Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные. - Константин Радов

Окрестные чухонцы страдали от голода в равной мере. Которые не были еще розданы помещикам - искали, за кого бы заложиться, или продавали собственных детей. Дешево. Случалось, и даром отдавали: чтоб только новый хозяин кормил. Годовалых младенцев предлагали великое множество, по пятьдесят копеек за душу - только куда их девать? Шансов выжить без материнской заботы у них почти нет, а подушное платить за каждого придется, живого или мертвого. Так и вспомнил брошенных псам грудничков на Богуславском шляхе. Детишек постарше - покупал. Раздавал в заводские семьи, обещая бабам рубль с головы, если через год будут живы.

Самая погибель крестьянская после недорода бывает на следующий год - в конце весны, начале лета. А у меня к этому времени хлебные запасы имелись в изобилии. Моралисты и филантропы бросят упрек: дескать, воспользовался народною бедою... Ну и что? Зато спас скольких?! Да, небескорыстно! Зато с лихвой возместил и бегство мастеровых, и конфискацию имений. Да, в заводском поселке парусиновых шатров стало больше, чем изб. Зато любые мои коммерческие затеи оказались обеспечены рабочими руками с излишком. Да, нужда заставила прибегнуть к займам у английских банкиров - но это было меньшее зло.

При избытке работников, отпуск товара вскоре превысил всё, что было до опалы, и продолжал увеличиваться. Новые задумки тоже оказались удачны: главное, лист у меня пошел. Пошел сразу. Не такой тонкий, как у саксонских мастеров - но вполне приемлемых кондиций. Ничего, дайте срок: саксонцы свой промысел сотню лет ведут! А мой способ только что родился. Погодите хоть сотню недель - тогда посмотрим.

Множество мелких улучшений удалось сделать в способах работы. По совести, надо признать, что прежние потуги вести десять дел разом были не совсем успешны. Как в баталии, нужна концентрация сил для главного удара. Теперь, не отвлекаясь службой или посторонними инвенциями, я сосредоточился на коммерции - и результат не замедлил явиться. Завод, менее года назад находившийся при последнем издыхании (примерно как его хозяин, когда выпустили из крепости), набрал хороший ход: стотысячные суммы прибытков не казались недостижимыми. Временные перебои даже кое в чем пошли на пользу. Чтобы войти на английский рынок, нам приходилось занижать цены. Теперь запасы на заморских складах разошлись, чувствовалась нехватка нашего товара - покупатели с готовностью платили дороже. Во всем можно найти светлую сторону.

Через коллегию я исходатайствовал прощение капитану и команде 'Святого Януария'. Царь не капризничал - он ценил опытных моряков. Был в русском флоте капитан Карл фон Верден: ежели его историю описать в романе, сочинителя ботфортами закидают. Представьте, что вспомогательное судно посреди ночи атаковано с лодок, и вдруг молодой штурман узнает в одном из неприятелей, рвущихся на абордаж - ни много ни мало, вражеского монарха собственной персоной! Бывает такое? Дальше воинственная сказка сменяется сентиментальной. Раненый штурман попадает в плен, а неприятельский государь любезнейшим образом уговаривает беднягу перейти в свою службу, с повышением в чине! Бред невероятный, - скажет взыскательный читатель, и будет по-своему прав. Поживи в России при Петре, - отвечу я ему, - не такое увидишь!

Во всяком случае, два года занятий контрабандой и мелким разбоем в медитерранских водах не представляли в глазах царя серьезного проступка. Скорее наоборот, шли в заслугу - вроде успешного экзамена. Разбивали-то турецких подданных. Во время будущей войны такой опыт несомненно пригодится. Затруднение оказалось лишь в том, что Луку и его корабль не могли найти: я, грешным делом, начал подумывать, что они погибли или попали в плен к магометанам.

Отсутствие самых опытных моряков было особенно обидно в момент, когда на два корабля, во всем подобных 'Януарию', требовались команды. 'Св. Зосима' и 'Св. Савватий', почти готовые накануне моего ареста, долго потом стояли на баженинской верфи без рангоута. Мокли под дождем, рассыхались под солнцем, мерзли под снегом - и вот теперь, по внесении мною недоплаченных денег, были окончены и переданы приказчикам торговой компании.

Однако людей с великим трудом хватило на одно судно.

Необученные крестьяне, привлеченные верным куском хлеба, имелись в избытке - но они, по опыту, не должны составлять более половины состава. Иначе трудности плавания становятся чрезмерными. Лишившись теперь возможности обращаться к царю напрямую, я попытался зайти через генерал-адмирала.

- Федор Матвеевич, ведомо мне о неувязках с выплатой жалованья по флоту. Не сочтет ли государь уместным в мирное время передавать часть матросов и морских офицеров на торговые суда - с тем, чтобы при угрозе войны оные моряки возвращались по первому зову?

- Александр Иваныч, в спокойное время - может, и сочтет. Только Бог весть, когда сего спокойствия дождемся. С английским королем отношения хуже некуда, чуть не война. С турками - тоже на грани. А сколько народу довелось на Волгу и в Астрахань услать, лучше не спрашивай. Оставь надежду, у меня кругом некомплект.

Так что по весне соловецкие чудотворцы разлучились: из Архангельска в Лондон, а оттуда в Петербург ушел один 'Зосима'. 'Савватий' же остался в порту, чтобы неспешно набрать и обучить команду.

Эти трудности, связанные с ростом коммерческих оборотов, благополучной картины в общем не портили. Но почему-то, чем лучше шли дела, тем меньше было мира в моей душе. Еще недавно для счастья хватало сознания, что остался жив и на свободе. Теперь вольный воздух перестал пьянить - и наступило похмелье. Днем дела отвлекали, но по ночам становилось так тоскливо, что впору завыть на луну. Волчатины переел, что ли?

Чужеродность моя в санкт-петербургском обществе стала не просто заметна, а прямо разительна. Совсем обойтись без посещения города не удавалось, но я ограничил поездки в столицу сухим деловым визитированием необходимых персон. Большинство остальных делали вид, что незнакомы - а возможно, чистосердечно меня не замечали. В этих кругах человек, утративший расположение государя, никому не интересен. Даже деньги не придадут ему вес.

Взамен простые мужики на улицах часто узнавали мою карету и кланялись - бывало, что и по-старинному, в ноги. Популярность объяснялась просто. Предмет ссоры с государем, повлекшей мою опалу, не составлял тайны - да и как удержать солдата, чтоб не рассказал приятелю? Через три дня историю знала вся гвардия, через неделю - весь Петербург. Передавали из уст в уста с украшениями, с пиитическими вольностями в духе народных сказок: персонаж, сотворенный народной молвой, мало походил на оригинал. Он, скорее, отвечал извечной крестьянской мечте иметь защитника от 'злых бояр' у царского трона. Сия химера причиняла много неудобств. Из самых безнадежных дыр земли русской потянулись ко мне просители. Такое порой рассказывали - спаси Христос! И чем я мог им помочь? Превратить свое сердце в ночной горшок для слива народного горя? Притомившись объяснять, что потерял всякий вес в государстве, разыскал отставного подьячего-крючкотвора и назначил ему от себя жалованье за то, чтобы служил путеводителем крестьян по кругам канцелярского ада. Как ни странно, он принял службу с охотой: вероятно, рассчитывал перед смертью искупить грехи, не потратив на подкуп небесного воинства ни алтына - наоборот, еще заработав на добрых делах.