Сердечный трепет - Ильдиго фон Кюрти

Ах, черт, а убрала ли я из спальни этого милого дельфинчика Дидла перед отъездом в Берлин?

А может, Филипп как раз объезжает наши места?

Наши любимые и счастливые местечки.

Незаметный мостик через Альстер, где прошлым летом мы устроили потрясающий пикник, закончившийся тем, что какой-то лебедь-мизантроп решил ущипнуть меня за ногу, и мы сбежали.

Лесная чаща в Ниендорфском заповеднике, где, как нам казалось, никто нас не видит и только, одеваясь, мы обнаружили, что это не так.

Скамейка в парке Жениспарк, где мы проводили, бывало, целые вечера, читая друг другу вслух отрывки из любимых книжек.

Кафе «Ла Скала» в Эппендорфе, где милая официантка, не спрашивая, всегда подавала двойную порцию спагетти с соусом и оливковым маслом.

И, наконец, почтовый ящик, с которого все началось. Пара темных обгорелых пятен еще заметны под новой краской, а отверстие немного искривилось — как криво ухмыляющийся рот. На вторую годовщину мы туда вечером сходили.

Филипп принес шампанское, я бокалы. Мы чокнулись с почтовым ящиком нашей любви, и клянусь, я не сомневалась ни секунды в том, что у судьбы, которая свела нас вместе, намерения были самые лучшие. Я была уверена, что этот мужчина для меня. Совершенно уверена. Так же уверена, как и в свой восемнадцатый день рождения, когда в первый раз переступила порог казино и поставила сто марок на число восемнадцать.

Пора кончать с романтикой. В конце концов, те сто марок я проиграла. А теперь твердо установлено, что тот самый мужчина вовсе не был тем самым. Такое иногда случается. Никаких причин для грусти.

У меня чудесная прическа, у меня плоский живот, потому что я целый день не ела. Мне еще далеко до сорока, моя собака по команде подает лапку, у машины нет крыши, в зоне бикини у меня ни одного волоска, а недалеко от меня в лучах заходящего солнца лежат три молодых человека, один из которых заинтересованно мне улыбается.

Или я это себе внушила? И что? Если он еще не заинтересовался, то скоро заинтересуется. Времена сомнений прошли.

Я посылаю в его сторону подбодряющую ухмылку и, стараясь показать себя максимально привлекательной, направляюсь к воде. К счастью, на мне лифчик, визуально увеличивающий грудь. Изобретение, заслуживающее нобелевской премии, — что могут подтвердить все женщины, которые еще лет десять назад, входя в воду, выглядели совершенно плоскими.

Пытаюсь представить, что думает этот аппетитный юноша, уловив мой хищнический взгляд: «Фигура классная. Характер сомнительный. Излучение опасное. Как у девушки Бонда: ты знаешь заранее, что она потом попытается тебя убить, но ты все равно с ней спишь».

Небрежно приглаживаю волосы и молюсь, чтобы после купания моя прическа сохранилась бы даже без помощи Бурги. Я бросаю кокетливый взгляд через плечо, чтобы посмотреть, смотрит ли он.

Он смотрит. Очень хорошо.

Мисс Марпл плюхает позади. Я медленно вхожу в воду, шаг за шагом. Грациозно, как Брук Шилдс в «Голубой лагуне». Вперед, к борьбе.

19:45

Двадцать минут плескалась в воде, излучая в одно и то же время детскую радость и эротические флюиды, противиться которым невозможно. Постоянно ощущала на себе взгляды красивого юноши. Тщательно рассчитывала каждое движение. Как будто стояла перед знаменитым режиссером, ищущим героиню на главную роль.

Когда я знаю, что за мной наблюдают, я сама не своя. Я придаю большое значение этому состоянию — не быть самой собой. Когда на меня смотрят, я автоматически начинаю за собой следить. И делаю то, что хотела бы увидеть, если бы наблюдала за собой со стороны. Звучит несколько запутанно. Но все‑таки стоит попробовать пройти тропой моих мыслей.

Разве не лучше вести себя так, как если бы мы знали, что человек, которому хотим понравиться, за нами наблюдает?

Мы бы не ковыряли в носу, а всегда пользовались носовым платком.

Мы бы не ругались последними словами, если вдруг на оживленную трассу выйдет женщина, заставив весь транспорт остановиться.

Мы бы не стали говорить плохо об отсутствующих людях, чаще смотрели бы программы по искусству и реже — канал РТЛ2.

Мы бы только добродушно улыбались, если бы маленькие дети перевернули нашу тележку с продуктами прямо перед кассой супермаркета или, чтобы не упасть, вцепились бы перепачканными шоколадом ручками в наши кожаные брюки.

Мы бы сохраняли терпение, если в книжном магазине нас обслуживала бы практикантка, которая до этого ни разу не заказывала книги по компьютеру.

Мы бы не позволяли себе опуститься. Мы бы регулярно избавлялись от угрей, удаляли бы отмершие частички кожи, не грызли бы ногти и не стали бы расковыривать едва заживший прыщик. И мы бы вовремя разбирались со своим мусором.

Да, этот мир стал бы лучше, если бы мы чувствовали, что за нами наблюдают. Все мы были бы такими же совершенными, какой была я, когда плескалась там, в красных лучах заходящего солнца.

Изнуренная своими артистическими достижениями, я вышла из волн.

Пляж был пуст.

Я показала лучшее, на что была способна, — а никто этого не увидел. Прекрасный юноша исчез. Актриса без публики. Прихорашиваюсь без зеркала. Пою без слушателей.

Танцую без музыки.

Смеюсь без радости.

Раскланиваюсь без аплодисментов.

Женщина без мужчины.

Несчастна.

Естественна.

Что мне остается?

20:10

Герберт смотрит на меня, как будто никогда прежде не видел. Как будто испугался, что я разношу заразу.

Я думаю: и почему это жизнь так несправедлива? Почему она благосклонна к тем, у кого и так все прекрасно, и немилостива с теми, кто и без того по горло в дерьме?

«Алло, Герберт, все ясно?» Я пытаюсь говорить как можно более самоуверенно. Но сама слышу что звучит это примерно как: «Пожалуйста, Бвана Масса,[49] подари мне свою благосклонность и посади меня за столик где-нибудь в уголке».

«У нас все занято», — говорит Герберт, как судья, зачитывающий приговор, который обжалованию не подлежит.

Герберт — это бог Занзибара. Ему принадлежит легендарный ресторан в дюнах. Деревянное строение, которое он купил по дешевке тысячу лет назад, а теперь расширил.

Сегодня тут нужно резервировать столик за несколько недель вперед, и то для тех, кого тут знают. Честно говоря, я считала, что меня знают. Считала, что меня проводят за лучший столик, под завистливые взгляды плебса. Рассчитывала, что Герберт будет расспрашивать о моих пожеланиях и моем самочувствии, надеялась даже, что он пару минут посидит со мной за столиком, тем самым выделяя меня среди остальных гостей. Вместо этого я слышу собственное покорное бормотание: «Я ненадолго, четверть часика, не больше».

Герберт разглядывает меня так, будто у меня мокнущая сыпь, и на короткий миг во мне вспыхивает надежда, что он меня все же узнает.

Последний раз я была здесь в марте. Герберт тогда отвесил легкий поклон и сердечно меня приветствовал. Я была гостьей в очень узкой компании, праздновавшей пятидесятилетие Юлиуса Шмитта.

Герберт даже обращался к Филиппу по имени, и я могла позволить себе держаться с богом Занзибара, как с обыкновенным трактирщиком, удостаивая его лишь беглыми взглядами. После десерта Герберт подошел к нашему столу и стал рассказывать историю своей жизни. Что он никогда не берет отпуск, потому что и так живет в раю. Что слава никогда не ударяет ему в голову и что каждого гостя, независимо от ранга и чина, он обслуживает, как короля.

«Вон там есть свободный стул. Но только до половины девятого».

Герберт поворачивается и приветствует какого-то гостя, размашисто хлопая его по плечу и спрашивая, как дела дома.

Я благодарно киваю и быстро прикидываю, стоит ли говорить, что я условилась здесь встретиться с Юлиусом Шмиттом. Но не решаюсь. Нужно срочно начать работать над своим характером.

И вот я сижу на самом плохом месте, на улице, это убогая группка столов и стульев чуть ли не прямо на парковке, напротив входа на веранду. Раскладной стул, ножки утоплены в песок, и — вид на приличные места. Это приблизительно, как если живешь в безобразной новостройке, тогда как все остальные дома на твоей улице — прекрасные старинные особняки.

Что мне делать? Встать и сказать, что я видела живьем Рассела Кроу? Что у меня свое кафе в Гамбурге? Что моя прическа от второго парикмахера Берлина? Что моя собака некрасивая, но очень редкая? Что я знаю Юлиуса Шмитта и что я подружка доктора фон Бюлова? Простите, экс-подружка.

Да! Я такая крутая, я могу даже позволить себе бросить адвоката, которого в самом знаменитом ресторане Силта знают по имени! Я сижу на раскладном стуле и имею наглость послать к черту типа, который никогда бы не стал сидеть на раскладном стуле!

«Герберт, — сказала я тихо, — если бы ты знал, то усадил бы меня на трон».