«Я сам свою жизнь сотворю» Инженер. Функционер - Геннадий Вениаминович Кумохин

В руководящих кадрах компартии, особенно в период ее заката, по-видимому, царили весьма прожектерские настроения, совсем как у недалекого героя Островского в «Женитьбе Бальзаминова». Все надеялись на какие-то инициативы, которые должны появиться неизвестно откуда и кардинально изменить ситуацию к лучшему. Эта эпидемия передалась и среднему звену аппарата.

Бирюков

Он энергично рванул дверь и с победоносным видом ворвался в кабинет парткомиссии райкома, где его почти час ожидали человек двадцать подписантов кляузной коллективки, и мы с Сашей Гореловым, заведующие группами аппарата.

Наш теперешний первый секретарь Бирюков Владимир Александрович, маловат ростом, коренаст, носат, похож на бесталанного актера, вечно переигрывающего свои роли, но одновременно ужасно самолюбивого и заносчивого. На эту особенность нашего первого секретаря обратила внимание инструктор общего отдела Пилипенко Антонина Михайловна. Но она легко «раскусила» его и, подыгрывая первому, легко втерлась к нему в доверие.

Вот и сейчас Бирюков разыгрывал великодушного самодержца, щедрого к своим подданным и строгого к нерадивым работникам аппарата. Ну, ни дать, ни взять, Наполеон. Он и был таким, только масштабом помельче, этакий «наполеончик» районного масштаба. Самовлюбленный, безмерно довольный собой. Таким людям было все равно, куда катится его страна, его партия. Лишь бы ему было хорошо.

Я услышал фамилию Бирюкова в один из первых дней работы в парткоме Института. Секретарь парткома Корецкий пришел с совещания в райкоме, посвященного подготовке к Олимпиаде. Была весна 1980 года, и Москва готовилась к летним Олимпийским играм. Секретарям парткомов дали задание разработать модели факелов для спортсменов, которые побегут по улицам города. Секретари парткомов больших научно-исследовательских институтов, которых в нашем районе насчитывалось немало, были люди тертые, опытные и настроенные, в основном, скептически к очередной «задумке» райкома.

— Что нам, делать больше нечего, кроме как изобретать факелы. Давайте, мы вам сразу спутник сделаем или ракету, это для нас привычнее, — обсуждали они между собой, но вслух благоразумно помалкивали.

И только один секретарь парткома режимного завода Бирюков горячо поддержал инициативу райкома. А в конечном итоге обязали сделать по факелу каждый партком.

— И чего он лезет со своей дурацкой инициативой? — транслировал негласное мнение партактива мой секретарь.

Бирюкова явно недолюбливали в партийной среде.

В конце концов его заметили и выдвинули в председатели исполкома райсовета. Он «распушил» было хвост, но его периодически «прикладывали» в райкоме, который располагался в том же здании, что и исполком, только этажом выше.

Бирюков затаил злобу на работников райкома, и, когда, спустя несколько лет, его сделали первым секретарем, сполна на аппарате отыгрался.

Вот, например, случай со мной. Он пришел из отпуска в самом конце августа и упустил время уборки урожая в подшефных хозяйствах Подмосковья.

Когда на совещании в горкоме ему устроили выволочку за низкие темпы закладки овощей в хранилище, он вернулся в райком вне себя от злости и выбрал «мальчика для битья». Им оказался я. Почему? Мягко говоря, не очень понятно.

Ведь был исполком, который, по идее, и должен был этим заниматься, наконец, секретарь райкома, который должен был отвечать за все вопросы в отсутствие первого. Нет, по извращенной логике бюрократа, ритуальной жертвой должен был стать тот, кто, не мог дать отпор.

1 сентября на совещании аппарата Бирюков во всеуслышание заявил, что за неделю я должен довести темпы заготовки овощей до тысячи тонн. Иначе, 7 сентября он меня уволит.

7 сентября был день моего рождения, и, хотя дата не была круглой, расставаться с работой таким позорным образом мне совсем не улыбалось. Скажу честно, мне пришлось очень постараться, для того чтобы выполнить эту задачу.

Я составил список крупных организаций района и позвонил начальнику ГАИ, чтобы мне сообщили, сколько грузовых автомобилей числится за каждой организацией. Параллельно я составил телефонограмму за подписью Бирюкова с требованием выделить указанное число автомобилей и необходимое количество людей для обеспечения погрузочно-разгрузочных работ. Согласовал эти документы с Р Бирюковым и передал инструкторам для обзвонки.

На следующий день в шесть часов утра колонна автомобилей в сопровождении двух машин ГАИ отошла от здания райкома и двинулась в подшефный район. Я был уже на работе, и скоро на стол мне легла информация о том, сколько машин реально поставила каждая организация. Вечером дежурный ГАИ сообщил число машин, фактически приехавших в город с общей колонной. В течение двух-трех дней мне удалось наладить сносную дисциплину в нашей колонне. Разумеется, все это время я лично провожал и встречал колонну автомобилей.

Когда через неделю Бирюков появился после совещания в горкоме, он прямо светился: наш район вышел на первое место по темпам заготовок. Тысяча тонн — эта цифра тешила его самолюбие. Про меня он больше не вспоминал.

Вот и сейчас, Бирюков сунул мне в руки это злосчастное письмо, приказал прихватить с собой Горелова и подождать до его прихода пару минут в обществе авторов коллективки, которые уже собрались и с нетерпением ждали первого секретаря.

— Ты, Кумохин, поговори немного с ними и введи в курс дела, — велел он в качестве напутствия и отбыл в неизвестном направлении.

Бессовестно опаздывая, он наверняка рассчитывал застать утолившую жажду мести толпу и бездыханные тельца растерзанных подчиненных.

Однако он ошибся. Подписанты сидели смирно, разморенные летней жарой и моим выступлением. Битый час я ровным монотонным голосом пересказывал им результаты переписки по этому злосчастному вопросу, который мог решить только первый секретарь или, на худой конец, председатель исполкома. К тому времени, закаленный аппаратными буднями, я мог говорить сколько угодно и о чем угодно, и при этом держать аудиторию в неослабевающем внимании.

Мой сеанс коллективного гипноза завершился, едва только Бирюков показался в дверном проеме.

— Ну, вот, я вкратце напомнил Вам ход переписки, а теперь представляю слово первому секретарю райкома Бирюкову Владимиру Александровичу, — проникновенным голосом закончил я, и, милостиво отпущенные кивком головы Первого, мы с Гореловым почти выбежали из душного зала.

— Ну, ты даешь! Что за ересь ты нес? — недовольно высказал Саша, который, кажется, тоже успел вздремнуть во время моего спича.

— А ты, что, предпочел бы