Так кто же развалил Союз? - Олег Мороз

(Точно так же спустя несколько дней военные вертолеты и над Вильнюсом станут разбрасывать листовки с призывами «Долой правительство сепаратистов! Да здравствует Советская Литва!»)

Намеченные на 15 мая переговоры латвийских руководителей с представителями Центра Москва отложила «по техническим причинам» (и здесь началось).

Адресованное Кремлю предложение сената США начать переговоры с представителями Латвийской Республики было оставлено без ответа — дескать, не вмешивайтесь не в свое дело.

В этот день, 14 мая, Горбачев подписал два указа, — объявляющие недействительными с момента принятия постановление Верховного Совета Эстонии «О государственном статусе Эстонии» и Декларацию Верховного Совета Латвии «О восстановлении независимости Латвийской Республики».

15 мая, в тот же день, когда сторонники эстонского Интердвижения штурмовали здание республиканского Верховного Совета в Таллине, курсанты военных училищ Риги, офицеры Советской Армии и сторонники местного Интерфронта попытались штурмом взять Верховный Совет Латвии, но были рассеяны милицией.

Чувствуя, куда дело клонится, все больше стали тревожиться на Западе. Британский министр иностранных дел Дуглас Хэрд заявил, что, если Москва применит военную силу в Прибалтике, «пострадают контакты» между СССР и его страной.

Не думаю, что и это заявление возымело какое-то действие.

Стараясь выдержать давление Москвы, три прибалтийские республики действовали все более скоординировано. 12 мая на встрече председателей их парламентов было возобновлено действие документа с весьма непривычным уже для слуха названием — «Декларация о единодушии и сотрудничестве Латвийской Республики, Литовской Республики и Эстонской Республики». Декларация была подписана в Женеве 12 сентября 1934 года. И вот — восстанавливалась. Это был символический акт, говорящий о том, что между тридцатыми годами и текущими, девяностыми, в значительной мере сохраняется преемственность. Ее не может устранить тот временной провал, который последовал за вступлением советских войск на территорию Прибалтики.

Были приняты также обращения к президентам СССР и США и совместное заявление об участии в Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе. Республики Балтии делали заявку на самостоятельное и равноправное участие в международных делах, стремясь тем самым утвердиться в своей независимости.

Возможность встречи главных балтийских «смутьянов» с Горбачевым забрезжила в июне. Горбачев решил устроить им что-то вроде ловушки: пригласил 12 июня на зседание Совета Федерации, после которого пообещал поговорить с троими прибалтийскими лидерами отдельно. Ловушка заключалась в том, что если бы эта троица явилась на упомянутое заседание, то всему миру было бы продемонстрировано: видите, «блудные сыновья» одумались и вернулись в лоно советской «семьи единой». Понимая эту опасность, поразмыслив, прибалты все же решили наведаться в Москву. Как вспоминал потом Ландсбергис, отвергать приглашение Горбачева не следовало, поскольку это была первая представившаяся им реальная возможность встретиться с ним (до этого он не желал с ними разговаривать, ставя непременное предварительное условие — отмену актов и деклараций о независимости). Решив поехать в Москву, три прибалтийских лидера договорились, однако, что в зале заседаний они будут лишь «присутствовать», не принимать участия в обсуждении, в общем вести себя как наблюдатели.

Тем не менее Горбачев довольно ловко втянул их в дискуссии, задавая им вопросы о Союзном договоре, о будущем Союза. Ничего хорошего, правда, он не услышал. Лидеры прибалтийских республик дружно отвечали, что они не желают вмешиваться «во внутренние дела Советского Союза». При этом Ландсбергис даже демонстративно остался сидеть, отвечая на вопросы президента, — дескать, он гворит с Горбачевым, «как равный с равным». Другие участники заседания почтительно вставали.

Весьма остро прореагировал Горбачев на произнесенное Ландсбергисом слово «блокада» — «блокада Литвы»:

— Блокада? Какая блокада? Вы должны осторожнее выбирать слова!

К слову «блокада» в Москве старались не прибегать, обходясь благопристойными эвфемизмами — «переход к рыночным ценам», «принятие экономических мер», «частичные ограничения» и т. п.

Слово, что и говорить, неприятное, однако как без него обойтись? Это слово, против которого наигранно протестовал Горбачев, употребляли не только прибалты: Казахстан, Молдавия, Белоруссия, Грузия высказались на заседании именно против блокады, видимо, опасаясь, что эти «рыночные экономические меры» Москва в случае чего может применить и против них.

«Дебаты, целью которых было осуждение Литвы, — вспоминает Ландсбергис, — превратились в укор Кремлю и завершились общим выводом, что блокада Литвы должна быть прекращена. Тут Горбачев промолчал».

После заседания Горбачев, хоть и с неохотой, как бы забыв о своем обещании, все же вынужден был отдельно поговорить с лидерами прибалтийских республик (те-то как раз только и ехали в Москву ради этого разговора).

В статусе этих республик тогда были некоторые различия: Литва, как мы знаем, уже объявила себя независимым государством, принимала самостоятельные решения и за это была наказана блокадой. Эстония и Латвия заявили лишь о «периоде перехода к независимости». Председатель латвийского парламента Горбунов на заседании Совета Федерации сказал даже, что возможна «приостановка осуществления» Декларации о независимости Латвии, — если будут даны гарантии, что латвийский парламент не будет разогнан.

Так что самым «крепким орешком» для Москвы была, конечно, Литва. Ландсбергис упрямо твердил, что решение от 11 марта окончательное, что «ультиматумами и блокадой ничего достичь не удастся, что времена военных и экономических кар закончились». Предложил перейти к нормальным переговорам.

Горбачев так же упрямо повторял, что литовскую независимость никто не признáет. Присутствовавший при разговоре председатель правительства Рыжков спрашивал, что Литва собирается делать, если Москва потребует от нее оплачивать поставки нефти и газа по мировым ценам, да еще в валюте?

Горбачев и Рыжков доказывали, что они ничего не могут сделать, что они должны выполнять постановления III Съезда народных депутатов СССР об отмене литовского Акта от 11 марта и что уступить должна Литва. Блокада, или, как они выражались, «временные ограничения» будут немедленно отменены, как только литовский парламент аннулирует упомянутый Акт.

«В этих требованиях не было ничего нового, — пишет Ландсбергис, — повторялся один и тот же мотив. Однако тон разговора уже был иным. Хотя мы не пришли ни к какому решению, дискуссия проходила во вполне конституционной атмосфере. Косвенное давление ощущалось, однако не было прямой агрессии, бессмысленных филиппик и, главное, грубых угроз. К концу разговора мы пришли к общему выводу, что надо найти формулу, которая бы открыла путь для дальнейшего диалога».

И далее:

«Хотя я не смог привезти в Литву весть об окончании блокады, поездка не была безрезультатной. Сам факт, что наконец-то состоялась встреча с Горбачевым, не только поднял настроение людей, но и подпортил кровь местной оппозиции… Атмосфера в Вильнюсе немного разрядилась».

Так что хитроумная ловушка Горбачева не сработала. Прибалтийские лидеры ловко вывернулись из нее. Но до полного обретения независимости их республиками было еще ох как далеко.

Горбачева поджимал приближающийся XXVIII съезд КПСС. Ему надо было представить партийной номенклатуре, если и не решение балтийской проблемы, то хотя бы видимость такого решения.

Спустя две недели, 26 июня, он пригласил Ландсбергиса в Москву для очередного разговора. Снова началась упорная пикировка: «Вы должны!» — «Нет, мы не можем!»…

На этот раз разговор свелся к обсуждению проблемы «ответственности перед избирателями». Ландсбергис пытался объяснить Горбачеву, что отказ от независимости Литвы для него и других руководителей республики будет означать предательство по отношению к литовским избирателям. Горбачев же, как вспоминает Ландсбергис, поучал его, каким образом отказаться от «отделения» Литвы и при этом «сохранить лицо» перед избирателями.

Ландсбергис:

«У литовских депутатов есть проблемы, — излагал понятливый товарищ. — Они не знают, как объясниться с избирателями, не теряя лица». Он, Горбачев, поможет нам придумать объяснения и оправдания. Говоря об этих мнимых проблемах, он подсовывал нам то один, то другой способ действий… По-видимому, у него имелся целый сборник подобных способов, подготовленный советниками. Я слушал его, и мне вдруг стало ясно, что Горбачев и Лукьянов не притворяются, а действительно не понимают, почему демократически избранный депутат обязан выполнить данные избирателям обещания. Подобная мысль была ему совершенно чужда. Установка тоталитарной власти осталась той же самой: власть всё решает сама, не обращая внимания на обязательства и обещания. У них в запасе много искусно подобранных слов и фраз, которыми можно бесконечно дурить людей».