Газета Завтра 156 (48 1996) - Газета Завтра

В. СМИРНОВ

Юрий Назаров — ГЕРОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО РЕАЛИЗМА

С патриотом России, заслуженным артистом РСФСР, Юрием Назаровым беседует Сергей Соколкин

СЕРГЕЙ СОКОЛКИН. Вы актер с тридцатилетним стажем, снялись почти в ста сорока фильмах, участвовали, можно сказать, в создании отечественного кинематографа. Как оцениваете его нынешнее состояние? К тому же, вы живете прямо напротив киностудии “Мосфильм”…

ЮРИЙ НАЗАРОВ. Я и поселился-то напротив “Мосфильма”, чтобы жить рядом с фабрикой. А теперь вот живу, а фабрики нет. Повторяю, искусства без идеологии быть не может. И когда пройдет вся эта наша лабуда, мировое искусствоведение вспомнит и оценит, и золотыми буквами впишет в свои анналы величайшее советское искусство (не поделки, а действительно то, что было значительно). Ведь это было феноменальное искусство.

С. С. Уже вспоминают. По всем каналам телевидения крутят старые фильмы.

Ю. Н. Сегодня, когда мы предали все: идею, свое прошлое, свой народ, с легкостью от всего отреклись, у нас ничего и нет. А советское искусство элегантно вытекло из всей мировой классики. Ведь искусство — оно не для самовыражения (посмотрите, какой я необыкновенный, у меня глаз не на том месте). Ведь искусство — это способ познания мира. Оно пытается воссоздать окружающее своими средствами. Ведь что такое фантастика? Это попытка сконструировать образ будущего. То же самое соцреализм. Он, кстати, был в России со времен Владимира Мономаха, со “Слова о полку Игореве”…

С. С. Ну, не соцреализм, конечно…

Ю. Н. Нет, соцреализм. Что такое социум? Социум — это общество. И вот когда искусство думает об обществе, а не о том, как мне себя, необыкновенного, выразить (сам я, необыкновенный, никому на хрен не нужен), оно социально. Это соцреализм. Вот, например, фильм “Маленькая Вера”, там проблема отцов и детей. Вечное непонимание. Одни кормят, в душу не лезут — нечем и не с чем. Другие идут своим путем, родители им осточертели. И там есть такая сцена. Родители провожают сына, суетятся, суют арбуз и просят что-то передать Мишечке. Он от них с трудом отбивается. В жизни такое, конечно же, раздражает. А когда человек сидит в зале и смотрит это на экране (мне это рассказывал знакомый кинооператор, молодой парень), он это ощущает острее. Меня это прямо в сердце пронзило, сказал он мне, ведь мои старики — точно такие же. Отчего они такие? Да от того, что любят своих детей. И кто-то это понял на моих фильмах, кто-то на других. Известен случай, когда вор украл чемодан, нашел там книгу “Как закалялась сталь” и эта книга перевернула ему всю жизнь. Другой преступник изменился, выпрямился, увидев в Лувре Венеру Милосскую: посмотрел, ахнул — и всю свою идиотскую жизнь отринул, понял, что надо жить по-человечески.

С. С. Ваши герои — офицеры, учителя, рабочие — люди из народа, неброские труженики. Сейчас такие ха-рактеры, мягко говоря, не в почете (новый герой — бандит, красавец, негр с еврейской фамилией, гомосексуалист и инвалид войны одновременно во Вьетнаме и Афганистане), значит ли это, что вы прожили жизнь зря, или означает, что народ сошел с ума?

Ю. Н. Даже если народ сошел с ума, а на это сильно похоже (хотя он особенно в ум-то и не входил), то у меня получается, что именно у большевиков-то все по уму и было. Державу-то — великую создали. Ведь не только нашей дури боялись, но и уважали (и было за что). Хотя и сегодня, взять, к примеру, Щукинское училище (хотя там, конечно, никаким коммунизмом не пахнет) — когда я вижу, что там с блеском учится курс Южной Кореи (потому что у нас есть чему учиться), я горд и очень рад. Культура, образование, взаимопонимание — вот что самое главное. А не то, кто сильнее, кто чего захватил, кто кому дал в морду. Для меня искусство — не самовыражение, а участие в большом общественном деле. Я, кстати, со всеми этими своими мыслями поступил в Щукинское училище в 1954 году, и бросил его, проучившись полгода. Я уехал в Казахстан работать на строительство железнодорожных мостов. Почему Горький великий писатель? Потому что прошел сложную жизнь в гуще народа. Какой черт нес графа Толстого на четвертый бастион в гноище войны?! Он прошел через кровь, гной и смерть. И стал Львом Толстым. Иначе бы он не состоялся. Для меня любое искусство — это всегда опыт, трудная дорога, это то, что испытано на собственной шкуре. А что касается сути вопроса, то да, народ сейчас немного взбесился, сдурел. Я никак не могу свою собственную неправоту найти и перестроиться, перевернуться. Воспевать то, что вчера мне не нравилось.

С. С. А что касается фабрики, напротив которой вы живете, она ведь фактически не работает. Ее сдают, продают. Часть территории отдают чуть ли не под строительство бизнес-центра. А ведь потеря “Мосфильма”, одной из крупнейших киностудий мира, невосполнима…

Ю. Н. Это убийство страны, это геноцид. У нас население каждый год сокращается на миллионы. Это нормальное планомерное уничтожение. В 1945 году в разрушенном войной и блокадой Ленинграде новорожденных было в полтора раза больше, чем в (мирном) Санкт-Петербурге в наше время. Ведь сейчас город в шесть раз больше. Даже если бы на сегодняшней демократической власти не было бы ни капли крови, не было бы “Белого дома”, не было бы Чечни — все равно она антинародна. Я был недавно в Сербии. Люди говорят, что если бы мы оставались оплотом мира и социализма, то, конечно, у них бы этого ужаса не было. Они даже не упрекают, они прекрасно понимают, что мы в дерьмо заехали. И от этого еще больнее. Ведь когда существовала система социализма, Европа сорок лет в мире жила, а сегодня она вся полыхает в огне. И, кстати, Кавказ и Средняя Азия тоже. Все горит. Кому это надо, кроме ворюг, которые на этом деньги делают? И вот сегодня развал, предательство, открытые границы, через которые к нам текут посулы и обещания, а туда, на Запад, — наша нефть, металл, рыба. И самое страшное, что сегодня у нас в загоне образование и культура. Это возродить будет крайне сложно, это одно из самых страшных преступлений придурковатой, бездушной власти. Страшно: детей призывают не работать, а зарабатывать. А созидание — это всегда труд. Тех, для кого труд был радостью, можно пересчитать по пальцам: Пушкин, Моцарт, Шекспир. Они с сопливых лет привыкли трудиться. Им это нравилось и у них это получалось. Уже Некрасов писал: “Эту привычку к труду благородную нам бы не худо с тобой перенять”. А сегодня наших детей призывают плясать, кайфовать, попрошайничать. Дети перестали учиться — они неграмотны. А Советский Союз сделал огромный рывок, было всеобщее среднее образование. Теперь этого нет. И многие из нас этого нынешним властям не простят никогда. Мы откинули страну ко временам Гражданской войны.

С. С. А вообще талант должен быть голодным, или его нужно спонсировать?

Ю. Н. Это все мелочи. Самое главное в культуре — это идеология, разум и понимание, для чего на земле создана жизнь. Надо знать, что такое человек и для чего он живет. Для кайфа и разнесения по кочкам всего накопленного богатства — или он является звеном во всеобщей истории. Ведь из того, что сейчас на мне, я ничего не изобрел — ни носки, ни трусы, ни рубашку. Я пользуюсь накопленным опытом человечества. Так почему же я должен жить только для себя и не вклиниваться во всеобщую созидательную работу человечества?! И как это все назвать — не важно. Ничего не зная о коммунизме, коммунистом был Прометей, подаривший людям огонь ценой собственной жизни. Коммунистом был Иисус Христос, лечивший и спасавший людей, и пошедший за это на Голгофу. Коммунистами были все изобретатели, все создатели, все творцы. Мы все читаем Пушкина, все пользуемся колесом, не зная даже имени его создателя. А сколько человечество с этого получило?!

С. С. А как вы понимаете свободу, она существует?

Ю. Н. Это могучее вранье. Жить в обществе и быть свободным от общества — нельзя. Полная свобода у тебя только в пеленках, только возможностей мало. Захотел — навалил кучу, захотел — намочил. А как только надел колготки, тебе уже говорят: миленький, проситься надо, потому что застирывать очень трудно и неприятно. То есть тебя уже просят ограничивать свою свободу. Дальше — больше. Помнишь, у Радищева: “Желаньям зрю везде предел”. Захотел я кого-нибудь зарезать — я могу это сделать? Полная свобода — это полный бред. Я не то что не могу тебя зарезать, я не могу тебя даже босиком выгнать на улицу. И вообще, если ты ко мне пришел, я должен тебя покормить.

С. С. Нравится ли вам западное кино, или это своеобразная канализация, сквозь которую на нас сливает свое мировоззрение, свои вкусы стареющий, разлагающийся Запад?

Ю. Н. Нравится постольку, поскольку оно исповедует социалистический реализм. Например, фильм “Красотка”. Дивное кино. А все эти боевики и эротика — это обыкновенная помойка. Как-то в молодости во ВГИКе я зашел в туалет и на стене увидел огромную надпись: “Кино — это интеллектуальный онанизм”. И снизу подпись: В. Пудовкин. Я эту фразу, конечно же, не понял. Я знаю значение всех этих трех слов, но по отдельности. Но сегодня, когда я вижу всю эту макулатуру, я понимаю — это он. Это интеллектуальный онанизм. Нуль информации, нуль нравственности, нуль мысли. Догонит — не догонит, поймает — не поймает, трахнет — не трахнет. И все. Главное, чтоб поймал, выпустил кишки, а потом трахнул.