Жизнь и творения Зигмунда Фрейда - Эрнест Джонс

Фрейд заслуживал такого большого внимания. На всем протяжении своей болезни он являлся образцовым пациентом, сердечно признательным за любое облегчение и на протяжении всех лет абсолютно не высказывающим каких-либо жалоб. Он никогда не проявлял какого-либо признака раздражения или нетерпимости, какой бы ни была боль. Он никогда не жаловался на то, что ему приходилось терпеть. Его любимым выражением было: «Бесполезно ссориться с судьбой». Никогда не нарушались его любезная вежливость, внимание и благодарность по отношению к его врачу.

В мае я смог сообщить о благополучном завершении моего самого трудного достижения для психоанализа — удовлетворительном отчете особого комитета Британской медицинской ассоциации, который иногда называли психоаналитической хартией. Эдвард Гловер и я в течение более трех лет в исключительно неблагоприятных условиях сражались против 25 серьезных оппонентов, но, когда подкомитету из трех человек, одним из которых был я, поручили составить окончательный отчет, мои шансы улучшились. Один из пунктов этого отчета официально определял психоанализ как деятельность, применяющую технические способы, разработанные Фрейдом, исключая, таким образом, любых других претендентов на это звание. Мне не кажется, что мое письмо произвело какое-нибудь особое впечатление на Фрейда, так как, в конце концов, это было медицинское заявление, тогда как его целью было сделать психоанализ независимым от медицины.

В конце мая вновь организованный комитет встретился в Париже для обсуждения трудной проблемы отношения к американцам на приближающемся конгрессе. Возникли жаркие споры между Анной и Ференци, с одной стороны, и ван Офюйсеном и мною — с другой. Эйтингон выступил в роли примиряющей стороны, но мы надеялись на лучшее. Мы согласились выдвинуть Эйтингона для переизбрания на пост президента.

Ференци на протяжении всего этого года продолжал высказывать обо мне Фрейду очень критические замечания, и небезуспешно. Он был убежден, что я использую проблему непрофессионального анализа для удовлетворения своего честолюбия, основанного на финансовых соображениях, для «объединения англосаксонского мира под моим скипетром» (!). Я являлся «неразборчивым в средствах и очень опасным человеком, с которым следует обращаться с как можно большей жесткостью. Следует освободить британскую группу от (моей) тирании». Ни я, ни кто-либо другой не слышали об этих чувствах подозрения и враждебности, которые высказывались одному лишь Фрейду.

Оксфордский конгресс прошел приятно и мирно. Как признал Фрейд, предотвращение раскола в ассоциации по вопросу непрофессионального анализа было обусловлено предпринятыми Бриллом и мною усилиями, и он тепло поблагодарил нас обоих за это. Ференци, однако, был разочарован, что его не избрали президентом, и начиная с этого времени он отходит от забот об ассоциации в свои научные исследования. Примерно в это время он начинает разрабатывать свои собственные направления работы, которые существенно отличались от тех направлений, которые обычно приняты в психоаналитических кругах. В работе, которую он читал в Оксфорде, он высказывался против того, что назвал односторонним чрезмерным акцентированием на фантазиях детства, и утверждал, что первоначальная точка зрения Фрейда на этиологию неврозов была правильной, а именно что зарождение неврозов следует искать в определенных травмах, особенно в недоброте или жестокости со стороны родителей. А такие неврозы следует лечить, проявляя по отношению к пациенту большую любовь, чем это, например, кажется благоразумным Фрейду.

После посещения Фрейда в июне Ференци написал ему до рождественских праздников лишь одно письмо — огромный контраст по сравнению с предыдущими годами, когда редко проходила неделя без того, чтобы Фрейд не получил от него длинного письма, Сам Ференци главной причиной такого молчания называл свой острый страх по поводу того, что Фрейд может не согласиться с его новыми идеями (ситуация, которую он не сможет перенести), а также необходимость сформулировать их на твердом фундаменте до их провозглашения. Фрейд ответил: «В последние несколько лет Вы, несомненно, внешне отходите от меня. Но, я надеюсь, не настолько сильно, что побуждения к созданию нового оппозиционного анализа можно ожидать от моего рыцаря и секретного главного визиря».

В 1929 году Фрейд возобновил свою литературную деятельность, написав еще одну книгу. Он начал писать ее в Италии и закончил первый ее черновик в течение месяца или около того. Вначале он предполагал дать ей название «Das Ungixck in der Kultur», которое позднее изменил на «Unbehagen in der Kultur». Перевести заглавие его произведения оказалось для нас трудным делом, так как наиболее подходящим словом для Unbehagen на английском языке было слово «болезнь», которое казалось слишком изношенным для употребления. Фрейд сам предложил название «Дискомфорт человека в культуре» но в конечном счете эта работа была озаглавлена «Недовольство культурой». В течение года был распродан ее 12-тысячный тираж, и пришлось выпускать новое издание этой книги. Однако сам Фрейд был крайне недоволен. Он писал Лу Андреас-Саломе:

Вы, с обычной для Вас проницательностью, конечно, уже догадались, почему я так долго не отвечал на Ваше письмо. Анна уже сообщила Вам, что я пишу нечто, и сегодня я написал последнее предложение, которое — постольку, поскольку это находится в пределах возможного без библиотеки, — оканчивает эту работу. Она имеет отношение к цивилизации, сознанию вины, счастью и подобным высоким вещам и, несомненно, поражает меня как очень поверхностная, в противоположность моим более ранним работам, в которых всегда присутствовал творческий импульс. Но что еще остается мне делать? Я не могу проводить весь день, куря и играя в карты, я больше не могу совершать длительные прогулки, а большая часть того, что здесь есть для чтения, более меня не интересует. Поэтому я пишу, и, таким образом, время проходит вполне приятно. При написании этой работы я открыл заново самые банальные истины.

В «Недовольстве культурой» Фрейд дал наиболее полное описание своих взглядов в области социологии, которая, как он сказал в другом месте, «является не чем иным, как прикладной психологией». Эта книга начинается с самой обширной проблемы: ощущения человеком вечности. Его друг Ромен Роллан ранее описал ему мистическое чувство идентификации со Вселенной, которое Фрейд назвал «океаническим» чувством. Однако Фрейд не мог заставить себя поверить в первичный характер такого чувства и усмотрел его зарождение на самой ранней стадии младенчества, в то время, когда еще не происходит никакого выделения Я из внешнего мира. Затем он поднимает вопрос о смысле жизни. По его мнению, этот вопрос, строго говоря, не имеет смысла, так как он основан на неоправданных предпосылках; как он указал, этот вопрос редко поднимается в отношении животного мира. Поэтому Фрейд обратился к более скромному вопросу: к чему стремится человеческое поведение как к своей цели. Эта цель, по его мнению, несомненно состояла в поисках счастья, не только счастья в его узком смысле, но также блаженства, удовольствия, спокойствия духа и удовлетворения — исполнения всех желаний. В жизни господствует принцип удовольствия-боли. В своей наиболее интенсивной форме этот принцип имеет место лишь как временный эпизод; любое пролонгирование принципа удовольствия испытывается лишь как умеренное удовлетворение. Человеческое счастье поэтому не кажется целью вселенной, и возможности несчастья ожидают людей с большей вероятностью. Эти возможности имеют три источника: телесное страдание, опасности из внешнего мира и расстройства в наших отношениях с близкими — вероятно, самое болезненное из всех трех.