Клинок Тишалла - Мэтью Стовер

И не могу вспомнить, почему.

Внизу на арене Райте раздает указания – мои указания – монахам. Разбившись на взводы, они должны будут перехватывать и беспокоить огнем приближающиеся отряды социальной полиции – так, вместо приветствия. Вскоре монахи расходятся, и т’Пассе отправляется руководить «змеями», кейнистами и теми из Народа, кто решил остаться здесь и сражаться. Орбек уводит за поводок Тоа-Сителла, чтобы его патриаршество не нашел приключений на свою задницу, и во всем Зале суда остаются только Райте, Делианн и я.

Райте с арены смотрит вслед Орбеку и Тоа-Сителлу стылыми, как зима, глазами. Он едва держит себя в руках; просто шипит от усилий, с которыми молча остается на месте.

– Что ты собрался сделать с патриархом?

– Ничего, о чем тебе следует знать, – отвечаю я. – Крис!

Тот стоит посреди арены, затерявшись в бесконечных пространствах.

– Крис! – повторяю я. И уже резче: – Делианн!

Взгляд его медленно сосредоточивается на мне.

– Да, Кейн?

– Давай.

– Здесь?

Я показываю на титаническую фигуру Ма’элКота, вырубленную в известняковом уступе над нашими головами.

– Есть на примете местечко получше?

Он размышляет над этим пару секунд; лицо его нечеловечески покойно. Потом закрывает и открывает глаза – настолько медленно и нарочито, что язык не повернется сказать «моргает», – говорит:

– Пожалуй, что нет.

– Что от меня потребуется?

– По ходу дела объясню, – отвечает он, взбираясь на помост, чтобы встать рядом со мной. – Входи в транс.

Я принимаюсь за дыхательную гимнастику; достаточно пары секунд, чтобы путаная сеть черных струек заплела Зал суда, словно тут поселилась пара пауков размером с лошадь.

– Вижу, – говорю я, и у меня получается. Я удерживаю образ во время беседы.

– Знаю.

– Уже легче. Даже легче, чем в те времена, когда я постоянно тренировался. В учебке.

Делианн одаряет меня грустно понятливой улыбкой.

– Среди перворожденных нас учат, что путь к власти измеряется познанием себя. Чтобы пользоваться магией, следует понять себя, и мир вокруг себя, и единство их.

Я стою в центре этой черной мятой паутины. Она трепещет вокруг моей поясницы, и к мышцам ног возвращаются чувствительность и сила.

Делианн оборачивается к Райте.

– Встань перед ним на колени, – говорит он, указывая на точку в шаге от моих ступней.

Райте смотрит на меня.

– Исполняй, – командую я, и он подчиняется.

Теперь Делианна окутывает иное свечение – синеватое, как огни святого Эльма. От его ауры отделяется вырост – псевдоподия, конечность – и цепляется за что-то слепяще-белое у меня в животе. По бесплотной синей мгле пробегает молния, превращая ее в слепящий дуговой разряд. Если бы я смотрел на него глазами, то их выжгло бы.

Делианн тянется к Райте, и тот вздыхает, когда многоцветный ореол окружает его.

– Это сродни Слиянию, – поясняет чародей. – Нечто вроде фантазма, но созданного нами совместно, по ходу дела. Не пугайтесь увиденного; мы можем принимать непривычные для самих себя обличья, но друг друга узнаем непременно. Это… метафорический уровень бытия. Как сон.

– И мы не сможем лгать, – бурчу я.

Делианн кивает.

– В таком состоянии сознания обман невозможен. А вот сокрыть истину нетрудно – достаточно не делиться ею. Так же следует поступить, если одна из сил внешних попытается вступить в контакт или овладеть твоим телом. Без твоей помощи им это не под силу… но они могут быть очень убедительны.

– М-да.

– Какие силы? – переспрашивает Райте, жадно вглядываясь в образы, которыми подпитывает его рассудок прикосновение Делианна. – Вы так и не объяснили, что нам предстоит.

Я скалю зубы.

– Маленькая беседа с Ма’элКотом.

8

Свет, нежный и теплый, как огонь в очаге, явился не далеко и не близко, в неопределенной стороне: рядом, в стороне, впереди, позади, наверху, внизу…

В вечной пустоте нет направлений.

Свет тянул ее с непреодолимым терпением гравитации вперед или ввысь: туда, где пламенел. Лишенная воли к сопротивлению, она плыла к свету.

Постепенно она осознала, что перед ней солнце. Или не солнце? Звезда, что горит в вечной пустоте, даруя свет, и жизнь, и смысл бескрайним пустошам смерти – но она же была мужчиной с эльфийскими чертами и гривой платиновых волос, огненными вымпелами полоскавшихся на солнечном ветру. В руках человек-солнце сжимал термоядерный лук и фотонные стрелы.

Упорство копилось в душе ее, придавая сил, будто она набиралась его из сияния пламенноликого, и с новообретенной силой она замедлила свой полет, приближаясь все осторожней по мере того, как нарастало осознание себя. Откуда-то она ведала: это чужая земля.

«Я знаю тебя, – молвила она солнцу. – Ты Крис Хансен».

И ответило солнце: «Я Делианн».

Далеко-далеко в вышине – ибо в вечную пустоту прокрались тихой сапой верх и низ – одиноко и горделиво парила хищная птица, поводя сияющими крылами. Сокол, не то орел…

А может, феникс.

Птица рвалась к светилу, влекомая от века светом и теплом – чтобы вечно падать вниз на увечном крыле. Крик птицы рвал сердце богине, ибо та сама нанесла эту рану и чувствовала ее, точно свою собственную – рука горела, будто в печи, – но знала, кто страдает с ней.

«Ты Кейнова погибель», – промолвила она беззвучно.

И ответила птица: «Я Райте».

На безграничных полях, что раскинулись под солнцем, увидала она прочих тварей: волка-великана с обрубленными когтями, хромого от боли, но все же яростного и страшного; и женщину из базальтовой лавы, прорвавшей покров земли острыми, не сточенными тысячелетней эрозией гранями. Видела она деревья и цветы, кошек и мышек, змей, и жаб, и рыб…

И последним увидала она мужчину.

Он сидел на камне, облокотившись на колени, и смотрел на нее.

Она знала его до последней клеточки.

Поседевшие на висках блестящие черные волосы и подернутая инеем бородка – пальцы ее знали их на ощупь. Темный блеск в глазах, косой шрам на дважды сломанной переносице – губы ее помнили этот изгиб. Эти грубые, смертоносные руки тискали когда-то ее грудь, гладили жаркие бедра.

На нем была свободная куртка из черной кожи, посеревшая и потертая; белесые пятна впитавшегося пота виднелись под мышками. Черные мягкие штанины были сплошь порваны, порезаны, зашиты наспех. Грубые бурые нитки проступали на коже, словно свернувшаяся кровь.

Сердце богини запело, и она устремилась к нему.

Неспешно и уверенно рука сидящего на камне скользнула под куртку, чтобы извлечь на свет длинный острый нож.

– Довольно, – промолвил он.

Она застыла в недоумении, и там, где у живого человека располагается сердце, заискрила горькая обида.