«Я сам свою жизнь сотворю» Инженер. Функционер - Геннадий Вениаминович Кумохин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каждый день, как на посту.
(Наташа)
Мы об этом и мечтали:
Волны плещутся у ног.
Даже брызги долетают
И соленый ветерок.
(Саша)
В море, сколько кинешь глазом,
Только свет и только синь.
И полно на детском пляже
Загорелых плеч и спин.
Чтоб найти темней, чем наши,
Нужно долго поискать.
Это значит — грустно даже -
Очень скоро уезжать.
(Наташа)
Но пока еще возможно,
Мы на пляже посидим,
И пока еще не поздно,
На дельфинов поглядим.
И поплещемся немного
В голубой морской волне.
(Саша)
Взять ее с собой в дорогу
Не удастся, видно, мне.
Заключительная глава
(Наташа)
Так вот в жизни получается,
Что все хорошее кончается.
Вот закончилось и наше
Путешествие на юг.
(Саша)
Вновь вагон стучит колесами,
И деревья вдаль уносятся.
Будем помнить край далекий.
Ты теперь наш добрый друг.
(Наташа)
Здравствуй, милая столица!
Ты уже нам стала сниться.
Мы соскучились по дому,
По родным и по друзьям.
(Саша)
Впереди работы много,
Через год — опять в дорогу.
(Вместе)
Обо всем, что там увидим,
Мы расскажем снова вам.
Пятилетка «пышных похорон»
А мы у времени в плену,
Как будто мухи в паутине.
Снять липких нитей пелену
Надежды нет уже в помине.
Они от завтра до вчера
Натянуты прочней каната.
Вся жизнь — нелепая игра
Мохнатоногого пирата!
На районной конференции я впервые увидел Гришина — бессменного первого секретаря горкома партии. Это был маленький пожилой человечек с волосами какого-то неестественно желтого цвета. Когда Гришина провожали, он вошел в подъехавший «членовоз» целиком совершенно не нагибаясь, даже головы не пригнув.
Именно с воспоминанием о Гришине связано мое представление о периоде застоя.
Миша Караханов, помощник Петровой, пересказывал разговор с одним из помощников Гришина:
— Каждый раз мы пишем ему доклад, в который вкладываем какие-то новые сведения, моменты, акценты и каждый раз он лично вычеркивает все новое, оставляя только то, что было и год и два, и несколько лет назад.
Помню и свои ощущения застоя. Мне казалось, что все, что произойдет в ближайшее, и более отдаленное время уже расписано, предопределено и распределено по папочкам у меня в шкафу: за майской демонстрацией последует ноябрьская, за отчетной компанией — отчетно-выборная, а за выборами в местные Советы — выборы в Верховный Совет и так далее и так далее. И нет в окружающем меня мирке ничего высокого и волнующего, только серость и скука и выматывающая суета, да мелкие дрязги корысти и честолюбия.
Басня
Горка
Ей, богу, я вам не совру:
Похоже это на игру.
Как будто, посреди двора
Стоит высокая гора.
Прозрачная, как льдинка,
Манит ее вершинка.
И все, кто только рядом есть,
Стараются на горку влезть.
Один песочком для себя
Дорожку посыпает,
Другой, порядочек любя,
Ступеньки вырубает.
А тот, чтоб избежать забот,
Ступает задом наперед,
Подушечку подвесив:
Не любит, видно, стрессов.
А эти, вот так ловкачи,
Сметливые ребята.
Они не то, чтобы рвачи,
Но малость плутоваты.
Один давно на горку влез.
Он сладко спит и вкусно ест.
Другие, как попало,
Но тоже не пропали.
И стерегут его покой.
Не влез бы кто-нибудь другой.
— Постой, приятель, ты куда?
Ведь наверху — то холода!
Подставили подножку,
Сказали на дорожку:
— Ступай-ка вниз с вершинки,
Считай себе песчинки!
Веселая пришла пора…
Как жаль, что это не игра.
Значительную часть этого времени пришлась на время моей работы в должности замзава орготделом, в задачу которого входила организация различного рода мероприятий.
Очень скоро мне понадобилась папочка с жутковатым названием «Похороны». На самом деле в ней ничего страшного не было. Здесь были пришпилены два листочка: один с обычным для праздничных колонн количеством, а другой — с усиленной разнарядкой — на пять и на семь тысяч соответственно.
Кто бы мог подумать, что скоро эту папочку мне придется доставать часто, даже очень часто, просто неприлично часто.
Я формировал и выводил районную колонну, все по высшему разряду.
И так шли район за районом колонны москвичей, почти безучастные к смерти своих вождей и военачальников. Мы маршировали по Красной площади под
