Так кто же развалил Союз? - Олег Мороз

В конце июля в Юрмале под Ригой состоялась уже официальная встреча руководителей трех государств Прибалтики и России, на которой было решено приступить к подготовке «двусторонних государственных договоров» между Россией и балтийскими республиками. «Это был наш ответный нажим на Горбачева», — пишет Ландсбергис.

Против чего и против кого тут выступал Ельцин — против Центра или конктерно против Горбачева? Не думаю, что для него тут было большое различие. Давняя — с 1987 года — вражда с Горбачевым соединилась тут со стремлением максимально ослабить Центр, вместе с другими республиками выйти из-под его безграничной удушающей власти.

Да и не только во власти самой по себе было дело. Все чувствовали приближение экономической катастрофы, грозные подземные нарастающие ее толчки и раскаты. У всех росло ощущение, что Горбачев не в силах будет с ней справиться. Вот он объявил экономическую блокаду Литве, а ведь несопоставимые экономические проблемы грозят всей стране…

Между тем вроде бы началась подготовка к намеченным переговорам Литвы с Центром. Не думаю, что Горбачев и его окружение относились к этому слишком серьезно. Рыжков, возглавивший «советскую» делегацию, долго не соглашался на приезд в Москву литовских партнеров. Наконец согласился. Для встречи «выделил» высокопоставленных московских чиновников Маслюкова и Ревенко. По словам Ландсбергиса, «они важничали, глядели свысока, говорили, что наша делегация для них слишком низкого ранга и поэтому встреча не может считаться официальной; проект протокола они тоже приняли как некую неофициальную бумагу».

2 октября в Москве состоялась первая официальная встреча делегаций. Вроде бы начались эти самые переговоры, но Рыжков и Ко именовали их «консультациями». Впрочем, в принятом коммюнике, в котором сообщалось о «будущих двусторонних переговорах», было ясно сказано, что их участниками будут две стороны — Советский Союз и Литва. Литовцы посчитали это «большой дипломатической победой»: как же, впервые в официальном документе Литва признавалась равноправной стороной на переговорах с советской империей. Кроме того, литовское слово «šalys», использованное в коммюнике, в литовском варианте имеет два значения — и «стороны», и «страны», так что соответствующую фразу вполне можно было прочитать и так: участниками переговоров «будут две страны — Советский Союз и Литва» (московские мидовские переводчики тут «лопухнулись», не настояли на использовании другого слова, переводимого более однозначно). Впрочем, и «двух сторон» было достаточно, чтобы доставить радость вильнюсской делегации.

Однако все переговоры, еще не начавшись, свелись к продолжительной нудной пикировке по поводу предварительного протокола — бумаги, в которой говорилось бы о дате начала переговоров, его условиях и целях, государственном статусе его участников. Даже этот первый шаг так и не удалось сделать.

Так что радоваться литовцам было рано. Горбачев не собирался отпускать их в вольное плавание, понимая, что это будет прецедентом, что вслед за Литвой, другими прибалтийскими республиками «на выход» потянутся и остальные прочие.

Осенью Ландсбергис вслед за Прунскене посетил ряд западных столиц и на встречах с лидерами мог убедиться, что государственное признание Литвы в ближайшей перспективе, если все пойдет в нужном для нее направлении, фактически обеспечено. Но официально до поры до времени оно никак не проявлялось. Напротив, под нажимом Москвы представители Литвы повсюду подвергались настоящей дискриминации. Литовский министр иностранных дел, приглашенный в качестве гостя на парижскую конференцию СБСЕ и уже сидевший в зале, по требованию Горбачева был удален оттуда (впрочем, так же были удалены главы МИДа Латвии и Эстонии). Под предлогом, что Литва не является отдельным государством, не возобновлялось ее довоенное членство в Международном Красном Кресте. Даже Международная федерация футбола (ФИФА) боялась пускать литовских футболистов на свои турниры. Опасаясь гнева Москвы, Литве не позволяли участвовать и в других международных соревнованиях…

«Для Запада, как мне представляется, — пишет Ландсбергис, — Литва была в то время соринкой в глазу… В особенности потому, что мы злим Горбачева, который, — как некоторые говорили, — по личной популярности мог бы стать президентом США. На Западе мне объясняли, что Горбачев сейчас не в состоянии ничем нам помочь, поскольку он там, в Советском Союзе, обязан держаться определенной линии. В Советском Союзе сложилась очень опасная ситуация с военными и фундаменталистами, если они возьмут власть, нам будет только хуже, а Запад этого не хочет. Поэтому мы должны понять, что существует общая задача не вредить господину Горбачеву, а искать какое-либо политическое решение».

В этом была доля правды: решительный демарш Литвы, объявившей о своей независимости, ослаблял позиции Горбачева в противостоянии с противниками перестройки, возможно, грозил вообще ее, перестройку, угробить. Но какое «политическое решение» могли тут придумать литовцы? Вообще отказаться от независимости? Но кто знает, представится ли когда-либо еще возможность прорваться к ней? Что могли, они, хоть и с большим трудом, уже придумали — временный мораторий на реализацию Акта о восстановлении независимости после начала официальных переговоров с Москвой. Дальше должен был придумывать Горбачев. Однако ни он, ни Лукьянов, ни Рыжков не придумали ничего иного, как только сорвать начало переговоров и, видимо, негласно взять курс на привычное для советской партийной номенклатуры силовое решение балтийской проблемы.

Правда, время было уже не то — это уже был не 1956 год, когда танками задавили Венгрию, не 1968-й, когда тем же способом «призвали к порядку» Чехословакию… Теперь приходилось думать о репутации Горбачева — демократа, миротоворца, проповедника «нового мышления», почти уже лауреата Нобелевской премии Мира. Определенного решения, как далеко можно будет пойти по силовому пути, в тот момент, видимо, еще не было (хотя кое-кто в партийной верхушке, в КГБ, надо полагать, уже давно расписывал разнообразные сценарии). Рассуждали — время покажет. Поживем — увидим.

К концу декабря стало окончательно ясно, что Москва фактически отказывается даже от тех «куцых» переговоров, которые вроде бы велись между ней и Вильнюсом (хотя, как мы видели, все уперлось уже в заключение предварительного протокола к переговорам). К тому же постоянно раздавались угрозы об использовании против Литвы военной силы. Несмотря на протесты литовских властей советские войска начали патрулирование городов республики. Поэтому 28 декабря литовский парламент принял постановление об аннулировании той части заявления от 29 июня, где речь шла о моратории на исполнение Акта о восстановлении независимости.

Напомню, в этом заявлении говорилось, что мораторий будет действовать в течение ста дней С МОМЕНТА НАЧАЛА ПЕРЕГОВОРОВ с Советским Союзом. А поскольку переговоры по-настоящему так и не начались, то и мораторий фактически не действовал ни дня и ни часа.

У Москвы остался последний способ попытаться усмирить смутьянов — тот самый, военный, силовой. Подготовка к нему, как уже говорилось, по-видимому, уже давно велась, несмотря ни на какие переговоры или их имитацию…

Ландсбергис:

«Советы не реагировали (на отмену заявления, где говорилось о будущем моратории. ─ О.М.), возможно, не заметили, не обратили внимания, целиком занятые подготовкой к силовому решению литовской проблемы… Мы никому ничего не объясняли. Мы исполнили долг, очистили совесть и ждали своей участи».

«Задолженность советских внешнеторговых объединений (перед иностранными фирмами-поставщиками. — О.М.) нарастает. Это создает острые народно-хозяйственные проблемы. Заместитель министра внешнеэкономических связей В.Воронцов — заместителю председателя правительства СССР С. Ситаряну (10 апреля 1990 года):

«Министерство внешнеэкономических связей СССР докладывает, что по состоянию на 5 апреля с.г. по оперативным данным Внешэкономбанком СССР задержана оплата поручений внешнеэкономических объединений на платежи за границу на общую сумму 656 миллионов рублей в свободно конвертируемой валюте… Фирмы ФРГ («Маннесманн» и другие)… угрожают блокированием наших поступлений от поставок газа».

«Параллельный рост российских закупок зерна и цен на зерно на мировом рынке привели к быстрому повышению валютных расходов СССР, направленных на финансирование зерновых закупок… Министр внешнеэкономических связей СССР К.Катушев — председателю Государственной внешнеэкономической комиссии СССР С. Ситаряну (13 апреля 1990 года):