Куявия - Юрий Никитин

Он стоял, покачиваясь на дрожащих ногах, во рту жгла едкая горечь. Что Куяба, всего лишь город, там всего лишь люди. С нашествием покончено, уже понятно, чья Куяба через несколько дней даже без штурма, после обычной осады. Здесь же рухнуло все… Драконов нет в обжитом мире, если не считать Малыша и Храпуна. Самку надо искать в диких местах, где не ступала нога человека. Там драконы могут быть… но могут и не быть, и тогда получится, что артане выполнили возложенную на них Творцом великую миссию. Если волхвы не наврали насчет их предначертания.

Вдали пробежал человек с поднятым над головой коротким мечом, прокричал:

– Иггельд!.. Иггельд – в твоем доме… Скорее!

Он вздрогнул всем телом, первой мыслью было безумное: Блестка, но тут же отбросил дикую мысль, откуда в его доме сейчас эта гордая артанка, заставил себя отпихнуться от надежного камня и поспешить к домам, ветер обжигал кожу холодом, сил прибавилось, вскоре почти бежал, словно Блестка в самом деле там, ждет…

От его дома страшный трепещущий свет, будто перед невыносимо ярким светильником часто-часто взмахивает полупрозрачными крыльями бабочка. Этот жуткий свет бросал на землю и на весь мир мертвенные тени, что двигаются, дергаются, пугающе закружилась голова.

Жуткий свет вырывался из окон и распахнутых дверей. Через площадь дома стали прозрачными, как горный хрусталь, а скала из темного гранита обрела глубину, превратилась в огромную глыбу льда с вмороженными листьями, водорослями, лягушками. Свет тек по земле, там вспыхивали искры, поднимался белый как мел туман.

На площади перед домом еще длился бой, слышался громовой рев Ратши. Иггельд ворвался в дом, глаза успели привыкнуть и к трепещущему свету, что стал уже слабее, все двери распахнуты, свет блещет в нижнем зале, под ноги выкатился полумертвый человек в горящей одежде, побежал на четвереньках, завывая от ужаса. Иггельд с мечом в руке вбежал в зал…

Вяземайт – он узнал его сразу по длинным седым волосам – медленно надвигался на Барвника. Тот в лохмотьях обгорелой одежды скорчился в углу, ноги дергаются, пытался отползти, на бледном перекошенном лице отчаяние. Вместо пустого рукава, раньше заправленного за роскошный пояс халата, жалко болтается культяпка, не длиннее ладони. Халат распался на клочья, на груди Барвника дымится мясо. Иггельд с тошнотой уловил запах горелой плоти.

В двух шагах, лежа на спине, жадно хватал воздух Вихрян. Даже Иггельд понял, что Вихрян живет последние минуты: железо доспехов сгорело, сплавилось, испепелив кожу и глубоко войдя в плоть. Он хрипел, кровь выступает изо рта и тут же застывает коркой от страшного жара, но все пытался привстать. Иггельд наконец увидел, кого старается закрыть своим телом: над ним наклонилась, стоя на коленях, неподвижная, как статуя, вся в сером, Иргильда. Из ее глаз непрерывным дождем падали крупные слезы.

– Вяземайт! – закричал Иггельд страшным голосом. – Аснерд убит!.. Артане гибнут!

Вяземайт быстро повернулся. Лицо перекошено, со лба срывались крупные мутные капли. Он весь дрожал от напряжения, с вытянутых рук разлетались языки белого трепещущего огня, вонзались в грудь Барвника. Тот, сцепив зубы, все еще шептал, творил заклятия.

Иггельд быстро шагнул к Вяземайту и вскинул меч. Вяземайт рывком выбросил обе руки в сторону Иггельда. Острые струи огня вонзились Иггельду в грудь. Он остановился, потрясенный, словно дерево, по которому ударили молотом.

Вяземайт тяжело дышал, от лица и глаз шел чистый ясный свет.

– Мы все умрем, – прохрипел он. – Но… Артания спасена…

Иггельд крикнул:

– Она погибла!

– Нет, – шепнул Вяземайт хрипло, – не поймешь… Наши жизни – что? Могу сейчас в Вантит или за дальние моря… Даже в свою Артанию… Но – зачем? Мы выполнили…

Он выбросил из обеих рук грохочущий огонь. Иггельд содрогнулся всем телом, но с изумлением ощутил, что цел, даже не ранен.

– Вяземайт! – вскрикнул он. – Это мои горы… Что твой огонь Степи против моих ледников, моих снежных шапок, замерзших озер?

Лезвие обрушилось, как молния с грохочущего неба. Вяземайт даже не вскинул руки, не стал защищаться, хотя Иггельда кольнула острая мысль, что старый волхв мог бы исчезнуть из-под удара. Стальная полоса раскроила голову и остановилась в середине груди. За спиной хрипело, Иггельд быстро выдернул меч из мертвого тела и развернулся в одно движение.

Иргильда кричала отчаянно Барвнику:

– Он умирает!.. Он умирает!.. Сделай что-нибудь! Спаси!..

Барвник дышал тяжело, в груди хрипело, на губах выступила пена. Глазные яблоки повернулись с таким трудом, что даже Иггельд ощутил, как трудно умирающему Барвнику что-то сказать или сделать.

– Он умирает!.. – прокричала Иргильда отчаянно. – А он снова защитил тебя… Тебя, мерзавец!.. Тебя, сделавшего его таким… Сволочь! Мерзавец!.. Как ты мог?..

Иггельд сделал к ним шаг и остановился. Боевой жар покидал тело, меч стал тяжел, а в груди разлилось тяжелое чувство беспомощности.

Барвник захрипел, взгляд обратил на Иггельда, потом, видя, что Иггельд уже перед ним, снова на Вихряна. Иггельд, страшась, что не так понял, поспешно бросился к умирающему воину, ухватил и, не поднимая, чтобы не причинить еще большую боль, перетащил ближе к Барвнику. Иргильда с плачем ползла на коленях, бережно поддерживая Вихряну голову.

Барвник перевел взгляд на Иргильду, Иггельд вздрогнул, ощутил непонятное колебание старого мага. Истончившаяся душа уловила жадную тоску по Иргильде, которая, оказывается, вовсе не злобная и высокомерная дрянь, это всего лишь защитный панцирь на душе, как на теле носят мужчины, Барвник всегда знал это и хотел ее, у него чувство огромной вины перед ней…

Рука Барвника рывками скользнула к груди, пальцы нащупали на цепочке серый камешек размером со смятую грушу. Иргильда торопливо села рядом с Вихряном, положила его обезображенную голову себе на колени. Узкая холеная ладонь с великой нежностью легла на изуродованный лоб, вбирая боль и нестерпимый жар. Слезы бежали по смертельно бледным щекам, падали ему на лицо. Вихрян с трудом раздвинул губы в благодарной усмешке.

Она увидела, зарыдала громче, Иггельд удивился, с какой невероятной нежностью сняла голову Вихряна и опустила на пол, а сама на коленях подползла к Барвнику, слезы безостановочно текли по прекрасному холеному лицу.

– Спаси!.. Он отыскал меня и через двадцать лет!.. У меня только он, только он… Спаси, умоляю тебя!.. Спаси, сделай что-нибудь!

Она рыдала, умоляла, кричала, повернулась к Вихряну и упала ему на грудь, исступленно целовала его обезображенное тело, отпрянула и развернулась к Барвнику, глаза ее казались слепыми от неистовой боли.