Последние драконы - Кир Булычев

— О, как нам узнать правду, где ты? — возопил Милодар.

Губы спящей Коры шевельнулись, чуть-чуть, но чуткие приборы уловили и многократно усилили слово.

— Лиджи!

— Что? — крикнул Милодар. — Что она сказала? Она что-то сказала или я схожу с ума?

— Что ж, мы этого ждали, — ответил Гродно, бросаясь к приборам. — Трудно поверить собственным ушам, но она сказала слово «Лиджи».

Милодар нежно провел ладонью по холодной крышке саркофага.

— Она один из моих лучших агентов, — сообщил он медикам. Словно они не знали об этом раньше. Пароксизм ревности исказил миловидное лицо Пегги. Она дала себе слово зарезать Кору, как только та вернется из командировки.

Милодар вышел на середину комнаты и произнес:

— Теперь никто не посмеет остановить меня. Давайте включайте всю мощность. Проводим операцию «внушение»!

Гродно не возражал.

Он тут же начал подготовку к рискованной, ювелирной операции — мозг Коры должен был дать сигнал, направленный в мозг ее прародительницы. Теперь, когда осуществилась ожидаемая прямая связь между Корой и мозгом Дороти, можно было надеяться, что Дороти услышит приказ своей правнучки.

— Начинайте, — приказал Милодар. — Я отправляюсь к себе, чтобы вызвать Лицо из Эпидавра. Он должен успеть сюда к моменту завершения эксперимента.

Милодар, не попрощавшись, бросился вон из лаборатории. И не потому, конечно, что дела призывали его, просто он был суеверен, хотя не мог в том признаться.

Хлопнула дверь.

Пегги с жалостью посмотрела вслед Милодару. Профессор Гродно впервые позволил ревности овладеть собой.

— Не знаю, — сказал он, — достоин ли твоей любви человек, который бежит с поля боя.

— Мы не на поле боя, — отрезала Пегги. — Мы проводим рядовой медицинский эксперимент. А у комиссара Милодара есть дело государственной важности.

Дороти потянулась — ее ложе было одновременно бескрайним и ограниченным перильцами. Смешно спать на кровати с перильцами и под шелковым балдахином, в углах которого гнездятся летучие мыши.

Простыней в ее королевстве еще не изобрели, зато шкуры, которыми была покрыта постель, были мягкими и отлично выделанными.

Так что, несмотря на ночные холода, постель принцессы всегда была теплой.

Дороти лежала и прислушивалась к звукам утра.

Свежий ветер шумит в ветвях сосен, звенят колокольчики — стадо коз тянется на луг, закричала сойка… снаружи на веранде зазвенела посудой служанка — пошла доить буйволиц. Скоро придут монахи, надо будет выйти и вынести им разогретый слугами рис — принцесса Лигона должна показывать смирение перед небом и кармой.

Но еще есть несколько минут… Как далеко отсюда Лондон и даже Рангун, вся жизнь, проведенная вне Лиджи… Что могло заставить ее мать, хоть и опальную, но княжну, бросить все — дом предков, языческих богов, капища которых скрываются в сосновых лесах, чтобы их не увидели строгие буддийские монахи. Покинуть родных? Неужели так сильна любовь к язычнику, к иностранцу из презренного рода диких англичан, не знающих чести… Дороти (она уже привыкла к своему лигонскому имени, произведенному от английского, — Ма Доро) вдруг представила себе, как в узком домике у Темзы ее мать, казавшаяся ей всегда такой взрослой и даже старой, сидит сейчас, корпит над вышивкой очередной шляпы… А может быть, к ней пришел одноглазый фокусник Фан и они гадают, где сейчас Дороти, что с ней, здорова ли она, счастлива? И наверное, думают, что она по-прежнему живет среди англичан и служит толстой птице Регине…

— Доброе утро! — Служанка у двери сделала поклон сикхо. — Госпожа будет одеваться?

— Поунджи уже пришли за подаянием?

— Поунджи скоро придут. Ваш царственный дядя собрался на охоту и хотел бы перед отъездом поговорить со своей племянницей.

— Скажи дяде, что вынесу подаяние, умоюсь и приду к нему вкушать утреннюю пищу.

Служанка поклонилась, коснувшись головой чистых сосновых досок пола.

Дороти вскочила с постели. Утро было прохладным, свежим и светлым, хотя наступал муссон и тяжелые облака уже курчавились, нависая над перевалом, — не сегодня-завтра хлынут дожди. Видно, сегодняшняя охота — последняя в этом сухом сезоне.

Одна из служанок принесла большой серебряный горшок с рисом и серебряную поварешку. Дороти спустилась по лестнице своего дворцового павильона на короткую мягкую траву. Монахи уже подошли к лестнице и, смиренно опустив головы, ждали милости от принцессы.

Дороти стала раздавать им рис, а служанка, стоявшая дальше, клала каждому по большой ложке рыбьего паштета — нгапи.

Затем Дороти принесли одежду для среды, дня белого слона. Одежда была белой с зелеными цветами, прическа в день белого слона носится высокой, с гроздью белого жасмина. Мастер Маун принес специально вырезанное им из сандалового дерева душистое опахало. Взяв его и поблагодарив слуг, Дороти в сопровождении двух молоденьких фрейлин направилась через широкий зеленый двор к главному зданию дворца — терему короля Бо Нурии, где тот уже восседал на низенькой каменной скамеечке за круглым столом высотой меньше локтя, на котором стояли блюдо с рисом, фрукты и чай. Он ждал к завтраку свою любимую, обретенную с помощью добрых богов племянницу Ма Доро.

Дядя Бо Нурия был совсем еще не старым, даже моложе мамы. И очень на нее похож. Старый Бо Пиньязотта рассказывал, что за худобой и тонкостью рук короля открывается выносливое, жилистое тело воина и во всей стране гор нет лучшего бойца на саблях, чем повелитель Лигона. И нет лучшего стрелка из мушкета на охоте — кто еще, кроме Бо Нурии, с пятидесяти шагов попадает пулей в глаз тигру? Может быть, лишь глухонемой богатырь Нга Дин, сын Бо Пиньязотты.

Несмотря на прохладу, король Лигона сидел в одних штанах — в отличие от бирманцев, лигонцы носят широкие штаны, подобно жителям Чиенгмая и шанам. Вид у него был усталый и мрачный.

— Я рад тебя видеть, девочка, — сказал он при виде племянницы.

В этом не было лукавства — у короля не было детей, а самые мудрые доктора Китая заявили, что, к сожалению, боги и сам Будда не могут ему помочь. Поэтому король принял появление племянницы за благоприятный знак небес и через две недели после ее приезда назвал Дороти наследницей трона. Это не понравилось некоторым знатным вождям и придворным, но никто не посмел противоречить королю. В Лигоне женщина может наследовать трон, так что ничего особенного в том решении не было, благо, что по законам престолонаследования первой в очереди стояла не Дороти, а ее мать как сестра короля. Но Мэри-Энн еще не подозревала, какое высокое место она занимает в Лигонском королевстве, так как сообщить ей об этом было некому.