Тетива. О несходстве сходного - Виктор Шкловский

Действие повести Пушкин относит к 1773 году. Следовательно, Гриневу во время пугачевщины должно быть 10 лет. По повести ему 17 лет.

Это я заметил, читая повесть. Заметил и то, что Пушкин говорит о нескольких детях, из которых в живых остался один, расценив это как пушкинское решение пойти на условность для того, чтобы снять проверку возраста героя. Книга моя «Заметки о прозе Пушкина» вышла в 1937 году. В 1939 году выпущено было фототипическое издание «Рукописи Пушкина. 1833–1835» (комментарии под редакцией С. Бонди). На полях рукописи сохранились цифровые выкладки, определяющие год рождения Шванвича – будущего Гринева. Он должен был бы родиться в 1755 году для того, чтобы в 1773 году ему было 18 лет; так не выходило.

Пушкин пошел на эту условность, которую не замечали сто лет и замечать не должны были, так как композиционное время отличается от времени бытового тем, что оно протекает не по исторической хронологии. Убыстряя и замедляя действие, переставляя куски, развертывая их или сжимая в пересказе, автор показывает события вне бытового времени.

Другое значение имеет временная перестановка: она изменяет для нас восприятие причины действия, заставляя догадываться о причинах действий в как бы неожиданно возникающих кусках.

Так делает Пушкин в рассказах «Выстрел», «Метель».

Так затрудняет анализ Печорина Лермонтов, переставляя моменты его биографии; он как бы не допускает нас к герою, тормозит рассказ географическими описаниями.

Действие одной повести – «Максим Максимыч» – происходит на Военно-Грузинской дороге. Герои едут по тому пути, который уже осветил Пушкин в «Путешествии в Арзрум». Но едут Пушкину навстречу, изменяя порядок смены кусков.

Поле авторскому анализу очищено. Лермонтовские описания по географическим местам и ландшафту совпадают с пушкинскими, а стилистически рознятся. Мы видим и литературную традицию Лермонтова и те изменения, которые им внесены в эту традицию.

История Бэлы рассказана Максимом Максимычем. Мотивировка рассказа традиционна: разговор в дороге.

В дорожной истории мы знакомимся с Печориным, сосланным за какой-то проступок в глухую крепость.

После «Бэлы» идет «Максим Максимыч». Это вторая дорожная встреча. Здесь показан Печорин уже не в рассказе Максима Максимыча, а в восприятии повествователя. Встреча холодна. Оказывается, Максим Максимыч возит с собой дневники Печорина. Преданный друг Печорина теперь обижен на него.

Он передает дневники своему случайному спутнику, офицеру-изгнаннику из Петербурга, который кажется как бы тенью Печорина.

История повествователя, едущего неведомо откуда, неведомо куда, в какой-то мере повторяет историю Печорина.

Чтение оставленных, найденных или переданных дневников в «таверне» – вековая традиция.

То, что героем рассказа при первой встрече на осетинском постоялом дворе, участником встречи с первым рассказчиком (Максимом Максимычем) и автором случайно переданных дневников является один и тот же, но разно показываемый человек, – ново.

Время романа переставлено. Мы не знаем и должны только догадываться о последовательности стадий бытия героя.

Время становится мотивировкой тайны психологии героя.

Чтение дневников дается как бы в случайной последовательности. Первой дается «Тамань».

«Тамань» может быть противопоставлена, как это указывал Б. М. Эйхенбаум, «Бэле».

Мы видим как бы первое столкновение Печорина с женщиной, с женщиной случайной, не его общества, встреча закономерно враждебна.

Но мы уже знаем наивный рассказ о встрече «разочарованного» человека с «дикаркой»; ее первая любовь теперь заново воспринимается как понимание полувлюбленного, но даже не замеченного женщиной Максима Максимыча.

Судьба Бэлы неизбежна.

В «Тамани» Печорин невнимательно ищет любовного приключения.

Ищет хотя бы случайного места в мире. И оказывается в таком положении, что женщина считает его за шпиона, врага. И он только случайно спасается.

В предисловии к «Журналу» сказано:

«Недавно я узнал, что Печорин, возвращаясь из Персии, умер. Это известие меня очень обрадовало, оно давало мне право печатать эти записки, и я воспользовался случаем поставить свое имя над чужим произведением».

Вся эта фраза иронична. Подчеркнуто радуется человек смерти другого, который ему при встрече понравился. Говорится о самозваном использовании чужого текста. Происходит и иронический отказ от авторства и его утверждение.

Напомним: в «Журнале Печорина» новеллы идут так: «Тамань», – новелла начата как путевой очерк с характеристикой героя. («Таманью» кончается часть первая «Журнала Печорина».) После этого идут «Княжна Мери» и «Фаталист». «Тамань» – это путь на Кавказ, то есть мы попадаем во время, предшествующее началу «Героя нашего времени», – идет «Бэла» и «Максим Максимыч». Время действия – пребывание Печорина на Кавказе в глухой крепости, куда он был выслан. «Княжна Мери» – рассказ о том происшествии, которое привело Печорина к ссылке в далекую крепость.

«Фаталист» – одно из событий в жизни Печорина в этой крепости. Эпизод явно предшествует «Бэле» и дает нам раскрытие нежелания Печорина жить: легкость, с которой герой идет на риск, – результат отчаяния.

Событийное время переставлено.

Мы узнаем человека в разные моменты его жизни, то со стороны, то выслушиваем его самого.

Событийная последовательность должна была быть такая: человек, уже высланный из Петербурга за какую-то вину, едет на Кавказ, попадает на Минеральные Воды, убивает Грушницкого, высылается на кавказскую линию, знакомится с Максимом Максимычем, рискует своей жизнью в истории с казаком, убившим другого офицера. Событийное время переставлено так, что мы все время не можем разглядеть героя. Мы его видим то в пересказе, то в лирическом излиянии, то в путевом очерке.

«Герой нашего времени» как бы не имеет времени, он выброшен из времени; он живет «пока что» и не хочет нам открыться.

Толстовская работа со временем менее ясна. Толстой вступает в литературу тогда, когда формы романа обсуждены и осознаны. Он знает Стерна.

Первая вещь, «Детство», построена скрыто – сложно. Перед нами, как говорил в своей книге молодой Эйхенбаум, «мир, рассматриваемый в микроскоп».

Метод рассмотрения напоминает стерновский метод, но герои даны неостраненно, реалистически, приближены к повествователю: он их любит, считает их теми героями, которые должны существовать.

Он не сдвигает их, даже тогда, когда рассматривает со стороны.

Начало «Детства» – пробуждение ребенка.

Потом – подробный рассказ об одном дне и об охоте. Затем описан отъезд в Москву, который дает концовку для первой части. Главы 16–24 описывают один день – именины бабушки.

Тема матери проведена через повесть, начиная с вымышленного сна о смерти матери и кончая действительной ее смертью.

Событийные моменты отстоят друг от друга далеко, они между собой связаны героем и его лирическими сентенциями. Единство сюжета достигнуто единством отношений героев, а не единством событий.

Время последовательно, хотя дано пунктирно.

Толстовская разбивка романов на маленькие главы позволяет дать точное изображение отдельных сцен и облегчает пропуски проходных моментов. События выражаются своими кульминациями.

Толстой не «пародирует» время, не противопоставляет «повествование» событиям, он выражает время через детали и сопоставляет время личной жизни с течением истории.

В «Войне и мире» история перебивает биографии. Война дает мотивировку изменения характеров героев.

Герои появляются как бы заново, мы снова рассматриваем их. Исторические потрясения дают обновление отношений. Такова встреча Наташи с Андреем. Между виной Наташи, которая озлобила Андрея, и новой встречей Наташи с Андреем проходит война, ранение Андрея, пожар Москвы, гибель имущества Ростовых, когда Наташа проявляет самоотверженность: бросив вещи для того, чтобы взять раненых.

В разлуке герои успевают понять происшедшее: история торопит их измениться.

Деление на главы и описание возвращения героев интересны и в том отношении, что человека яснее всего можно показать, когда он появляется и когда он исчезает.

Явление, сравнительно долго существующее, теряется, становится шумом времени, а не голосом времени.

Поэтому приезды и отъезды, резкие изменения важны, создавая новое видение.

Толстому нужно, чтобы его герой оставил свою жену беременной и приехал тогда, когда она рожает. Это случилось с Андреем Болконским.

Но для того, чтобы оставить жену беременной, надо было в романе сделать так, чтобы эта беременность была заметна.

В начале романа беременность маленькой княгини такова, что она уже не выезжала в «большой свет», ходит она «переваливаясь», вероятно, беременности не меньше трех-четырех месяцев.