Жизнь и творения Зигмунда Фрейда - Эрнест Джонс

В этом году он также опубликовал свою книгу «Будущее одной иллюзии». Эта книга породила множество едких дискуссий, которые до сих пор продолжаются. Ференци он написал, умаляя значимость этой книги, следующее: «Теперь она кажется мне почти детской; в сущности, я думаю по-другому; я считаю эту книгу слабо написанной аналитически и неадекватной как исповедь». Над этим предложением многим людям придется поломать головы; оно явно открыто для многих интерпретаций. В то время в Англии было много споров на религиозные темы, начиная с толкования епископом Бирмингема антропологического происхождения веры в пресуществление, так что Фрейд очень желал, чтобы мы опубликовали перевод этой книги как можно скорее. В начале 1928 года имело место большое оживление по поводу экспедиции Гезы Рохейма в Тихий океан и Австралию, которая оказалась возможной благодаря щедрости Мари Бонапарт. Вот какие предположения высказал Фрейд относительно данного предприятия: «Рохейм сгорает от желания „анализировать“ своих примитивных туземцев. Мне кажется, было бы более необходимым делать наблюдения относительно сексуальной свободы и латентного периода у детей, относительно любых признаков эдипова комплекса и любых указаний на мужской комплекс среди примитивных женщин. Но мы согласились, что эта экспедиция в конечном счете воспользуется теми возможностями, которые представятся».

По возвращении Рохейм намеревался поселиться в Берлине, что он и сделал. Ференци жаловался, что столь много венгров переехали туда, и испытывал сильное желание последовать за ними; он спросил мнение Фрейда о том, как его могут там принять, но Фрейд посоветовал Ференци оставаться на своем посту до тех пор, пока это возможно, перед лицом резко выраженного антисемитизма режима Хорти.

В феврале я спросил Фрейда, знает ли он о возобновлении усилий, которые предпринимаются в настоящее время, чтобы добиться для него Нобелевской премии. Он ответил: «Нет, мне неизвестно о попытках обеспечить мне Нобелевскую премию, и я невысоко их ценю. Кто мог оказаться таким дураком, что сунулся в это дело?»

В этом месяце он страдал от сильного конъюнктивита в одном глазу, который продолжался шесть недель и чрезвычайно затруднял чтение, но в конце марта он выступал в роли свидетеля на свадьбе Рут Мак и Марка Брунсвика. Это была третья свадьба, на которой он присутствовал, не считая его собственной.

Примерно в это время Эйтингон прислал ему небольшую книгу, написанную русским философом Шестовым, чьим другом и восторженным почитателем Эйтингон являлся. Фрейд сказал, что прочитал эту книгу за один присест, но не смог понять позицию автора. «Возможно, Вы не можете себе даже вообразить, насколько чуждыми кажутся мне все эти философские повороты мысли. Единственное чувство удовлетворения, которое они мне дают, заключается в том, что я не принимаю участия в столь жалкой потере интеллектуальных сил. Философы, без сомнения, считают, что такими исследованиями они способствуют развитию человеческой мысли, но каждый раз за ними скрывается какая-либо психологическая или даже психопатологическая проблема».

72-летие Фрейда отмечалось в этом году очень тихо, в соответствии с его желаниями, полностью преданный ему Эйтингон был единственным из нас, кто приехал на этот день рождения.

Фрейд отправился на летний отдых 16 июня в компании со своим первым чау-чау, подаренным ему Дороти Бэрлингем, которая теперь стала близким другом его семьи. Подобно большинству евреев своего поколения, Фрейд имел мало контактов с животными, но за два года до этого была приобретена восточноевропейская овчарка, Вольф, чтобы сопровождать его дочь Анну в прогулках по окрестным лесам Земмеринга. Фрейд очень заинтересовался поведением собак, и начиная с этих пор они нравились ему все больше и больше. К сожалению, эта первая чау-чау по кличке Лун Ю прожила лишь 15 месяцев. В августе следующего года Ева Розенфельд сопровождала эту собачку из Берхтесгадена в Вену, и она сбежала на станции в Зальцбурге, а через три дня ее нашли перерезанную поездом. Фрейд заметил, что боль, которую все они испытывали по этому поводу, походила на боль, ощущаемую от потери ребенка, хотя и не была столь глубокой. Вскоре, однако, эту собачку сменила другая, Джо-фи, которая была его постоянным спутником в течение семи лет.

Этой весной Фрейд пережил особенно трудное время и к марту сообщил, что его усталость крайне возросла. Неудобство и боль во рту были почти непереносимыми, и, несмотря на постоянные усилия Пихлера, он начинал терять надежду на облегчение. Если бы только он мог получить такое облегчение, он бросил бы работать. Его сын Эрнст уже в течение года умолял Фрейда проконсультироваться у знаменитого специалиста по челюстным операциям в Берлине, профессора Шредера, но нежелание Фрейда покидать своего собственного хирурга заставляло его откладывать этот план до тех пор, пока Пихлер не признался, что находится на пределе своих сил и больше ничего не может сделать для улучшения положения Фрейда. После этого была назначена совместная консультация, и Шредер приехал осмотреть Фрейда 24 июня. Результат этого осмотра оказался столь многообещающим, что Фрейд согласился, как только Шредер освободится, провести некоторое время в Берлине. Он попросил нас как можно меньше говорить об этом, не желая, чтобы кто-либо мог подумать, что это бросает какую-либо тень на его хирурга в Вене. Эта его поездка была представлена как еще один его визит в Берлин для того, чтобы повидать своих детей и внуков. Он отправился туда 30 августа в сопровождении Анны, и они остановились в первый раз в санатории «Тегел». Здесь их в этом месяце навестили Мари Бонапарт и Ференци, но Фрейд находился в плохом состоянии, едва мог говорить и мучился неопределенностью относительно успеха всего этого предприятия. Однако, когда он возвратился в Вену в начале ноября, его новые протезы, хотя их никак нельзя было назвать совершенными, оказались значительно лучше предыдущих, так что жизнь снова сделалась терпимой. Она стала на 70% лучше, чем раньше.

В течение следующих двух с половиной лет хирургом Фрейда являлся доктор Йозеф Вейнманн, житель Вены, который провел некоторое время со Шредером в Берлине в 1929 году, чтобы ознакомиться с деталями случая Фрейда. Именно Вейнманн предложил применять ортоформ, относящийся к группе новокаина, и таким образом была извлечена польза из ранней работы Фрейда по кокаину. В течение нескольких лет это казалось огромным благом, но, к сожалению, позднее он вызывал раздражения, ведущие к местному гиперкератозу, предраковому состоянию. После этого его использование пришлось значительно ограничить.