Статьи, рецензии, заметки. 1881 - 1902 - Антон Чехов

«26. 7 июля»

Почин дороже денег. Если ab ovo* хорошо, то и finis** не плох. В конце июня давал присягу новый состав выборных московской ремесленной управы. Звезды сапожного, медного, малярного и прочих иных цехов, торжественно принимая под свое покровительство бразды цехового правления, давали клятву «во фронте не лимонировать и резонт в политику через средствие не представлять». Сели они у кормила правления, натянули паруса, направили, куда подобает, руль, но не успели проехать и одного дня, как на них налетел шквал. В залу заседания явились вдруг печенеги и объявили, что среди новых выборных сидит изменщик, крыловская крыса без хвоста. Во время такого заявления у выборного С-ва загорелась шапка. Оказалось, что сей С-в незадолго перед выборами взял у одного ремесленника 25 рублей на выправку торговых документов и вместо того, чтобы употребить эти деньги на гербовую бумагу, купил себе на них клетчатые брюки, тросточку на Цветном бульваре, сороковушку завода Дешарио и подписался на четвертый том «Разбойника Чуркина», остальные же 20 р. 32 к. отдал жене на женские необходимости. Так погиб чужой каравай, попавший в чужой, широко разинутый рот!

* с яйца (в смысле: с самого начала — лат.). ** конец (лат.).

— Под суд! — возопили крысы с хвостами.

Но дело обошлось чинно и благородно, без всякого суда. С-в дал письменное отречение от новой должности и попрощался с коллегами. Прощального обеда не было. Корабль надул паруса и опять поплыл по житейскому морю чинно, благородно, до нового шквала.

В мае и июне проваливались московские мостовые, и я молчал. В эти месяцы проваливаются на экзаменах гимназисты, проваливаются «начинающие» антрепренеры — отчего же не проваливаться и мостовым? Так я рассуждал, ожидая исправления… Но в июле я уж не могу молчать и отмечаю эти ежедневные провалы мостовых, как вопиющий факт нашего сугубо-вредного ротозейства. «Свинство!» — скажет тот, кто в один прекрасный день провалится на мостовой сквозь землю и сломает себе шею.

Кстати о его высокоблагородии полковнике Петрашкевиче, взявшем на себя любезность поливать в дождливые дни наши мокрые улицы (за 60000, кажется). Сей полковник отлично рассказывает анекдоты, превосходно каламбурит, и нет того кавалера и той барышни, которые видели бы его когда-нибудь унывающим. В этом же году он весел, как проезжий корнет, и каламбурит даже во сне. Говорят, что он рассказывает теперь чаще всего смешной анекдот об одном полковнике, который положил в карман 50000 ни за что ни про что, только за то, что все это лето шел дождь!

Что ни говорите, а корреспондент вредное творение. В маленьком городке он заноза, больной зуб, чешущаяся спина, 666… Поймите вы блаженство, какое ощущают городки, в которых отсутствует корреспондент, и вам станет понятен ущерб, наносимый обывательскому благодушию разбойниками пера. Обитатели городков нашей Московской губ «ернии» отродясь не видали среди себя корреспондентов, отродясь не читали про себя в газетах и очень счастливы…

— Хоть мы и лупим друг друга по физиям, хоть и удобряем наши поля ребрами приятелей, да зато ни одна соринка не выходит из нашей избы! Так-то-с…

В том, например, городке, где местный помещик Игнатьев съездил во время оно спичечного фабриканта, полковника Гессе*, за то, что сей полковник обращает внимание более на поэтическую сторону своих спичек, чем на зажигательную, произошел казус, неведомый еще ни одной редакции. Председатель местной уездной земской управы вздул местного врача, местный же врач вздул председателя местной земской управы. Кто вышел победителем, пока еще не всем известно. Рассказывают также, что в этом самом городе, не так давно, перед заседанием какого-то съезда передрались члены и побили друг друг так больно, что заседание не состоялось и люди, приехавшие за несколько верст ради этого съезда, уехали не солоно хлебавши. И обо всем этом мы не знаем… Вот что значит отсутствие упомянутого вредного творения!

* От полковника Гессе произошла гессенская муха. Автор.

Барон Галкин делает вид, что поседел с горя. Мало того, что его «Падшая» капитала не нажила, невинности не соблюла и трагически кончила жизнь, она пережила еще то, чего не удалось пережить ни одной Анжелике, Бланш и Эмилии. Злодей (он же и переплетчик) Третьяков, взявши из типографии Левенсона 1200 экземпляров «Падшей» для переплета, продал ее на завертку бакалеи, а вырученные деньги препроводил за галстух. Об этом трогательном событии заговорили все газеты… Барон Галкин облекся в траур, потерял веру в людей и напустил на свое чело облако меланхолии.

— Погибла книга! — вздыхает он. Но психологи и физиономисты советуют не верить игре его физиономии. Они говорят, что почтенный барон втайне торжествует и собирается дать Третьякову на чай.

Алкивиад купил собаку, которой восхищались все афиняне, и отрубил ей хвост. Эту ерунду проделал он ради популярности.

Герострат сжег библиотеку для той же цели. Не был ли ради той же популярности барон Галкин в заговоре с злодеем переплетчиком? На этом свете все возможно… В Одессе выдумали машинку для сечения детей, в Варшаве какой-то немец открыл птичье молоко и приготовил из него сыр, — отчего же и москвичам не пуститься в область изобретений, черт возьми?

«27. 21 июля»

На Никольской, в этом центре самоварно-калачного благодушества, завелись свой Капулетти и свой Монтекки, настоящие, вулканические, жаждущие крови и мести… Как это ни странно, ни сверхъестественно, а верить надо, ибо фабула драмы засвидетельствована полицией. От новоиспеченных Капулетти и Монтекки пахнет карболкой, йодоформом и уксусной эссенцией, ибо оба они дрогисты, оба ядовитых дел мастера. Имя первому Феррейн, имя второму Келлер — имена настолько славные в брокаристом и альфонс-раллейном смысле, что обладатели их могут ехать без паспорта, куда угодно: везде их знают. Даже врач Гефтер, рекламирующий везде и всюду свою способность лечить секретные болезни («Врачу» не мешало бы сделать внушение этому «уважаемому товарищу»), не популярен так среди приемщиков газетных объявлений, как эти дрогисты. Оба они враждуют. Феррейн жаждет крови Келлера, Келлер же задохнулся бы от счастья, если бы ему удалось посадить за шею Феррейна хорошего скорпиона. Вражда эта застарелая, непримиримая и в то же время пикантная. Пикантность ее заключается в том, что магазины обоих врагов расположены в самом дружеском vis-a-vis, словно в магазинах не фармацевты торгуют, а Ромео и Джульетта живут. О причинах этой вражды толкуют разно. Одни говорят, что тут замешана какая-то женщина с чудными голубыми глазами и волнующейся грудью… Феррейн и Келлер любили эту женщину, но взаимностью пользовался один только Феррейн. Влюбленный Келлер, говорят, обезумев от любви, отравил ее, дав ей выпить полфунта синильной кислоты. Другие утверждают, что тайну этой кровавой вражды нужно искать в миллионах, которые предки Феррейна похитили у предков Келлера. Третьи же объясняют вражду просто торговой конкуренцией: Феррейну выгодно, чтоб Келлер в трубу вылетел, а Келлеру невыгодно, если Феррейн благоденствует, — вот и все. Суть в копеечках и пятачках, получаемых в ручной продаже за александрийский лист и касторку. Война ведется систематически, по заранее обдуманным планам. День и ночь враги стоят на коленях и молятся: «Imple me, Deus, odio haereticorum!»* Сидельцы их стоят у окон и показывают врагам кукиши. По утрам, когда покупателей бывает мало, происходит стрельба из спринцовок и клистирных трубок. Но все это не так больно. Устраивается иногда кое-что и побольней. Так, не очень давно магазин Келлера был закрыт администрацией за то, что Келлер отпускает из своего магазина лекарства по рецептам врачей, что аптекарским магазинам не дозволяется. В этом закрытии невидимо священнодействовала десница Феррейна, бравшего носом до. Но скоро вина Келлера оказалась пуфом, и правда восторжествовала. За сим следует месть Келлера. На объявление Феррейна о виши нового разлива Келлер заявил, что новые воды еще не получены, и таким образом обвинил своего врага в надувательстве публики и шарлатанстве. Какой-то врач списался с Францией, и результатом всего этого получилась газетная галиматья, поднятая с легкой руки нашего мудрейшего Лукина (зри «Новости»). Феррейн потерял бы реноме честного немца, если бы обвинение, взведенное на него ворогом, не оказалось пуфом. Он напечатал опровержение, и правда опять восторжествовала… Но не думайте, чтобы Келлер ударился в бегство. О, это храбрый дрогист! Чтобы допечь своему врагу, он пустил свои товары по баснословно дешевой цене (хинин 2 р. 40 к. за унц!) и даже объявил, что все желающие могут получать у него бесплатно касторку и рвотное. Он разослал земским врачам соблазнительные письма об этой дешевизне и теперь убежден, что Феррейн по меньшей мере зачахнет. Чем кончится эта борьба — неизвестно, но чем дольше будет она длиться, тем приятнее. Смертоубийства дрогисты не совершат, но авоеь лекарства станут подешевле!