Добыча - Дэниел Ергин

К осени 1967 года стало ясно, что в скором времени предложение вновь превысит спрос в результате роста производства нефти во всем мире, последовавшего за Шестидневной войной. В октябрьском номере «Уолл-стрит джорнал» передовая статья была озаглавлена «Боязнь дефицита, порожденная войной на Ближнем Востоке, уступает место страху нового изобилия». «Ойл энд гэз джорнал» уже предупреждал о новом кризисе — кризисе «излишнего предложения». Руководители отрасли больше не волновались о доступности запасов, а вспоминали, как Суэцкий кризис 1956 года породил избыток предложения в конце пятидесятых годов, приведший к введению импортных квот в США, снижению объявленных цен и образованию ОПЕК. Снова маятник, казалось, качнулся по знакомому пути от дефицита к изобилию.

Последствия Шестидневной войны, казалось, подтвердили необходимость надежности поставок нефти. И углеводородный человек продолжал принимать нефть как должное. Она определяла его жизнь, она была настолько доступна, так широко распространена, что он не задумывался о ней. В конце концов нефть была всегда, ее было много, и она была дешева. Она текла, как вода. Прирост продолжался 20 лет, и казалось, что так будет всегда. Так считали большинство, занимающихся производством нефти. «Доходы от продажи излишков нефти очень велики, — говорилось в исследовании „Стандард ойл оф Калифорния“ („Шеврон“) в конце 1968 года. — Во многих регионах по-прежнему будет оказываться давление, чтобы нефти производили больше необходимого». Если бы потребители поразмышляли об этом, то они бы признали дешевую нефть скорее всего чем-то вроде неотъемлемого права, а не продуктом определенных обстоятельств, которые могут измениться, и их мог заинтересовать лишь один вопрос, стоит ли проехать пару кварталов, чтобы сэкономить два цента за галлон в период ценовых войн.

Встречались и диссиденты, скептики, которые задавали вопросы и излагали непопулярные соображения, но их было мало. Одним из них был экономист Е. Ф. Шумахер. Он учился в Оксфорде по германской стипендии Родса, затем в Колумбийском университете, а потом в конце тридцатых годов эмигрировал в Англию. Одно время он писал для «Экономиста», лондонской «Тайме», а в 1950 году стал экономическим консультантом Национального угольного комитета, который осуществлял контроль над угольной промышленностью Британии, национализированной после войны. Оставаясь в тени, он сохранит этот пост в течение двадцати лет. Фриц Шумахер был талантливым человеком широких взглядов. Он увлекался буддизмом и занимался исследованием того, что он называл «промежуточными технологиями» для развивающихся стран. Он рассматривал их как альтернативу дорогостоящим проектам, скопированным с Запада.

В качестве экономического консультанта Угольного комитета Шумахер защищал его особые интересы. Во время великой борьбы угля и нефти за рынки он осуществлял интеллектуальную поддержку угольной индустрии. Он был одним из сильнейших умов на той стороне, что, казалось, неизбежно проиграет эту битву. С горечью и сожалением он наблюдал, как уголь бесцеремонно свергли с поста «универсального помощника». Его высоко будут ценить экологи, но тем не менее он защищал уголь, более грязное топливо, чем нефть. Он сосредоточил свое внимание на проблеме истощения ресурсов, а не на последствиях сжигания, что очень будет заботить его последователей лет через 20. «Энергию ничем нельзя заменить, — говорил Шумахер в 1964 году, вторя Джевонсу, экономисту девятнадцатого века, который воспел уголь. — Все здание современной жизни построено на ней. Хотя энергию можно покупать и продавать как любой другой товар, это не „просто еще один товар, а непременное условие существования всех других товаров, основной фактор, равный воздуху, воде и земле“». Шумахер энергично отстаивал использование угля для удовлетворения мировых энергетических потребностей. Он считал, что нефтяные ресурсы небеспредельны, их нельзя безответственно использовать. Он не думал, что нефть навсегда останется дешевой: запасы постепенно уменьшались, а экспортеры искали пути получить все большую долю прибыли от ренты. В частности, он предостерегал от зависимости от ближневосточной нефти. «Самые богатые и самые дешевые ресурсы находятся в самых нестабильных странах мира, — писал он. — Перед лицом такой неопределенности хочется перестать делать прогнозы и просто надеяться на лучшее».

В эру оптимизма долгосрочный прогноз Шумахера был мрачен. Он выразил опасения в экономических терминах. Он предупреждал, что в условиях быстрого роста потребления и низких цен «поставки нефти в мире нельзя считать обеспеченными на ближайшие двадцать лет, и уж конечно не по текущим ценам». Однажды он даже выразил свое предостережение метафорически. Цитируя одного оксфордского профессора экономики, он заявил, что «в недалеком будущем нас ожидают сумерки топливных богов».

Но это был глас вопиющего в пустыне. Было огромное перепроизводство нефти, а Шумахер все продолжал свои сетования перед равнодушной, незаинтересованной публикой. В 1970 году он ушел из Угольного комитета с чувством разочарования, осознавая, что сделал все, что мог, в борьбе против нефти. Он малого добился своими аргументами, ведь годы его работы в Угольном комитете почти точно совпали с тем двадцатилетием, когда нефть безжалостно сбросила с трона уголь и установила собственную власть в индустриальном обществе. «Не рой яму другому, сам в нее попадешь», — говаривал Шумахер. В то время он казался мрачным гостем на вечеринке, который портил настроение другим. Но вскоре он выпустит книгу, в которой бросит вызов принципам эры углеводорода и самому ее базовому принципу «Чем больше, тем лучше». Пройдет совсем немного времени, и события заставят увидеть в нем уже не брюзгу, а пророка.

Часть V. БОРЬБА ЗА МИРОВОЕ ГОСПОДСТВО

ГЛАВА 28. Годы перемен: страны против монополий

Две с лишним тысячи лет пролежал в развалинах Персеполь, столица древней персидской империи, разграбленный и разрушенный в 330 г. до н. э. Александром Македонским. В октябре 1971 года в Персеполе снова закипела жизнь. В этом уединенном месте выросли шатры: три гигантских и пятьдесят девять — поменьше. Шах Ирана приготовился торжественно отметить 2500-летие основания персидской империи. Журнал «Тайм» назвал это празднество «одним из самых грандиозных пиршеств в истории». Среди почетных гостей были Генеральный секретарь ЦК КПСС, вице-президент Соединенных Штатов, маршал Тито из Югославии, двадцать королей и шейхов, пять королев, двадцать один принц с принцессой, еще четырнадцать президентов и три вице-президента, три премьер-министра и два министра иностранных дел. Во время церемонии шах публично общался с тенью основателя империи царя Кира Великого, обещал быть верным традициям и деяниям этого монарха, который погиб около двадцати пяти столетий назад. Затем сверкавших драгоценностями и медалями гостей доставили автобусами на вершину холма, откуда открывался вид на лежащий в долине Персеполь, и показали необыкновенный спектакль — действо под звездным небом на тему, как ни странно, разрушения города Александром Македонским.

Готовясь к празднествам в Персеполе, иранское правительство в спешном порядке тайно обратилось к Англии за советом по самому животрепещущему вопросу высшей дипломатии: каким образом рассадить такое огромное число важных персон. Вероятность нанести могущественным особам обиду была велика. Протокольный отдел лондонского министерства иностранных дел с честью вышел из труднейшего положения, предложив изготовить стол волнообразной формы. Таким образом, ни один из гостей не находился бы слишком далеко от кого-нибудь из Пехлеви.

Желая продемонстрировать свое величие, шах пригласил на торжество королеву Великобритании Елизавету П. Поэтому на долю посла Ее Величества в Тегеране выпала пренеприятнейшая задача: сообщить, что королева должна в это время отправиться с государственным визитом в другую страну. Этой «другой страной», однако, оказалась соседняя Турция, что никак не могло не огорчить шаха. Он пригласил принца Чарльза. Последовал ответ: «Очень сожалеем, но Чарльз отсутствует — несет службу на одном из фрегатов в Северном море». Не важно, что празднество в Персеполе — это не какое-то заурядное сборище, а событие, отмечаемое раз в две тысячи пятьсот лет, не важно, что шах, помимо всего прочего, вел переговоры о покупке нескольких сотен английских танков «Чифтен», что было крайне важно для платежного баланса Великобритании. Лондон предложил прислать принца Филиппа и принцессу Анну. Шах согласился, но сказать, что это его полностью удовлетворило, было нельзя.

Обслуживать гостей было поручено парижскому ресторану «Максим». Блюда, приготовленные 165-ю шеф-поварами и кондитерами и доставленные вместе с официантами самолетами из Парижа, были чудом кулинарного искусства. Помимо этого, самолетами из Франции доставили двадцать пять тысяч бутылок вин. (На таком сильном «французском фоне» особенно заметно было отсутствие президента Франции Жоржа Помпиду. «Если я поеду на это пышное торжество, — накануне пошутил президент в узком кругу, — меня, по всей вероятности, сделают главным официантом».) Расходы на проведение торжеств должны были составить по предварительным подсчетам где-то от 100 до 200 миллионов долларов. Когда кто-то выразил сомнение по поводу такой экстравагантности, шах не мог сдержать своего раздражения. «Так что же им не нравится? — возмутился он. — Что мы устраиваем один-два банкета для пятидесяти глав государств? Не можем же мы предложить им хлеб и редиску?! Хвала небесам, имперский двор Ирана пока еще может позволить себе оплатить услуги „Максима“».