Да ночь простоять... - Михаил Поляков

— Ингуса, — вопел весь лагерь хором так, что из соседних с лагерем домов начали выглядывать любопытные, — Ингуса! — звонко летело в высь неба, требовательно оглашая окрестности, — Ингуса! — звучало в ушах до вибраций в мозгу. Когда шеф вылез, чтоб распорядиться и посмотрел на мрачного как гроза Федю глядящего на всех исподлобья, он еле смог удержаться от смеха.

— Ну. Надо Федя, надо! — Поднял брови вверх, и с высоты своего роста непроизвольно повторил Шеф приговор Шурика из известной всем до печёнок комедии Гайдая. Все пограничники, кроме Ингуса, буквально рухнули в хохоте к бортам машины, цепляясь за зелёное железо. Вася виновато притаранил дресскостюм и боязливо положил его у ног нашего водителя. Ингус замотылял веером хвоста поняв, что снова есть возможность получить лакомство из сумки инструктора.

— Федь, хочешь, я на него намордник надену? — примирительно и заботливо сказал Вася и отловил удивлённый взгляд овчарки и недовольный и возмущённый зырк будущих комсомольцев. Дети смотрели на дядю Федю в такой тревоге и преддверии горечи от обмана в получении обещанного удовольствия, что Федя бодро и отрицательно покачал головой сквозь слёзы и и внутренний вопль мозга в ужасе от предстоящего волочения: «Не надо!! Мля!». Тишину разрубил шёпот начальника заставы.

— Федя, это ж дети, ну ты ж солдат. А солдат он маленьких не обидит, — молчание Феди не предвещало ничего хорошего и остальным членам делегации. Любой мог быть назначен учебным британским флагом для клыков Ингуса, — и выходной тебе, послезавтра, — с барского плеча пообещал Шеф. Выходной поколебал непреклонность дяди Феди, но не перевесил чашу его отрицательного отношения к тому на что его склоняли, и не достаточно поспособствовал возникновению желания быть дополнительно покусанным героем дня.

— Федь, ты и так вон вывалялся, — а нам стираться потом, и это — Хмырь с нас вечером, давай ещё один разочек и всё? — загудел слева, уговаривая, стрелок в чистенькой и выглаженной до бритвенных стрелок афганке. Дети уловили «один разочек» и подняли гвалт умоляя. Окружили ефрейтора в грязной и вываленной афганке, и серых от пыли полусапожках.

— Один разочек! Один разочек и всё! Всего разик! Ну пожалуйста! — канючили, просили и молили они звонкими голосами. Ну как тут им отказать. В белых рубашках, красных галстуках, синих шортах, гольфах. «Старались, оделись празднично», — подумал Федя, — «Уважили, а я тут кобенюсь, как ишак на дозорке», — но тело ещё сопротивлялось предстоящему волочению и «ударам судьбы».

— Два Хмыря, — сдался Федя, — и варёную сгущу! — ублажал свой организм, будущий учебный нарушитель и шантажировал сослуживцев.

— Давай, — легко согласились окружающие. Федя понял, что продешевил.

— Две сгущёнки! — потребовал он запоздало. А его уже засовывали в дресскостюм, помогая на жаре. И кивали агакая.

— Урраааа! — заорали пионеры, разбегаясь в стороны и давая место для импровизированной под туркменским солнцем сцены.

— Ух, ты! млять, пионеры мать вашу партию и комсомол! — пробурчал кандидат в члены КПСС Федя сквозь зубы, разгоняясь на импровизированной следовой дорожке.

— Ррры-Ау! — позихнув Ингус во всю челюсть, разминая, расправляя и облизывая губы. Зубы собаки алчно блеснули на солнце.

Феде не удалось отбиться от ребятни одним разом. Ингус догонял и ронял его в пыль ещё трижды. Федю извлекали из дресскостюма чуть не всем лагерем, подарили букет цветов, притащили корзину винограда, повязали обслюнявленную шею пионерским галстуком. Трогали руками как настоящее и живое чудо. Это ж надо было выжить восемь раз под клыками Ингуса. Самая грудастая пионервожатая, с осиной талией и маленькой крепкой попкой спортсменки лично вязала оба узла пионерского галстука на шее нашего не побоюсь этого слова «ТИТАНА», Геракла и Голиафа, трогательно привстав на носочки ножек обтянутых белоснежными носочками, чтоб дотянуться до головы рослого пограничника. Отчего Федя зарделся своими щеками, как помидор на грядке в августе. А затем он прихватил прелестную девчуху за талию, легко приподнял над своими полусапожками и поцеловал. Нет, не в губы — в щёку. Ну да, мешки с овсом на конюшне поворочаешь и свинью поднимешь не глядя. А тут — кровь с молоком, стройная как богиня, в обожании касается вашего грубого и загорелого лица и шеи нежными ручками. Пахнет от этой дивы так, что электричество только искрами не отлетает во все стороны от годового воздержания, вожделения и влечения. Еле оторвался Федя от такой же красной, как галстук пионервожатой. Ух, как глянула на него девушка покоряя глазищами. Но кулак нашего Шефа, показанный незаметно, почти в два раза превышал объём головы дяди Феди. Поэтому герой не попользовался преимуществами момента и своей славой. Зато адрес заставы дядя Федя оставил глазастой вожатой и её координаты прихватил не стесняясь. А когда мы уезжали, то пока мы не скрылись за поворотом, ребятишки бежали за двумя нашими машинами со свёрнутыми набок от бега галстуками, прыгающими косичками в праздничных бантах и махали руками, такие маленькие, непосредственные и добрые, как воспоминания нашего детства. А водителя Газ-66, с тех пор, на заставе нарицательно звали — дядя Федя, независимо от его настоящего имени и уставных кличек (Кардан, Руль, Водило, Бампер, Колесо, Редуктор и т. д.) в честь того, первого Феди, который доставил столько удовольствия малышне и пионервожатой под Арчабилем.

Одного детёныша от Ингуса и заставской овчарки Дианы оставили на заставе. Щенок превзошёл своего папу по всем статьям. Ростом, весом, клыками и сообразительностью. Наблюдавший с юных лет следовую работу папочки он, что называется с молоком матери впитал себя порядок разборок со всеми недругами госграницы, ухищрения и хитрости задержания. Единственным неудобством было то, что звали молодого пса Индус, чтоб не перепутать с папаней. Но когда престарелый Ингус погиб от разрыва сердца возвращаясь в составе конной тревожной группы с правого фланга, на своих четырёх, то в имени последыша просто заменили одну букву. Увеличенная копия пограничного пса с честью несла имя своего предшественника. И следующий Ингус уже традиционно занял своё место в книге учета, место в вольере и приобрёл уважение среди пограничников заставы и их редких завсегдатаев.

Уже и движки прогрели. Замену заинструктировали до белого каления. И как с лошадьми, и как с собаками, и как с подступами, и как с дизелем, и как водичку качать, и баньку топить, хлеб печь, овёс замачивать… Короче — не хотелось заставу покидать хоть плач. Мужики, что нас меняли, понимающе кивали головами. Старшина, копии описи имущества складов лично вывесил на стенки каждого помещения. Зашёл в нашу церьковь-мечеть-синагогу, чот там побыл недолго. Вышел спиной вперёд. Перекрестился. Аккуратно двери прикрыл. Панаму на голову решительно нахлобучил. Показал провожающим кулак.

— Вернусь, всё проверю, — пригрозил он себе сам.

— Ты вернись сначала, Виктор Иванович, — пожелали из негустой толпы провожающих мужиков в камуфляже.

— Не дождётесь, — язвительно ухмыльнулся старшина и открыл дверь кабины наливника.

— Над БТРом взметнулся желтый флажок: «Внимание!». Вторя ему, жёлтым цветом отсалютовали всё машины маленькой колонны, подтверждая команду. Это хорошо, глаза на месте. «Вперёд», — дублирую по радио, и уазик легко выскакивает на вершину опорного пункта. За ним ревёт и солидно покачивается Росток, поднимая тучу пыли за собой. За БТР-90 с солдатами на броне, идёт кэшэмка. За ней тяжело рычит Камаз-наливник и Камаз-склад. Далее гребёт песок и пыль по камням тремя мостами Зил-131 с миномётом в замыкании. Вот вся наша группа. Помахали ручками клубам пыли и разошлись по своим делам мужики обеспечения. А машины пошли дальше, потихоньку разгоняясь. До Гермаба можно не переживать и устроить попутную тренировку. Да и после него, до самого Куркулаба мы будем спокойно ехать по зачищенной территории. Сюда, без нашего ведома, заходить нельзя — закрытая военная зона. Стражи в наряде имеют право применять оружие без предупреждения. Но лучше всего нас охраняет наш авторитет и всевидящее око Кушака. В КШМке не так уж и просторно. Полно аппаратуры. И самое ценное это компьютер, на который сбрасывается изображение местности, по которой мы едем в виде коротких графических файлов малого объёма. Спутники снимают рельеф сверху, приближая его и предупреждая о возможных превратностях судьбы. Компьютер фиксирует живые объекты и выделяет их в цвете в зависимости от температурной составляющей, наличия биополя и излучений. Мы помечены светло зелёными точками, машины тёмно-зелёными всё остальное надо проверять.

— Мля, ну мы прям как американские рэйнджеры в кино. Даже архарёнка видно, — говорит Бойко, рассматривая стада архаров на экране компьютера.

— Вова, ты там людей не пропусти на своём чуде техники, — напрягает его Змей, — а то вляпаемся куда-нибудь и в кого-нибудь. Машину немилосердно трясёт. Да это вам не наш БТР с Мухой в танкошлеме. На глазах у Мухи очки. Пыль легко обходит плекс походной защиты механика. Благо, что пыли этой после Уаза на долю БТР перепадает немного. Зато после восьми колёс броника она висит в воздухе конкретно и густо. Веселее всего в открытом кузове Зилка, который едет последним. Но и там народ приспособился — натянул часть тента и спрятался хоть частично, но в тенёк от плотной брезентухи. Змею наше продвижение не нравится. Он уже выделил недостатки спутникового сопровождения и откровенно переживает о возможных нападениях. Колонна на дороге — лакомый кусок для любого, а дорога представляет собой практически сплошное дефиле. Для засады это просто — рай диверсанта. И если этот подлый и задумавший лихое воин или их скопище сидит укрытый бетоном, пещерой, трубой, или обломками здания, то наш спутник прошляпит его в жаре прикаспия, восприняв как часть рельефа.