Вторая мировая война - Энтони Бивор

«Мы только что потерпели полное поражение в летней кампании этого года, – цинично заметил лейтенант, командир подразделения легкой зенитной артиллерии. – Абсолютно неожиданно русские нанесли удар из района Люблина в направлении города Демблин. Кроме батарей зенитной артиллерии и нескольких разрозненных частей на их пути никого не было. Взорвав мост, мы окопались на новых позициях на западном берегу Вислы. – Офицер не мог поверить в то, что немецкую армию вот так можно внезапно атаковать и разбить. – Мы в бешенстве от тех свиней, которые ответственны за этот кризис на Восточном фронте».

С другой стороны, некоторые зенитные батареи гордились своими боевыми достижениями. «Вокруг нас было подбито не менее 46-и танков! – хвастал обер-ефрейтор 11-й пехотной дивизии. – Мы сами сбили десять советских штурмовиков за пять дней». Красная Армия действительно понесла тяжелые потери во время проведения операции «Багратион»: всего 770 888 человек, из них 180 тыс. – «невосполнимых» потерь. Потери немецкой Группы армий «Центр» были меньше и составили 399 102 человека убитыми, ранеными и пропавшими без вести, но они были невосполнимы, как и орудия и танки, брошенные на протяжении 500 км беспорядочного бегства. Общее число убитых солдат и офицеров вермахта за эти три месяца на Восточном фронте составило 589 425 человек.

28 июля советская 2-я танковая армия севернее, всего в сорока километрах от Варшавы, атаковала танковую дивизию СС Hermann Goering и 73-ю пехотную дивизию. На подступах к польской столице развернулись крайне ожесточенные бои. Солдаты Красной Армии, ничего не знающие о последних событиях, разворачивающихся в стране, и отношении Сталина к Польше, не совсем понимали, как вести себя по отношению к польскому государству. «Поляки странные, – писал один красноармеец домой. – Как они нас воспринимают? Тяжело ответить на этот вопрос. Прежде всего, они боятся нас очень сильно (не меньше, чем немцев). Их привычки совершенно отличаются от русских привычек. Очевидно, что они не хотели немцев, но и нас они не встречают с пирогами. Конечно, они часто теряются от русской грубости и нечестности».

Несмотря на существенную убыль, мирное население Варшавы все еще составляло около миллиона человек. 27 июля немецкий губернатор города приказал 100 тысячам мужчин явиться на следующий день для строительства укреплений. Призыв был проигнорирован. Через два дня из Лондона прибыл представитель польского правительства в изгнании Ян Новак-Езеранский. Он встретился с находившимся в Варшаве заместителем премьер-министра Яном Станиславом Янковским, и в ходе беседы выяснил, что восстание неизбежно. Езеранский предупредил, что западные державы не смогут в данный момент оказать помощь, и спросил, можно ли отложить восстание. Янковский ответил, что выбора нет. Молодежь, подготовленная и вооруженная, рвалась в бой. Она хотела свободы и не желала никому быть обязанной своей свободой.

В то же время Янковский понимал, что если они не призовут к борьбе, то это сделает коммунистическая Армия Людова. В Варшаве осталось всего 400 коммунистов, но если они захватят муниципалитет и вывесят на нем красный флаг, когда в город войдет Красная Армия, то объявят себя лидерами Польши. К тому же, если Армия Крайова ничего не сделает, Советы обвинят ее в коллаборационизме с немцами и хранении оружия с целью оказания сопротивления Красной Армии. АК все равно ожидал плохой исход, выступи она или нет.

В тот день радио Москвы объявило, что «наступило время действовать» и призвало жителей Варшавы восстать «и присоединиться к борьбе с немцами». Но ни Советский Союз, ни АК не сделали попыток войти в контакт друг с другом. Как и на Монте-Кассино, поляки были полны решимости продемонстрировать миру свое право жить как свободная нация, несмотря на то, что географическое положение обрекло их на соседство с Германией и СССР.

К тому времени они уже знали, что не могут рассчитывать на помощь англо-американских союзников против СССР. Неумолимая реальность войны лежала в основе сотрудничества англичан и американцев со Сталиным, так как именно Красная Армия сломала хребет вермахту, заплатив за это высокую цену. Это было ясно из их молчания, когда Советы обвинили немцев в убийстве поляков в Катыни. Сталин считал 400 тыс. членов польской АК «бандитами» и старался поставить их в один ряд с украинскими партизанами из УПА, которые из засады убили генерала Ватутина. Затем он сообщил союзникам, что бойцы АК в стычках и засадах убили почти 200 солдат и офицеров Красной Армии, в то время как советские войска сражаются за освобождение Польши. Суть проблемы состояла в том, что любая независимая польская организация в его глазах была антисоветской. А «дружественное к СССР правительство» могло быть только таким, которое было бы полностью послушно Кремлю.

Генерал Тадеуш Бур-Коморовский, командующий АК, отдал приказ начать восстание в 17.00 первого августа. Он, кажется, полагал, что Красная Армия войдет в город почти сразу. Сейчас легко обвинять его, но тогда все жили завышенными ожиданиями. Почти 25 тыс. бойцов Армии Крайовой в Варшаве, число которых было удвоено добровольцами и силами из-за пределов города, рвались в бой. Они уже слышали о преследовании их товарищей сотрудниками НКВД в занятых Красной Армией районах и понимали, что нельзя доверять советскому руководству. Они знали, что «если Сталин свое собственное преступление (убийство польских офицеров в 1940 г.) использовал как основание, чтобы прекратить отношения с польским правительством, то как можно сейчас рассчитывать на доверительные переговоры по любому другому вопросу?».

Самой главной задачей Армии Крайовой было нападение на немецкие казармы с целью захвата оружия. Сделать это было нелегко, особенно среди бела дня, тем более что немцы ожидали мятежа. Старый Город (Старее Място) и его центральная часть быстро перешли в руки повстанцев, но восточная часть на Висле, где была сосредоточена основная часть немецких войск для обороны Варшавы от Красной Армии, оставалась вне пределов их досягаемости. Позднее бойцам АК удалось захватить Дом ПТАО – огромное здание Польского телефонного акционерного общества, с его колоссальной по размеру башней в неонорманском стиле. Дом облили бензином и подожгли. Оборонявшиеся сдались, и поляки захватили в плен 115 немцев с оружием.

Бойцы Армии Крайовой в качестве знаков отличия носили на руках бело-красные повязки. Вскоре многие захватили немецкие каски, но нарисовали на них бело-красные полоски. Польские евреи и коммунисты, которые прятались после восстания в гетто, тоже вступили в борьбу. 5 августа бойцы АК напали на концлагерь в разоренном гетто, убили охранников СС и освободили 348 оставшихся в живых евреев.

Добровольная массовая мобилизация была основана на продуманной инфраструктуре со своими врачами и медсестрами, работающими на перевязочных пунктах и в полевых госпиталях. Местные священники служили военными капелланами. Профессиональные токари и слесари стали оружейниками. Они мастерили огнеметы и свои собственные автоматы «молния» по образу и подобию английского пистолета-пулемета «стен». Другие подпольные мастерские изготавливали гранаты из консервных банок и самодельной взрывчатки, а чаще всего из неразорвавшихся немецких снарядов и бомб. Горячую пищу обеспечивали бывшие рестораны, работающие как полевые кухни. Отдел пропаганды напечатал листовки и выпуски новостей «Информационный бюллетень» и «Польская Республика». Они расклеили по всему городу плакаты с призывом: «Одна пуля – один немец!». Восставшие имели собственное радио, которое продолжало вещание до самого конца, до 2 октября, несмотря на все усилия немцев уничтожить его.

Молодые женщины переносили раненых на носилках. Мальчики, слишком молодые, чтобы воевать, были добровольными связными. Видели, как 9-летний мальчишка взобрался на немецкий танк и бросил внутрь гранату. При виде этого и немцы, и поляки застыли от изумления. «Когда он спрыгнул, – писал очевидец, – то отбежал к подъезду и расплакался». Дух захватывало от храбрости и готовности к самопожертвованию молодых.

4 августа Сталин неохотно согласился встретиться с делегацией польского правительства в изгнании. Премьер-министр Станислав Миколайчик провел встречу не лучшим образом, но это не имело никакого значения, так как в любом случае никак не повлияло бы на исход. Сталин четко настаивал на одном: следует вести переговоры с зависимым от Советов Польским комитетом национального освобождения (ПКНО). Он уже дал указание, чтобы будущее ручное правительство Польши переправили на польскую территорию в обозе Красной Армии. Члены ПКНО разместились в Люблине и стали известны на Западе как «люблинские поляки» в противовес «лондонским полякам».

ПКНО, естественно, принял сталинскую границу по линии Молотова-Риббентропа, которая приблизительно совпадала с линией Керзона, названной так по имени английского министра иностранных дел, предложившего ее в 1919 г. «Люблинских поляков» плотно контролировали Николай Александрович Булганин (тогда член Военного совета Первого Белорусского фронта) и комиссар госбезопасности Иван Серов – в 1939 г. он курировал по линии НКВД массовую депортацию и уничтожение поляков. Булганин и Серов также присматривали за маршалом Рокоссовским, наполовину поляком, командовавшим Первым Белорусским фронтом, освобождавшим Польшу. Отношение Сталина к полякам базировалось на принципе «враг моего врага все равно остается моим врагом».