Том 7. Гидеон Плениш. Статьи - Синклер Льюис

— Ку-ку!

Жена его ответила:

— Ку-ку!

— Как малышка?

— Малышка? Чудно. Она такая дуся, она прелесть, она просто роскошь! Хочешь взглянуть на нее? Но сначала…

Пиони за руку повела его через маленькую гостиную. По дороге она остановилась перед их главным сокровищем — китайским шкафчиком чиппендэйлевской работы, красным, с золотом и с резными фигурками мандаринов — они купили его в Чикаго во время свадебного путешествия, заплатив за него приблизительно в десять раз больше того, что могли себе позволить. Как и всегда, она вздохнула: «Ну не прелесть ли! В жизни не видела такого чудного шкафа!»-И он, как всегда, подтвердил: «Еще бы! От него вся комната оживает».

Она провела его в спальню, где обои изображали зеленое море с серебряными парусниками и стояли парные кровати — одна более пролежанная, чем другая. Она провела его в дальний угол, словно в тайный альков, и там страстно поцеловала. В их молодой супружеской любви было что-то скрытое, темное и неистовое, что растворяло его без остатка.

Она провела его во вторую спальню. Первоначально здесь намечалась комната для гостей, где могли бы всегда останавливаться папа и мама Джексон. Но спустя поразительно короткое время папе и маме Джексон пришлось останавливаться в гостинице, ибо эта комната была безраздельно предоставлена Кэрри.

Кэрри Плениш в трехлетнем возрасте была бодра и деятельна, настоящий младенец с рекламы бакалейщика, о котором так и хотелось сказать — и часто говорили: «Ну что за жизнерадостный ребенок, просто удивительно!»

Кэрри обещала вырасти более смуглой и стройной, чем ее родители.

Бросив без присмотра свое имущество — девять оловянных солдатиков, древнюю куклу и акварельный портрет кошки, — она взвизгнула «папа» и помчалась к нему.

— Умна девчушка, ничего не скажешь, — изрек декан, возвратившись с женой в гостиную. — Будет когда — нибудь деканом женского колледжа.

— Ну, конечно, держи карман! Она будет счастливой женой и матерью. Как я.

— А ужин сегодня предполагается? Ты мне не давала никаких поручений.

— Нет. Кухарка сегодня выходная, и мы едем кутить. Я сговорилась с миссис Хилп, она придет посидеть с Кэрри. Мы поедем в Мэйбл-Гроув и будем ужинать у Эплтона.

— Чудно! Здорово! Совсем шикарно, — сказал кинникиникский ревнитель чистоты языка.

Автомобиль у них был новый, максвелл, развивающий скорость до сорока восьми миль в час. Декан уже просрочил платежи за него, но всего на месяц или два.

Они покатили на юг среди полей кукурузы.

Декан пребывал в блаженной уверенности, что при всем своем красноречии, энергии и такте он все же только благодаря Пиони стал деканом, в связи с чем его жалованье увеличилось на двести долларов в год, власть над студентами возросла и почти отпала необходимость делать вид, будто ты читал последние произведения миссис Уортон,[46] мисс Кэсер[47] и этого нового — как его? — Хемингуэя.

Вскоре после свадьбы Пиони посетила Теклу Шаум, была встречена в штыки, а затем стала лучшим другом Теклы и получила приглашение на обед к ее отцу. Нарушив этикет колледжа, требовавший, чтобы жена ректора первая нанесла визит, Пиони явилась к миссис Булл, была встречена с распростертыми объятиями и стала ее лучшим другом. Затем она пришла к доктору Эдит Минтон, была встречена с холодным удивлением, причин которого так никогда и не поняла, и стала единственным явным врагом доктора Минтон; но поскольку доктор Минтон не пользовалась любовью в колледже, такая позиция молодой жены профессора Плениша была оценена как свидетельство недюжинного ума.

Пиони с самого начала убедила мужа предложить свои услуги ректору Буллу для работы во всевозможных комитетах, и через год уже стало привычным, что всякий раз, как нужно было принять какого-нибудь знатного гостя или составить расписание, в котором гармонично сочетались бы органическая химия и кулинарное искусство, обуза эта ложилась на плечи профессора Плениша. Когда старый декан умер — умер на посту, но отнюдь не от поста, — Плениш почти автоматически занял освободившийся трон, и его крошка жена, по общему мнению, была вполне достойна носить порфиру.

Сейчас, сидя в машине, въезжавшей в окружной центр Мэйбл-Гроув (население 11 569), она казалась весьма почтенной молодой матроной. Зная ее высокое положение, всякий подумал бы, что она обсуждает расовые проблемы или вопросы социальной гигиены, на самом же деле она говорила декану:

— Пропустим по стаканчику пива у Эплтона, по — моему, не страшно, никто не увидит, только сначала я хочу тебе что-то показать — это, конечно, неслыханное безумие, но мне так хочется его купить! Можно, Гидеон?

— Ну зачем спрашивать? — отвечал он нежно.

Она велела ему остановиться перед старым, потемневшим домом со скромной вывеской «Антикварный магазин». Подходя к двери, она нервничала; рванула дверь, словно хотела поскорее покончить, и, крепко стиснув руку мужа, указала на предмет своего вожделения. То был огромный китайский ковер, синий, как озеро в июне, с шафранно-зелено-лимонным бордюром из драконов и длинногривых львов.

— Ну разве не красота? — проворковала Пиони.

— М-м.

— Как он нам пригодится, когда ты будешь сенатором от Айовы!

— Радость моя, а не подождать ли, пока я в самом деле стану сенатором?

— Ему, наверно, тысяча лет-ну, может быть, сто, — и он раньше стоил полторы тысячи долларов, а сейчас его отдают за триста.

— Радость моя, клянусь богом, у нас нет трехсот долларов, и долгов не меньше, чем на двести… я, право, не знаю… так не хотелось бы еще набирать в долг.

— Но сейчас нужно внести только двадцать пять долларов, а ему цена не меньше пятисот. Мне продавщица сказала. В этом ковре есть шик. Неужели он тебе не нравится?

— Да нет, очень нравится, но совершенно невозможно…

Когда они подъезжали к ресторану Эплтона, китайский ковер покоился на дне машины.

Они отпраздновали покупку не пивом, а старомодными коктейлями, и за ужином, удовлетворенно поглядывая на маринованную дынную корку, маслины, ореховый торт и прочие деликатесы — символы богатства, светской жизни и тонкого вкуса, — Пиони сказала:

— Ты не забудь, папа совершенно не выносит долгов. Если мы запутаемся, до тысячи он нам, безусловно, даст, чтобы мы могли расплатиться, а к тому времени ты и сам, может быть, будешь загребать побольше. Ах, да, у меня для тебя есть еще один сюрприз, не хуже китайского ковра.

Декан испуганно пискнул:

— Еще триста долларов?

— Ни цента, милый. Даю тебе честное слово. Я прекрасно тебя понимаю. Я ненавижу тратить деньги и ненавижу влезать в долги, ненавижу. Я просто люблю, чтобы у меня были всякие вещи, понимаешь?

— Да, — сказал декан и добавил: — Ну что ж…

У обоих отлегло от сердца.

— А дело вот в чем, Гидеон. Мы столько говорили о том, что тебе нужно продвигаться и занять в жизни достойное место, так теперь пора действовать. Сейчас только что ушел в отставку председатель Цензурного комитета, и на его должность кого-то нужно найти. А знаешь, какой этот комитет влиятельный! Официально он как будто нигде не числится, но его боятся правления всех кино и библиотек в округе. Так что сегодня мы побываем у миссис Уильям Басвуд, а там, глядишь, мой муженек станет председателем комитета.

— Миссис Уильям?..

— Это вдова одной фабрики зубоврачебных инструментов, живет здесь, в Мэйбл-Гроуве. Посмотреть на нее — мраморная статуя, а на самом деле ой-ой. Нравственна до того, что готова кошек обрядить в трусики. Ты смотри, будь умником, веди себя, как будто ты основатель ХАМЛ.

Мэйбл-Гроув, как часто бывает на Среднем Западе, из придорожной деревушки сразу превратился в небольшой город, не успев задержаться на промежуточной стадии дачного поселка. Там были асфальтированные тротуары, семиэтажное здание, занятое конторами и принадлежащее банку, и десятка полтора неказистых доходных домов. Позже, к 1940 году, городу предстояло обогатиться еще радиостанцией, баром с никелированной стойкой, общественным бассейном для плавания и всем известным, но не подлежащим оглашению скандалом, героем коего был школьный учитель. В общем, этот город — живое доказательство того, что прерии за восемьдесят лет могут шагнуть дальше, чем Европа — за восемьсот.

Миссис Басвуд по ее характеру пристал бы коттедж, утонувший в кустах сирени, но жила она в тесной квартирке с электрическим камином и портретами Мэри Бейкер Эдди, Тенесси Клафлин[48] и миссис Хэтти Грин.[49] У нее было радио — новинка для 1926 года, но торс ее, усыпанный стеклярусом, чтобы замаскировать проклятие пола, поскрипывал вполне старомодно.

— Ах, доктор Плениш, я так рада, что вы заинтересовались нашей борьбой за исправление нравов, вы и ваша милая жена, я вас познакомлю с мистером Педерсоном, знаете — его преподобие Чонси Педерсон, пастор лютеранской церкви, она раньше называлась норвежской церковью, но теперь она в ведении английских лютеран. Я, конечно, не говорю, норвежцы — прекрасный, честный, богобоязненный народ, но… ах, да, я сейчас позвоню мистеру Педерсону.