Мир без конца - Кен Фоллетт

Мостник словно прочел эти мысли и, торопя ее, махнул рукой. Керис подумала, что возлюбленный не переживет, если она покончит с собой, и, представив себе его страдания, угрызения совести, испытала удовольствие. Была уверена, что Бог не накажет ее на том свете. Затем взобралась по последним двум перекладинам и ступила на твердую землю. Какая глупость, пусть и секундная. Еще чего — кончать счеты с жизнью. Ей столько нужно успеть.

Аббатиса вернулась в монастырь. Прозвонили на вечерню, и она возглавила процессию в собор. Молодой послушнице было жалко того времени, что она проводила на службах. Теперь настоятельница радовалась возможности отдохнуть и сосредоточиться. Неудачный вечер, думала монахиня, но ничего, все наладится. И все-таки на псалмах она с трудом сдерживала слезы.

На ужин сестрам подали копченого угря, жесткого, пряного — не самое любимое блюдо Керис. А сегодня ей вообще не хотелось есть. Пожевала хлеба и удалилась в аптеку. Гам две послушницы переписывали ее книгу, которую она закончила после Рождества. Копии просили аптекари, настоятельницы, цирюльники и даже кое-кто из врачей. Копирование книги стало одним из послушаний монахинь, имевших желание работать в госпитале. Копии стоили недорого — книга имела небольшой объем, простые иллюстрации, при ее изготовлении не использовали дорогостоящих чернил, — и спрос не падал.

Троим в помещении было тесно. Керис не терпелось перебраться в просторную и светлую аптеку нового госпиталя. Монахиня хотела остаться одна и отослала послушниц, однако ее одиночество нарушили. Через несколько минут в аптеку вошла леди Филиппа.

Никогда не испытывая особо теплых чувств к замкнутой графине, настоятельница, однако, сочувствовала ей и с радостью предоставила бы убежище не только Филиппе, но и любой женщине, сбежавшей от такого мужа, как Ральф. Леди Ширинг никому не доставляла хлопот, не предъявляла непомерных требований, основное время проводя у себя. Ее не особо интересовала монастырская жизнь, но уж кто-кто, а Керис прекрасно это понимала. Настоятельница предложила гостье табурет возле скамьи. Несмотря на придворные манеры, графиня оказалась удивительно прямой. Начала без предисловий:

— Прошу вас, оставьте Мерфина в покое.

— Что? — Монахиня удивилась и оскорбилась.

— Разумеется, вы можете говорить с ним, но не нужно целовать его и обнимать.

— Да как вы смеете…

Что ей известно? Да и какое графине дело?

— Он больше не ваш любовник. Оставьте его в покое.

Значит, Мостник рассказал ей о сегодняшней стычке.

— Но почему он вам рассказал?.. — Аббатиса не закончила вопроса, так как поняла ответ.

Филиппа подтвердила ее догадку:

— Он не ваш. Мой.

— О Господи! — Керис обомлела. — Вы и Мерфин?

— Да.

— И вы… Вы в самом деле?..

— Да.

— Я понятия не имела! — Настоятельница чувствовала себя так, словно ее предали, хотя понимала, что не имеет на это никакого права. Когда же это случилось? — Но как же?.. Где?..

— Зачем вам подробности?

— Разумеется. — Вероятно, у него дома, на острове Прокаженных. Скорее всего по ночам. — И давно?

— Не важно.

Подсчитать нетрудно. Филиппа переехала сюда меньше месяца назад.

— Вы, однако, не теряли времени.

Недостойная шпилька, но леди Ширинг милостиво ее не заметила.

— Чтобы удержать вас, Мерфин был готов на все. Но вы оттолкнули его. Теперь отпустите. Ему очень трудно было полюбить кого-нибудь после вас, но он любит. Не смейте вмешиваться.

Керис очень хотелось ударить в ответ, гневно сказать, что Филиппа не имеет никакого права указывать ей и упрекать, но беда в том, что она права. Нужно отпустить Мостника, навсегда. Однако нельзя дать графине заметить, что сердце ее разбито.

— Пожалуйста, оставьте меня. — Она попыталась воспроизвести выдержанные манеры графини Ширинг. — Я бы хотела побыть одна.

Филиппа тоже не любила, когда ей указывают.

— Вы выполните мою просьбу?

Керис терпеть не могла, когда на нее давят, но силы оставили ее.

— Да, разумеется.

— Спасибо. — И гостья ушла.

Решив, что та отошла достаточно далеко, монахиня разрыдалась.

78

Аббат Филемон ничем не отличался от Годвина. Он точно так же не мог наладить хозяйство. Исполняя обязанности настоятеля, Керис определила список основных источников монастырских доходов:

1. Оброк.

2. Доля прибыли от торговли и производства (десятина).

3. Сельскохозяйственные продукты с манориальных угодий.

4. Доходы с мельниц и сукновален.

5. Таможенная пошлина и доля от рыбного улова.

6. Налог с рыночных лотков.

7. Судопроизводство (судебные издержки).

8. Пожертвования паломников и прочих лиц.

9. Продажа книг, святой воды, свеч и т. п.

Она передала этот список Филемону, но тот, оскорбившись, швырнул его назад. Годвин, которому в отличие от нового аббата была присуща известная показная любезность, по крайней мере поблагодарил бы и положил лист под сукно.

В женском монастыре Керис ввела новый способ ведения счетов, которому научилась от Буонавентуры Кароли, когда работала с отцом. Раньше на пергаментном свитке просто кратко помечали каждое поступление или выплату, чтобы в любой момент можно было вернуться и проверить. Итальянская система состояла в том, что доходы записывали слева, а расходы — справа и в конце страницы подводили баланс. Разница между двумя суммами показывала итоговый плюс или минус. Сестра Джоана с энтузиазмом приняла эту систему, но когда попробовала объяснить ее Филемону, тот грубо отказался. Предложение помочь спесивец воспринял как оскорбительную недооценку своих способностей.

Прохвост обладал только одним несомненным талантом, тем же, что и Годвин, — умением манипулировать людьми. Он ловко перетасовал новых монахов, отправив мыслящих по-новому врачей — брата Остина и еще двух толковых молодых людей — в обитель Святого Иоанна-в-Лесу, где те не смогут расшатывать его авторитет. Но возиться с Филемоном теперь приходилось назначившему его Анри. Город стал независимым, а настоятельница занялась новым госпиталем.

Епископ собирался освятить госпиталь на Троицу. За несколько дней до этого Керис перебралась в новую аптеку со всем скарбом и запасами. Здесь хватало места двоим на скамье готовить лекарства, а третьему писать за столом. Когда с небольшим деревянным сундучком вошел совсем юный послушник Исайя, которого обыкновенно называли Джоши, целительница готовила рвотное, Онага перетирала сухие травы, а послушница Грета переписывала книгу. Оказавшись среди трех женщин, Джоши растерялся.

— Куда это можно поставить? — спросил он.

Аббатиса подняла взгляд.

— Что это?

— Сундучок.

— Это я вижу, — терпеливо отозвалась она. Тот факт, что человек умеет читать и писать, еще, к сожалению, не делает из него умницу. — Что в нем?

— Книги.

— А зачем ты принес мне сундучок с книгами?

— Мне так сказали. — Сообразив, что ответ ничего не объясняет, добавил: — Брат Сайм.

Керис удивленно подняла брови.

— Сайм дарит мне книги? — Открыла сундучок.

Джоши улизнул, не ответив на вопрос.

Все книги были медицинского содержания и на латыни: классические «Поэма о медицине» Авиценны, «О диете при острых болезнях» Гиппократа, «О назначении частей человеческого тела» Галена и «Книга о моче» Исаака Исраэли. Все написаны не менее трехсот лет назад. Джоши занес еще один сундучок.

— Что на сей раз?

— Медицинские инструменты. Брат Сайм говорит, чтобы вы к ним не прикасались. Он придет и сам разложит.

Керис нахмурилась.

— Сайм намерен хранить свои книги и инструменты здесь? Он собирается здесь работать?

Джоши, разумеется, не посвятили в планы ученого монаха. Прежде чем настоятельница успела что-то сказать, вошел сам врач в сопровождении Филемона. Он осмотрел комнату и, не говоря ни слова, начал распаковывать вещи. Снял с полки бутыли Керис и поставил на их место книги. Достал ножи для вскрытия вен, стеклянные утки. Целительница нарочито спокойно спросила:

— Вы намерены проводить много времени в госпитале, брат Сайм?

За него ответил Филемон, который явно ждал этого вопроса:

— А где же еще? — Он подпустил в свой голос такого возмущения, как будто монахиня уже оскорбила его. — Это ведь госпиталь, а Сайм — единственный врач аббатства. У кого же еще лечиться людям?

И вдруг новая аптека показалась не такой уж и вместительной. Однако не успела врачевательница ничего ответить, как в комнату вошел незнакомец лет пятидесяти в вышитой накидке и меховой шапке.

— Меня сюда послал брат Томас. Я Иона Травник, из Лондона.

Обратив внимание на угодливую улыбку и любезные манеры Ионы, Керис поняла, что этот человек живет торговлей. Он пожал ей руку и осмотрелся, одобрительно кивая при виде аккуратных рядов надписанных кувшинов и флаконов.