Схватка за Рим - Феликс Дан

И быстро соображал про себя: «Народ не любит Теодагада. Он получит корону только при содействии Византии и, следовательно, будет в ее руках, и византийцы явятся сюда раньше, чем у меня будет все готово к их встрече. Нет, это мне не выгодно, надо как можно дольше не допускать их сюда».

– Нет, – громко ответил он. – Мне нет расчета действовать против Амаласунты. Я на ее стороне.

– Быть может, это письмо изменит твое решение, – сказал Петр, подавая ему письмо Амаласунты к Юстиниану.

Цетег прочел его:

«Несчастная! – подумал он. – Она сама себя погубила: она призывает византийцев, делает именно то, чего я опасался со стороны Теодагада. И теперь они явятся немедленно, хочет ли она этого или нет. И пока она будет королевой, Юстиниан будет играть роль ее защитника. Нет, Амаласунта – конец!»

– Неблагодарная! – громко заявил он. – За всю мою преданность она готова погубить меня. Хорошо, господа, я ваш, и думаю, что мне удастся убедить Амаласунту самой отказаться от короны в пользу Теодагада. Благородство в ней сильнее даже властолюбия. Да, я уверен в успехе: приветствую тебя, королева готов! – и он поклонился Готелинде.

С нетерпением ожидала Амаласунта ответа Юстиниана на свое письмо: положение ее после убийства трех герцогов было очень тяжелое. Народ обвинял ее в убийстве и требовал избрания на ее место нового короля. Приверженцы Балтов требовали кровавой мести. Необходимо было обезопасить себя, пока придет помощь от Византии. И Амаласунта действовала решительно: чтобы примириться с народом, она призвала ко двору и осыпала почестями многих старых приверженцев Теодориха, героев и любимцев народа, во главе которых был седобородый Гриппа. Им она поручила ключи от Равенны и заставила поклясться, что они будут верно защищать эту крепость. И народ, видя своих любимцев в такой чести, успокоился.

Оставалось еще обезопасить себя от мести сторонников Балтов. С этой целью она решила привлечь к себе третий по знатности и могуществу род готов – Вользунгов, во главе которых стояли два брата: герцог Гунтарис и граф Арагад. Если бы Вользунги со своими сторонниками были на ее стороне, ей нечего было бы бояться. Оказалось, что привлечь их к себе было очень легко: младший из братьев, Арагад, был влюблен в Матасунту, дочь регентши. Конечно, она решила выдать дочь за графа. Но Матасунта наотрез отказалась. В сильном волнении ходила Амаласунта по комнате, перед ней спокойно стояла ее дочь, красавица Матасунта.

– Одумайся, – горячо говорила мать. – Что можешь ты иметь против графа Арагада? Он молод, прекрасен, любит тебя. Его род теперь, когда Балты уничтожены, считается вторым после Амалов. Ты и не подозреваешь, как необходима их поддержка моему трону, который без них может пасть. Почему же ты отказываешься?

– Потому что я не люблю его, – спокойно ответила дочь.

– Глупости! Ты – дочь короля, ты обязана жертвовать собою государству, интересам своего дома.

– Нет, – отвечала Матасунта. – Я женщина и не пожертвую своим сердцем ничему в мире.

– И это говорит моя дочь! – вскричала Амаласунта. – Взгляни на меня, глупое дитя: видишь, я достигла всего лучшего, что только существует на земле.

– Но ты никого не любила в своей жизни, – прервала ее дочь.

– Ты знаешь? Откуда же? – с удивлением спросила мать.

– Я знаю это с детства. Конечно, я была еще очень мала, когда умер мой отец, я еще не могла всего понять, но и тогда уже чувствовала, что он несчастен, и тем сильнее любила его. Теперь я давно уже поняла, чего ему недоставало: ты вышла за него только потому, что он, после Теодориха, стоял ближе всех к трону, не из любви, а только из честолюбия вышла ты за него, а он любил тебя.

Амаласунта с удивлением взглянула на дочь.

– Ты очень смела и говоришь о любви так уверенно… Да ты сама любишь кого-то! – быстро вскричала она. – Вот почему и упрямишься. Матасунта опустила глаза и молчала.

– Говори же, – вскричала мать. – Неужели ты станешь отрицать истину? Неужели ты труслива, дочь Амалунгов? Девушка гордо подняла голову.

– Нет, я не труслива и не буду отрицать истины. Я люблю.

– Кого же?

– Этого никакие силы в мире не заставят меня сказать, – ответила девушка с такой решительностью, что мать и не пыталась узнать.

– Матасунта, – сказала мать. – Господь благословил тебя замечательной красотой тела и души. Ты – дочь королевы, внучка Теодориха. Неужели корона, государство готов для тебя – ничто?

– Да, ничто. Я – женщина и желаю любить и быть любимой, быть счастливой и сделать счастливым другого. Слово же «готы», к стыду моему должна сознаться, ничего не говорит моему сердцу. Быть может, я и не виновата в этом: ты всегда презирала их, не дорожила этими варварами, и эти впечатления детства сохранились во мне до сих пор. Больше того, я ненавижу эту корону, это государство готов: они изгнали из твоего сердца моего отца, и брата, и меня. Нет, я с детства привыкла смотреть на эту корону, как на ненавистную силу.

– О горе мне, если я виновна в этом. Но, дитя мое, если не ради короны, то сделай это ради меня, ради моей любви.

– Твоей любви, мать! Не злоупотребляй этим святым словом. Ты никогда никого не любила – ни меня, ни моего отца, ни Аталариха.

– Но что же могла я любить, дитя мое, если не вас!

– Корону, мать, и эту ненавистную власть. Да, мать, и теперь все дело не в тебе, а в твоей короне, власти. Отрекись от нее: она не принесла ни тебе, ни всем нам ничего, кроме страданий. И теперь опасность грозит не тебе – для тебя я пожертвовала бы всем, – а твоей короне, трону, этому проклятию моей жизни. И ради этой короны требовать, чтобы я пожертвовала своей любовью, – никогда, никогда!

– А, – с гневом вскричала Амаласунта. – Бессердечное дитя! Ты не хочешь слушать просьбы, так я буду действовать насилием: сегодня же ты отправишься гостить во Флоренцию, жена герцога Гунтариса приглашает тебя. Граф Арагад будет сопровождать тебя туда. Можешь уйти. Время заставит тебя уступить.

– Меня? – гордо выпрямляясь, сказала Матасунта. – Решение мое непоколебимо!

И она вышла. Молча смотрела регентша ей вслед.

– Стремление к власти? Нет, не одно оно наполняет мою душу. Я люблю корону только потому, что чувствую, что могу управлять этим государством и сделать его счастливым. И, конечно, если бы это понадобилось для блага моего народа, – я пожертвовала бы и жизнью, и короной… Так ли, Амаласунта? – с сомнением спросила она сама себя и задумалась.

В комнату между тем вошел Кассиодор. Выражение лица его было такое страдальческое, что Амаласунта испугалась.

– Ты несешь весть о несчастии! – вскричала она.

– Нет, я хочу задать только один вопрос.

– Какой?

– Королева, – начал старик, – я тридцать лет служил твоему отцу и тебе, служил верно, с усердием. Я – римлянин – служил готам, варварам, потому что уважал ваши добродетели и верил, что Италия, неспособная более к самостоятельности, безопаснее всего может существовать под вашим владычеством, потому что ваша власть была справедлива и кротка. Я продолжал служить вам и после того, как пролилась кровь моих лучших друзей – Боэция и Симмаха, кровь невинная, как я думаю. Но их смерть не была убийством, – они были открыто осуждены. Теперь же…

– Ну, что же теперь? – гордо спросила королева.

– Теперь я прихожу к тебе, моему старому другу, могу сказать, к моей ученице…

– Да, ты можешь это сказать, – мягче сказала Амаласунта.

– К благородной дочери великого Теодориха за одним маленьким словечком. Если ты сможешь мне ответить «да» – я буду продолжать служить тебе с той же преданностью до самой смерти.

– Что же ты хочешь спросить?

– Амаласунта, ты знаешь, что я был далеко на северной границе. Вдруг разнеслась эта ужасная весть о трех герцогах. Я бросил все и поторопился сюда. Вот уже два дня я здесь – и с каждым часом на сердце у меня становится тяжелее, а ты так изменилась, так неспокойна, что я не решался заговорить. Но больше я не могу выдержать этой ужасной неизвестности, скажи, что ты невинна в смерти герцогов.

– А если бы я не могла сказать этого? Разве они не заслужили смерти, эти мятежники?

– Амаласунта, прошу тебя, скажи «да».

– Однако, какое близкое участие принимаешь ты в их судьбах!

– Заклинаю тебя, дочь Теодориха, скажи «да», если можешь! – вскричал старик, падая на колени.

– Встань, Кассиодор, – мрачно сказала королева, – ты не имеешь права спрашивать.

– Да, – ответил старик, вставая, – с этой минуты не имею, потому что не принадлежу более миру. Вот, королева, ключи от моих комнат во дворце. Там ты найдешь все подарки, которые я получил от тебя и твоего отца. Я же ухожу.

– Куда, мой старый друг, куда? – с тоской спросила Амаласунта.

– В монастырь, который я построил. Моя душа уже давно жаждет покоя, мира, и теперь я не имею уже на земле ничего дорогого. Только один совет еще хочу я дать тебе: не удерживай скипетра в своей запятнанной кровью руке – не благословение, а только проклятие этому государству может она принести. Подумай о спасении своей души, дочь Теодориха. Да будет Господь милостив к тебе! И прежде чем Амаласунта пришла в себя, он исчез. Она бросилась за ним, чтобы вернуть его, но столкнулась в дверях с Петром, посланником Византии.