Гёте. Жизнь как произведение искусства - Рюдигер Сафрански
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Август 1831 года выдался жарким и солнечным. Гёте хочет избежать празднования своего восемьдесят второго дня рождения. Причина все та же: он просто-напросто не чувствует себя старым и не желает, чтобы ему постоянно напоминали про его возраст. Ранним утром 26 августа 1831 года, в пятницу, он велит запрячь лошадей. Еще не рассеялся утренний туман, но день обещал быть ясным. Последний выезд в Ильменау, чтобы еще раз – быть может, тоже последний – взглянуть на места, где он работал и творил и где пробуждаются воспоминания о прошлом. «Не могу сказать, что люблю парады смерти», – любил он повторять, и тем сильнее была его любовь к парадам жизни. Поэтому он берет с собой обоих внуков – Вольфа и Вальтера. Слуга Краузе также садится в экипаж, Оттилия на этот раз остается дома.
Почему он едет в Ильменау? Там много лет назад он пытался возродить серебряные рудники; по сути, то был главный проект первых двадцати лет его работы в правительстве. Прекрасные и в то же время горькие воспоминания. Он часто приезжал сюда, сначала один, а потом и с маленьким Августом. Впервые он посетил Ильменау в мае 1776 года и провел здесь несколько бурных недель в компании молодого герцога и его друзей. Это беззаботное общество переходило с места на место, устраивало веселые пирушки под открытым небом, вино лилось рекой, не обходилось и без проделок, когда, например, в одном из трактиров друзья забрались в погреб, достали винные бочки и спустили их с холма. Впрочем, вершились здесь и серьезные дела – в конце концов, Гёте хотел осуществить задуманное. Здесь, в Ильменау, проходили собрания акционеров. Свежеиспеченный советник не побоялся даже спуститься в шахту. Во время своей речи по случаю торжественного открытия первого большого рудника в 1784 году Гёте вдруг запнулся. Это был плохой знак – из горных разработок в Ильменау так ничего и не вышло. Несколько обвалов (самый разрушительный из них произошел в октябре 1796 года), прорывы грунтовых вод, повлекшие за собой человеческие жертвы и уничтожившие все, что было построено. Через три года Гёте окончательно отказался от попыток восстановить серебряные рудники. Сохранилась всего одна шахта, продержавшаяся до 1812 года, однако Гёте она уже не интересовала. Тридцать лет прошло с тех пор, как он в последний раз приезжал в Ильменау. Это место по-прежнему, несмотря на провал горнорудного проекта, оставалось для него значимым. Здесь в нем проснулись любовь и благоговение перед камнями, здесь он заинтересовался минералогией. Здесь, на Ласточкином камне, он написал четвертый акт «Ифигении». Окрестности Ильменау были связаны и с его первой любовью веймарского периода. Сюда к нему приезжала Шарлотта фон Штейн. Грот у Херманштайна в скале на северо-восточном склоне горы Кикельхан стал для него символом сокровенного любовного счастья.
В письме Цельтеру Гёте, обращаясь не только к другу, но и к потомкам, описывает этот свой последний выезд. Кроме того, сохранилось еще одно свидетельство, оставленное инспектором Иоганном Кристианом Маром, который хорошо знал окрестности Ильменау и сопровождал Гёте в его прогулках по старым заросшим тропам и недавно проложенным дорогам.
На второй день путешествия, в субботу 27 августа, Гёте оставляет внуков на попечение слуги и вместе с Маром совершает восхождение на гору Кикельхан. Стоя на вершине горы у ротонды, они любуются удивительным видом. «Ах! – восклицает Гёте. – Если бы только мой славный герцог Карл Август мог еще раз увидеть эту красоту!»[1774] После этого он спрашивает Мара про «маленькую хижину», которая должна быть где-то здесь поблизости. Он хотел бы туда попасть. «И в самом деле, – пишет Мар, – он бодро зашагал сквозь довольно высокие кусты черники, покрывавшие вершину горы, к хорошо знакомому двухэтажному охотничьему домику, сколоченному из брусьев и досок. На верхний этаж вела крутая лестница. Я предложил ему свою помощь, но он с юношеской беспечностью отказался, заметив: “Вы же не думаете, что я не могу сам подняться по лестнице; с этим я еще отлично справляюсь”. Войдя в верхнюю комнату, он сказал: “В былые времена <…> я прожил здесь восемь дней и написал на стене маленькое стихотворение. Хотел бы я взглянуть на него еще разок”»[1775]. И действительно, поднявшись наверх, они увидели нацарапанные карандашом четверостишия, хорошо известные читателю уже в те времена, но пока не вошедшие ни в одно авторизованное издание сочинений: «Горные вершины спят во тьме ночной…» Здесь Гёте впервые перечитывает эти строки, и «слезы текут по его щекам».
Это был кульминационный момент последнего путешествия Гёте в Ильменау, о котором узнали лишь потомки. Сам день рождения прошел радостно и легко. Гёте завтракал с внуками, когда перед ними появился небольшой духовой оркестр и заиграл кантату Баха «Се, ныне все благословляйте Бога». Девушки в белых одеждах с венками на голове читали стихи, а когда все закончилось, Гёте поставил перед собой бокал – подарок Амалии фон Леветцов с выгравированными инициалами ее дочерей, который она преподнесла ему летом 1823 года в Мариенбаде и который он предусмотрительно взял с собой из Веймара. Не Ульрике, а ее матери он пишет: «Сегодня <…> я ставлю перед собою этот бокал, напоминающий мне череду былых лет и воскрешающий в моем воображении прекраснейшие часы жизни»[1776].
В гётевском рассказе Цельтеру об этой поездке чувствуется его сильная взволнованность, однако теперь он погружает свои личные переживания в общий контекст природной и человеческой жизни. «В заброшенной дощатой хижине, возвышающейся над верхушками елей, я обнаружил ту самую надпись, – пишет он и продолжает: – После стольких лет было нетрудно понять,
