться. Довольство не без успеха заменяло ей комфорт, хотя живот время от времени бурлил, намекая, что бутерброды лишь раздразнили аппетит. Да, это было именно довольство – то, что она испытывала. Чувство безопасности от того, что она в надежных руках.

Скала вздымалась вверх, заслоняя ог ветра, от темноты защищал костер, а от ночных страхов – немногословный человек, поддерживающий огонь. Когда он не подкармливал костер веточками, то что-то чертил на земле между вытянутыми и широко расставленными ногами. Молчание с ним вдвоем казалось очень естественным, невзирая на то что порой возникало чувство нереальности происходящего: неужели может быть так хорошо, так спокойно на душе посреди голой равнины, на голодный желудок, без элементарных удобств, рядом с мужчиной, о существовании которого еще утром она даже не подозревала?

Языки пламени неутомимо танцевали в костре, бросая изменчивые тени. Устав рисовать, Сэм взялся сооружать пирамидку из камней. Лидия решила, что он расчищает место для ночлега. Ведь нужно же им будет когда-то лечь? Но вот он поднял очередной камень и подбросил в руке, словно примериваясь к его весу.

– Здесь кто-то есть. Я видел, как сверкнули глаза.

Камень улетел во тьму, словно посланный пращой. За ним последовал второй и третий. Животное, посмевшее приблизиться к костру, конечно, давно уже обратилось в бегство, но Сэм продолжал обстреливать темноту со своим обычным упорством, которое сейчас казалось Лидии внушающим уважение. Он был стражем огня. Защитником. Это звучало нелепо, зато внушительно, а в размеренных бросках ощущалась уверенность.

Вот он нацелился. Кожаная куртка натянулась на плечах, а на груди, должно быть, приоткрылась. Запястье ненадолго обнажилось. Краем глаза Лидия заметила, что громадная тень на гранитной стене размахнулась, словно сам Зевс-громовержец готовился поразить кого-то своей молнией. Камень вылетел, рука легко метнулась вслед, словно не замечая того, что на бросок потрачена энергия, словно это было не труднее, чем уронить камень в воду. Однако каждый такой метательный снаряд уносился вдаль со свистом, и лишь позже следовал его глухой удар о твердую землю.

Дикарь, подумала Лидия с трепетом, но это был трепет одобрения, а не осуждения. Охотник. Ему не достаточно поставить ловушки и силки, нужно еще изловчить – т

ся и камнем поразить животное, приблизившееся на расстояние броска – это увеличит шансы на завтрак.

Она уткнулась лицом в колени, скрывая улыбку.

Сэм нацелился, куртка натянулась… Лидия с новым интересом оглядела ее. Потертая, видавшая виды, она была сшита из отлично выделанной кожи с искусной отделкой и когда-то наверняка обошлась недешево. Как и остальная его одежда, с точки зрения последней английской моды она была чересчур незатейливой и практичной, но свидетельствовала о хорошем вкусе. Даже отправляясь на венчание, он не захотел расстаться с привычным нарядом. Как к этому отнестись? Осудить или одобрить?

– Скажи, – полюбопытствовала Лидия, дождавшись паузы между бросками, – ты и к алтарю собирался идти в этой своей шляпе?

Сэм помедлил с камнем в руке и обратил к ней загадочный в темноте взгляд. Обгорелая ветка громко треснула, разбросав во все стороны веер искр.

– Нет, конечно. Чтобы пойти к алтарю, мне пришлось бы переодеться, в том числе надеть цилиндр.

Он помолчал, подбрасывая камень, с кривой усмешкой на лице. Опухоль под глазом уже распространилась на скулу, игра теней это подчеркивала, и смотреть на то, как он улыбается, было до дрожи тягостно.

– Я настоял на том, что останусь в своих собственных сапогах. – Он уселся по-турецки и легонько постучал камнем по подошве. – Голенища из телячьей кожи и работа первоклассная. Обошлись в немалые деньги, но я не жалею. На мой взгляд, в такой обуви можно хоть в Вестминстерское аббатство.

Он метнул камень, дождался удара о землю и снял шляпу. Некоторое время поворачивал в руках, сдул с тульи пыль, поправил поля, подкрученные сбоку внутрь. Положив шляпу на землю между собой и костром, он вгляделся в нее, словно видел в первый раз. Сдвинул пару бусинок, поправил кожаное плетение – и вдруг безмерно изумил Лидию, протянув ей свой экзотический головной убор вниз тульей.

– Само собой, о шляпе и речи не шло. Невеста закатила истерику, узнав, что я хочу оставить ее на голове. А между тем это подлинный стетсон! Изготовлен в Филадельфии, ручная работа. Фетр свалян из бобрового подшерстка. – – Он добавил с заметной гордостью: – Лучший в мире!

Лидия взяла подлинный стетсон. Шляпа была неожиданно легкая – намного легче, чем она думала, – с шелковой подкладкой. На ощупь фетр казался очень мягким, но тулья и поля отлично держали форму. Повинуясь внезапному порыву, Лидия взялась за свою соломенную шляпку, обнаружила, что та держится на честном слове, сняла ее и примерила стетсон. Пронося его мимо лица, она вдохнула запах Сэма. Вместе с запахом фетра и кожаной отделки это напоминало аромат свежей стружки.

Тем временем он вернулся к своему занятию. Неужто он и в самом деле рассчитывал свалить какую-нибудь съедобную живность? Лидия чуть было не высказала, что это невозможно, но вовремя придержала язык. Зачем отбивать у человека охоту, если за ним так приятно наблюдать? Больше всего ей нравился момент, когда камень обретал свободу, а с ней – сообщенный ему момент движения. Он летел не по дуге, а неизменно по прямой, всегда над костром, всегда вдаль, словно ему вообще не полагалось приземляться. Летел по той же траектории, что и пуля.

Пуля. «Кольт» и седло. Стетсон. Все из одной и той же оперы. Перед ней словно разыгрывалось маленькое представление на пустоши, куда более правдоподобное, чем красочное «Шоу Буффало Билла».