Письма. Часть 1 - Марина Цветаева

Прочла рецензию в Аполлоне о моем втором сборнике.[231] Интересно, что меня ругали пока только Городецкий и Гумилев, оба участники какого-то цеха.[232] Будь я в цехе, они бы не ругались, но в цехе я не буду.

Да, нечто приятное для Вас! Вчера мы в трамвае встретили одного Вашего знакомого. Он первый подошел к нам. — „Я узнал Вас по глазам“, сказал он Сереже, — „у Вас настоящие эфроновские глаза. Скажите, пожалуйста, где теперь В<ера> Я<ковлевна> и Е<лизавета> Я<ковлевна>?“ Сережа ответил. — „А где они будут зимой? Где будет В<ера> Я<ковлевна>? К<а>к мне ее разыскать? А к<а>к Ваше отчество?“

После этого он быстро повернулся и, не дождавшись ответа,[233] ушел на площадку.

Этот знакомый — Асмол… Честное слово, всё было, к<а>к я говорю!

Пока до свидания.

Надеюсь, Вы на меня не сердитесь.

МЭ

Иваньково, 29-го июля 1912 г.

<В Коктебель>

Милая Вера,

Вот уже 5-ый день, к<а>к Сережа заболел и в постели: t° три дня стояла на 38,5 — 39,5. Был доктор, но ничего определенного не сказал: думает, что идет какой-то острый воспалительный процесс в области толстой кишки. Бедный Сережа уже пять дней почти ничего не ест: полное отсутствие аппетита и кроме того воспаление десен и нарывы по всему рту. Д<окто>р прописал строгую диэту; из лекарств — пирамидон и салол.

Мы живем на даче у артистки Художеств<енного> театра Самаровой,[234] в отдельном домике. Есть чудесная комната для Вас, с отдельной маленькой террасой и входом. К<а>к только приедете в Москву, непременно приезжайте к нам и живите до начала занятий. Лиля умоляет Вас сделать это, несмотря на сравнительную дороговизну пансиона (50 р.)

Режим и воздух здесь очень хорошие. На соседней даче живут Крандиевские, к<отор>ые предлагают Вам свое гостеприимство в случае, если цена пансиона Вам не подойдет. Мы останемся здесь до 20-го августа.

Дорога сюда следующая: на трамвае до Петровского парка, потом на извозчике до самой нашей дачи (75 коп.) Нанимайте в деревню Иваньково, извозчики уже знают.

Кроме всего остального, знакомство с Самаровой может оказать Вам пользу.

Она пожилая и очень трогательная, особенно своими заботами о Сереже.

Сейчас должен прийти доктор.

30-го июля 1912 г.

Вчера доктор выказал предположение, что это заболевание — инфекционное. Д<олжно> б<ыть> Сережа пил в Москве какую-н<и>б<удь> гадость. Сегодня t почти нормальная, но слабость очень велика. Крандиевские каждый день заходят справляться о Сережином здоровье и ведут себя очень трогательно.

Скоро напишу Вам еще.

Ответьте поскорей, хотите ли Вы поселиться у Самаровой.

До свидания.

МЭ

Адр<ес>: Покровское-Глебово-Стрешнего по Моск<овско> Виндавской ж. д. Деревня Иваньково, дача Самаровой.

Орел, 9 ч. утра 7-го сент<ября> 1913 г.

<В Москву>

Милая Вера,

Еду без паспорта — где ночевать в Севастополе? Послала телеграмму Петру Николаевичу[235] с тем же вопросом и просьбой ответить Севастополь вокзал телеграф до востребования. На вокзале, кажется, ночевать не позволяют, а в гостиницу не пустят. Вспомнила о паспорте в самый момент отхода поезда, но не успела сказать. Попросите Леню[236] сказать по телефону 198-06 в лечебницу, что паспорт дворника у него. Тогда Чичеровы[237] пришлют за ним.

Еду хорошо, „публики“ меньше.

Всего лучшего Вам… и мне!

МЭ

P. S. Узнайте, пож<алуйста>, 198-06, отнес ли Владимир Пете[238] книги и нашлась ли одна квитанция?

1913 г. <17 сентября>

Ялта, санатория Александра III

день Ваших именин

Милая Вера,

„Я не съела ни листа,

К<а>к могла я быть сыта?“

Эта Сидоровая[239] поздравляет Вас с именинами. Пишу у Лёвы во время ужина. Сегодня Лёва был у д<окто>ра, к<отор>ый советует ему делать операцию аппендицита и ехать в Москву, — ему совершенно не нужна санатория. Это слова главного врача санатории. Соколу он не сказал ничего определенного, предлагает ему лечиться туберкулином, на что С<окол>, конечно, не соглашается. Оба — и Лев и Пудель[240] — очаровательны и ведут себя великолепно. Лиля принимает углекислые ванны и целыми днями спит. Аля невероятно похудела и побледнела, но здорова, хотя очень капризна. Через 10 дней будут готовы ее карточки с Грушей, к<отор>ую — Вы еще не знаете? — мгновенно выпроводили из Ялты через день после моего приезда. Причина — паспорт. Новая няня несколько тупа, но очень старательна. Лиля безрезультатно воспитывает ее и Алю. Аля говорит: куда, туда, кукла, „ко“ (кот), мама, папа, тетя, няня, гулять. У нее невыносимый характер. Хозяйка дома в ужасе и чуть-чуть не попросила нас съехать. В Севастополе я ночевала в купальне, — было чудно: холод, шум моря, луна и солнце; утром стало хуже — полосатые дамы.

Всего лучшего!

Наш адр<ес>: Общинный пер<еулок> дом Кирьякова.

МЭ

Ялта, 25-го сент<ября> 1913 г., среда

Милая Вера,

Сережа с Соколом остаются здесь еще на один месяц — до 1-го ноября. Мы решили взять комнаты Макса и Пра, предупредите квартирантов за 2 недели до нашего приезда.[241]

Звериные здоровья — ничего, слегка прибавляют. Завтра они будут у нас праздновать наши рождения. Сейчас в Ялте цирк Дурова, Лиля каждое утро решает пойти и каждый вечер перерешает. Сегодня она с ужасом рассказала мне, что в программе помечен поезд из 70-ти крыс.

Аля здорова, но очень капризна. На днях пришлю Вам ее карточку. Она, кроме прежних слов, говорит еще „Лиля“, — это не без упорного Лилиного воспитания.

Пока всего лучшего, сейчас будем с Лёвой проявлять.

Напишите мне, пож<алуйста>, адрес Майи, не забудьте!

Я ей пишу бесконечное письмо.

Привет всем знакомым и поцелуй Вам.

МЭ

Ялта. 8-го октября 1913 г., вторник

Милая Вера,

Когда я не знаю дня недели, я ставлю наугад, — иногда выходит верно. От Вас 100 лет — ни строчки. Мы с Лилей ведем идиллическую жизнь, нарушаемую только ее изучением непонятных ей научных предметов и терминов. Ее робкая надежда всё-таки сдать экзамены — умилительна. Сокол скучает, молчит, вяло волочит ноги и… прибавляет. Лёва в восторге от моря, тумана, близости или дальности гор, облаков и солнца и за последнюю неделю немного сбавил. Но в общем он чувствует себя лучше, чем до санатории. Он в упоении от „Войны и Мира“. Я сейчас читаю Balzac’a „Cousine Bette“[242] — историю злостной старой девы, к<отор>ую Лиля находит похожей на себя. — Всё еще зелено, солнце еще греет. Мы много снимаем стереоскопом.

Аля говорит несколько новых полуслов и определенно называет всех по именам. Она стала дольше спать и меньше капризничать. Хорошеет с каждым днем. Получили ли Вы ее карточку? Лиля привезет еще лучшую.

Пока до свидания, до 1-го — 3-го ноября наш адр<ес> — прежний. Привет Майе и Фельдштейнам, если их увидите. Я им тоже послала Алину карточку.

мэ

Ялта. 14-го октября 1913 г., понед<ельник>

Милая Вера,

Спасибо за письмо. Послезавтра я с Алей и няней еду в Феодосию устраиваться. Сегодня к нам приходят Лёвы,[243] второй раз за всё время. Лиля волнуется уже с 4-ех ч. утра (первое пробуждение Али), стараясь изобразить на тарелке нечто вроде сбитых сливок. У нее 2 пары великолепных соколиных башмак<ов>: одни — ярко (даже слишком) рыжие, другие — ослепительно-белые. Она „обеспечена“ на 2 года и в восторге.

Лёва вчера прибавил около трех ф<унтов> (за неделю); Сокол тоже около этого. Лёва сейчас весит 41/2 пуда, Сокол — 4 без двух ф<унтов>. Но Левин нормальный вес должен быть никак не менее 5 п<удов> по его росту! Всё-таки он поправляется.

Насчет Феодосии мы решили к<а>к-то сразу, не сговариваясь. С<ереже> хочется спокойствия и отсутствия соблазнов для экз<аменов>, мне же сейчас совершенно безразлично, где жить. К тому же в Феодосии будет Ася. Не видали ли Вы ее? Я уже около трех недель не имею от нее ни строчки. Пишите мне уже в Феодосию на Петра Николаевича.

Напишите мне, пож<алуйста>, адр<ес> Аделаиды Казимировны и передайте ей это письмо возможно скорей, — в нем Алина карточка.