Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. Книга 2 - Валерий Кузьмич Перевозчиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алексей Чардынин и Владимир Высоцкий. Москва, VIII международный кинофестиваль. Июль 1973 г.
Фото В. Красникова
В те времена мы довольно часто бывали у знаменитого коллекционера Георгия Костаки. Обычно на всякие праздники. Костаки очень ценил Володю и его песни.
— Высоцкий всегда пел охотно?
— Вы понимаете, он не любил, когда его просили спеть какую-то конкретную песню. Но, если, предположим, у Абдуловых собирались на день памяти Осипа Наумовича — отца Севы, — и там Володю просили спеть Фаина Георгиевна Раневская или Ростислав Янович Плятт, то он никогда не отказывался.
А в компаниях он пел только тогда, когда сам хотел. Мог петь-петь, потом откладывал гитару, и начиналось обычное общение. Через некоторое время безо всякой видимой причины снова пел. И это происходило совершенно естественно, а не являлось заполнением паузы, как это бывает у актёров…
Два или три раза при мне Володю просили спеть какую-то песню. И я видел, как ему было не по себе — он не хотел грубо отказывать, но это его сбивало. Ведь у него было определённое настроение, он заряжался на какие-то песни.
— Высоцкий «заряжал» компанию?
— Вообще говоря, он и заряжал, и заряжался сам…
Володя моментально схватывал, как теперь говорят, эмоциональное поле. Например, в те годы, когда он вообще не пил, было такое впечатление, что он «принимал» наравне со всей компанией. У него тоже был «кураж»! И если компания ему была интересна, он мог петь часа два без перерыва. Особенно часто это бывало на Санжейке. Володя очень любил, когда Петя Тодоровский подыгрывал ему на гитаре. Он считал Петю замечательным гитаристом. Володя тогда ещё не очень хорошо владел гитарой, но когда они играли вместе — это был настоящий концерт! Я не очень большой специалист в этом деле, но когда уж очень хорошо, тогда понимаешь — это мастер!
Вот ещё одно качество Высоцкого — он просто обожал людей, которые что-то умеют делать отлично.
— Сколько времени существовала ваша компания?
— Точно не могу сказать… Было время, когда Гарик Кохановский уезжал в Магадан — у него была какая-то романтическая история. Володя сорвался к нему. Мы тогда подняли всю Москву — выясняли, куда он мог забраться. Потом кому-то стукнуло в голову — давайте позвоним в Магадан! По-моему, это предложил Сева Абдулов. Позвонили — и нашли Володю с Гариком… в бане!
А с баней связан ещё такой эпизод. В горах у меня был довольно серьёзный перелом — четыре месяца ходил в гипсе. Ребята звонят:
— Мы идём в баню… Ну и что — «в гипсе»?
Они купили целлофановый мешок, завернули ногу, и мы хорошо попарились. А потом Володя с Гариком разошлись. И наше тесное общение подошло к концу…
— А почему они разошлись?
— Не знаю. У нас не было принято лезть в душу к человеку. Не хочет сам рассказывать — значит, на то есть серьёзные причины. Но между ними пробежала кошечка — причём, не серая, а чёрная. Володя переживал этот разрыв. И не потому, что был виноват — нет! Он переживал сам факт разрыва. Ведь Володю и Гарика связывала очень давняя дружба, их очень многое связывало.
— Мы с вами познакомились в марте 1988 года, когда в Москву приезжала Марина Влади. Она вспоминала о многочисленных ваших встречах — а когда была первая?
— Они ко мне приехали почти сразу после знакомства. Володя звонит:
— Ой, Лешка, с такой женщиной познакомился! Можно мы к тебе приедем?
Приезжают часов в одиннадцать, после спектакля. Я смотрю и не могу понять — ну очень знакомое лицо! Говорит с акцентом — эстонка или латышка?.. Господи, да это же Марина Влади! Марина… Она очень многое сделала для Володи — очень!
У нас как? Два таких человека. Да не может быть, чтобы всё было чисто! У нас же умеют придумывать! А им вначале было трудно жить — просто негде. Вот они и скитались, снимали квартиры — сначала на Фрунзенской, потом на Матвеевской. Тогда мы во многих компаниях встречались…
А на Малой Грузинской я у него был всего несколько раз. Мы ходили смотреть дом, когда он ещё строился:
— Смотри, буду жить рядом с тобой…
А его дом виден из моего окна. Но заходили друг к другу очень редко, что неудивительно при его и моей разъездной жизни. У меня экспедиция, у него гастроли, поездки — это же разводит людей…
— Но в 1974 году вы были оператором фильма «Иван да Марья». Почему от песен Высоцкого в картине почти ничего не осталось?
— Володя написал в картину четырнадцать песен, сам хотел сниматься. Но тогда произошла история с автором сценария Хмеликом. Володя принёс не тексты, а уже готовые песни. Показал. Сидели: Хмелик, режиссёр фильма Борис Рыцарев и я. Хмелик сказал:
— Ты, Володя, тянешь одеяло на себя. Из сказки хочешь сделать мюзикл…
В. Высоцкий. Черновик «Серенады Соловья-разбойника» для к/ф «Иван да Марья». 1973 г.
Володя тоже что-то сказал; он ведь, если задумал, то отстаивал это дело до конца! В общем, они крупно поговорили, во многом разошлись. Володя окончательно решил не играть. Да я думаю, что тогда Володе уже не очень-то хотелось тратиться на эту работу…
Где-то у меня должна быть очень интересная кассета. Ещё до этого разговора мы сидели у Бориса Рыцарева, и Володя пел эти песни, вернее, ещё эскизы. И они всё это обсуждали — то есть крутились мозги, работала мысль. Я помню, что она всегда лежала у меня отдельно, надо будет обязательно найти. Ну а в фильме все Володины песни порезаны — много сокращений и переделок. Жаль, ведь песни были очень хорошие, без дураков.
В июле восьмидесятого я был на съёмках в Хакассии, далеко в горах. И что-то было со связью, мы не могли дозвониться не только до Москвы — до Абакана. Прилетает второй оператор: «Высоцкий умер…» Я помчался в Абазу, маленький городок
