Екатерина Великая - Ольга Елисеева

На следующий день Екатерина сделала специально для Гримма подробное описание торжества. Особенно красивы, по ее словам, были две кадрили, «розовая и небесно-голубая», развлекавшие гостей во время пиршества в зале, «который по размерам и постройке уступит разве только Св. Петру в Риме». «В первой находился господин Александр, во второй сеньор Константин, — сообщала бабушка. — Каждая кадриль состояла из двадцати человек. Это была самая красивая петербургская молодежь обоего пола, и все это было с головы до ног залито бриллиантами… Вот, милостивый государь, как в Петербурге проводят время, несмотря на военный шум и угрозы диктаторов»[1516].

29 апреля, на следующий день после праздника, на котором присутствовала вся императорская фамилия, Потемкин направил Екатерине очень любопытную записку: «Вчерашний день дети Ваши составили собой главное украшение пиршества, увеселяющее сердца всех. Первенец из птенцов орлицы уже оперился. Скоро, простря крыле, будет он плавать над поверхностью; окажется ему Россия как карта пространнейшая: увидит он разпространение границ, умножение армий, флотов и градов, степи заселенные, народы, оставившие дикость, судами покрытые реки… Вот какое прекрасное ему будет зрелище, а нам в нем окажется утешительное удовольствие видеть князя с ангельскими свойствами, кротость, приятность вида, величественная осанка. Он возбудит к себе любовь во всех и благодарность к тебе за воспитание, принесшее такой дар России»[1517].

О ком идет речь? Фразы: «дети Ваши» и «первенец из птенцов орлицы», казалось бы, указывают на Павла Петровича. Замечание о том, что вскоре он сам будет парить над Россией, то есть станет новым владыкой, тоже должны были свидетельствовать в пользу наследника. Однако описание будущего государя никак не вяжется с обликом Павла. Перед нами «князь с ангельскими свойствами», отмеченный «кротостью, приятностью вида и величественной осанкой». В императорской семье нежное прозвище «наш ангел» носил великий князь Александр Павлович. Его воспитанием, в отличие от воспитания сына, Екатерина занималась сама[1518], а именно об этом говорят последние строки записки.

Гримму Екатерина писала: «Г[осподин] Александр совершенно покорил сердце князя Потемкина, который называл его царем души своей, находя, что с красотою Аполлона он соединяет ум и большую скромность… Если б на его место выбирать из тысячи, трудно было бы найти подобного, а уж лучшего никак не отыскать. Нынешнею зимою г. Александр овладел сердцами всех, кто только приближался к нему»[1519]. Речь шла не только о «юных особах», которым великий князь уже начал кружить головы, но и о пожилых вельможах, задумывавшихся о будущем.

О намерении императрицы передать престол внуку в обход Павла Петровича иностранные дипломаты начали доносить уже с 1782 года[1520]. Второй всплеск подобных слухов возник весной — летом 1791 года, когда Екатерина стала часто призывать к себе Александра для беседы о государственных делах, которые становились лишь частично известны Павлу одновременно с «публикой»[1521]. 1 сентября в письме Гримму императрица, касаясь положения дел во Франции, неожиданно проговорилась: «Если революция охватит всю Европу, тогда явится опять Чингиз или Тамерлан… но этого не будет ни в мое царствование, ни, надеюсь, в царствование Александра»[1522]. Эти слова показывают, что Екатерина не предполагала промежутка между своим правлением и правлением внука.

После того как императрице стало известно о сношениях Павла Петровича с берлинским двором, охлаждение между нею и сыном усилилось. Возможно, именно тогда были составлены загадочные документы, передававшие право на престол Александру и, по легенде, хранившиеся у Безбородко, который и передал их Павлу[1523]. Их скрепляли подписи крупнейших государственных деятелей — Потемкина, Суворова, Румянцева…

Конец весны — лето 1791 года двор провел в Царском Селе и Петергофе. Потемкин появлялся там лишь наездами, сопровождая иностранных дипломатов[1524], с которыми продолжал консультации. Редкие, кратковременные визиты князя подали повод для разговоров об ухудшении его взаимоотношений с императрицей[1525]. Однако открытого разрыва Потемкина с Зубовым не произошло, внешне они сохраняли ровные, благожелательные отношения[1526]. Екатерина была этим очень довольна. «При виде князя Потемкина можно сказать, что победы и успехи красят человека. Он возвратился к нам из армии прекрасный, как день, веселый, как зяблик, блистательный, как звезда, более остроумный, чем когда-либо»[1527], — писала она 14 мая принцу де Линю.

Между тем военные действия на юге продолжались весьма успешно. 2 июля курьер привез в Петербург известие о том, что войска генерала И. В. Гудовича взяли штурмом Анапу, 11 июля в столице узнали о победе Н. В. Репнина в сражении при Мачине 28 июня. Была разбита 60-тысячная турецкая армия под предводительством визиря.

В тот же день, 11 июля, послы Великобритании и Пруссии подписали ноту, в которой от имени своих монархов признавали русские условия заключения мира с Турцией: уступка Очакова и прилежащих земель по Днестру. 13 июля Екатерина ездила на молебствие в Казанский собор[1528].

Потемкин окончил переговоры с Фалькнером, 20 июля состоялась отпускная аудиенция английского дипломата, а 24-го ранним утром светлейший князь покинул Царское Село[1529]. О завершении миссии Фалькнера Екатерина через месяц написала Гримму: «Это посредник самый покладистый, какого я когда-либо видела, и если ему всегда будут поручать соглашаться с мнением тех, с кем он ведет переговоры, то можно вперед быть спокойным, что он везде будет иметь успех, как успел здесь, по той причине, что он во всем соглашается с нашими мнениями, а не мы с ним»[1530].

На самом деле «негоциация» с Фалькнером была трудной. Он имел три варианта договора, с последовательными уступками России. Но русская сторона уперлась, и ему пришлось уступить. Недаром принц Генрих заметил, что в настоящую минуту «все зависит от Востока»[1531], как бы «высокомерны» и «коварны» ни были англичане.

Под занавес Россия одержала еще одну громкую победу. 31 июля эскадра Ушакова настигла турецкий флот у мыса Калиакри, где неприятель укрылся под защитой береговых батарей. Ушаков сумел отрезать турок от берега и атаковал, победа была полной. Остатки некогда могущественного флота Порты пришли в Константинополь, где при виде разбитых кораблей началась паника и разнесся слух, что грозный Ушак-паша идет к турецкой столице[1532].