Радуга взаимности - Оксана Кирсанова

не любят вспоминать войну, но была у нас одна соседка в деревне, в Белоруссии (или в Беларуси?) – прекрасная рассказчица, так вот ее молоденькой девушкой угнали в Германию на работы. Ее и еще двоих подружек. Везли в товарных вагонах, набитых до того, что трудно было дышать. Они постоянно пытались бежать, их ловили и возвращали. Одной из подружек с третьего раза побег удался, она шла домой, лесами и полями порядка ста километров, пешком, зимой, без еды. Но была счастлива тем, что возвращается домой. Ей очень повезло встретить в лесу партизан, которые ее хотя бы накормили досыта, так она смогла продолжить путь, вернулась домой. Остальные, которых все-таки увезли, жили в немецких семьях в качестве работниц, это были рабы Третьего Рейха, остарбайтеры. Сейчас-то я понимаю, что нам, детям, далеко не все рассказывали… Они выжили и вернулись домой. Понимаете, что им пришлось пережить и там, в плену, и здесь, на Родине? Они из плена попали в ад – допросы, проверки… ну, Вы, понимаете… А дед, ему в 1941 г. было всего 15 лет, партизанил сначала в подмосковных лесах, потом война забросили подальше, он присоединился ко Второму Белорусскому фронту. Оба деда вернулись с войны, но были те, кого прямо в деревне фашисты повесили. Жителей выгоняли из своих домов, чтобы загнать туда лошадей… В общем, война – это страшно. В мире должен быть мир. И очень важно, чтобы ребенок понимал, что немцы и фашисты – это разные люди. У фашистов нет национальности. Я пытаюсь донести это до своих детей.

Мы сейчас с семьей пойдем на речку смотреть салют. Обещали какую-то необычную красоту!

До свидания, Павел Иванович, было приятно вот так с Вами поговорить.

Отправив письмо, Олеся задумалась. «Я же ему в любви призналась», – внезапно осознала она. Чувства смешались, голова и сердце противостояли друг другу: она была и рада выплеснуть нахлынувшие эмоции от встречи, и напугана одновременно. «Что сделано, то сделано, дождусь ответа, может не все так страшно, и он правильно меня поймет? Хотя я как раз и боюсь, что он правильно меня поймет», – мысли Олеси блуждали в лабиринтах мозга.

– Мама, мы опоздаем! Ты еще не оделась! – Юля вырвала Олесю из оцепенения.

Олеся от неожиданности не сразу поняла, о чем речь. «Ах да, салют же».

– Иду, иду! – успокоила она семью.

Она надела Димке теплые джинсы, куртку и легкую шапочку, проверила одежду Юли.

– Саш, ты куртку надень, в одной футболке околеешь.

– Да ладно, тепло же!

– Тепло днем было, на солнце, не май месяц…

– А вот как раз и май, – отшутился Саша, но куртку все-таки надел.

Салют действительно был великолепен! При каждом залпе орудий многочисленные и разновозрастные дети визжали, хлопали в ладоши, кричали и свистели. Им помогали уже хорошо отпраздновавшие взрослые. Высокий берег в парке – лучшее место для просмотра салюта, был полон людей, а возвращение домой по аллее напоминало советскую демонстрацию – огромная плотная толпа, с шарами, флагами, фонариками и прочими праздничными атрибутами, периодически выкрикивающая «Ура! Ура! Ура!».

Счастливые и немного уставшие, Матвеевы вернулись домой. Олеся уложила спать детей и решила проверить почту. Да, ответ пришел.

Олесенька, здравствуй!

Спасибо за такое теплое и откровенно письмо. Если что-то не получилось сказать, значит есть еще какие-то чувства.

Ты знаешь, ведь мой отец дошел до Берлина. Да, война – это страшно. Поэтому я очень стараюсь организовывать в школе мероприятия, посвященные памяти погибших. Мы приглашаем ветеранов, устраиваем концерты, создали музей – ты знаешь, наверное, все это. День Победы и в моей семье всегда отмечался как один из самых главных праздников. Я рад, что для тебя этот праздник тоже важен.

Мне было приятно увидеть свою любимую ученицу…

Олеся дочитала письмо и выдохнула.

«Олесенька… Мне было приятно увидеть свою любимую ученицу… Олесенька… Мне было приятно увидеть свою любимую ученицу…». Она все повторяла и повторяла эти слова и никак не могла поверить в их смысл: «Это что, он тоже в любви мне признался?».

И любовь, до той поры контролируемая, сорвалась и полетела в пропасть. Олеся больше не могла ею управлять. Похоже, за дело взялась страсть, полностью выключила здравый смысл и толкала на необдуманные поступки. Олеся вдруг осознала, что ее любовь «сменила цвет». Не об этом ли пел Никольский и рассуждал Джон Алан Ли?

Олеся, по ее собственному мнению, все эти годы чувствовала к Павлу Ивановичу нечто среднее между сторге и агапэ. Это была тихая, спокойная, умиротворенная привязанность к объекту любви, не требующая подкрепления встречами – она совершенно безболезненно переносила разлуку с ним, достаточно было воспоминаний. Олеся втайне следила за жизнью любимого – не рьяно, без фанатизма и преследований: при случае интересовалась у общих знакомых, читала новости о школе в Интернете и однажды видела учителя мельком на экране телевизора. Ей даже в голову не приходило зайти на его странички в соцсетях, она и не знала, что они есть. Там была сосредоточена его личная жизнь, куда Олесе дорога была закрыта. Она и не стремилась к этому.

Сейчас же в ее душе царила смута. Даже Марине было боязно в этом признаться. Как объяснить, что, будучи счастливо замужем, она все еще вспоминает школьную любовь и, о Боже, не просто вспоминает, а теперь уже на что-то надеется. Теперь ей не шестнадцать, она давно совершеннолетняя, теперь можно… Можно что? «Я хочу его обнять, я хочу его поцеловать, я хочу посмотреть ему в глаза. Один разок, и все», – наивно успокаивала себя Олеся, все-таки понимая, что вряд ли два взрослых любящих человека ограничатся одним поцелуем. Она не знала, что чувствует он, но отлично осознавала: одна ее любовь сметет теперь все преграды на пути. Она с трудом узнавала себя.

Олеся хранила теплые воспоминания о Павле Ивановиче, Марина это знала, но вот то, что сейчас эти воспоминания забурлили, зашипели, и готовы были убежать, как молоко из кастрюли, она не подозревала. Олеся делала вид, что ничего не происходит, ей это вполне удавалось, но тем сильнее разгоралась в ней вожделение, невысказанное, нестерпимое, взрывоопасное. Сложно было назвать эту молодую женщину глупой и безответственной, Олеся хорошо предвидела возможные последствия: подгоревшее молоко обычно дурно пахнет.

Да, ее любовь сменила цвет и обернулась манией. Была скромная красавица-девица, а стала Марфушенька-душенька: «Хочу жениха, хочу богатство, хочу-хочу-хочу». И это все внутри, и только внутри. Ей нужно было постоянно слышать и видеть Павла Ивановича, сейчас пришло время для прочесывания всемирной сети в поисках его страниц. К ее большой радости, учитель был зарегистрирован в нескольких социальных сетях. Она смотрела на его фотографии и не могла налюбоваться. Единственное, чего она