Не все мы умрем - Елена Гордеева

— Дееспособный малый.

Михаил хмыкнул, но продолжил писать:

«…с участием судебно-медицинского эксперта — врача Фролова Д.С. произвел осмотр трупа и места происшествия.

Осмотром установлено: труп мужчины находится в комнате 22 кв. м. Лежит на диване, слева от входа против балконной двери на спине. Голова лицом повернута влево, к стене. Обе руки вытянуты вдоль туловища. Ноги вытянуты. На трупе трикотажная майка белого цвета…»

— Гляньте-ка! — Завадский присел на корточки. К нему подошел эксперт и тоже присел. Из-под тумбочки они вытащили пачку сигарет «Мальборо». — Ничего себе! Огарков — и «Мальборо»! Ну, — повернулся он к двум полуживым кроликам на стульях, — что курил покойный?

— «Бэломоркэнал», — прохрипел Лазарь Моисеевич.

— Стоп! — Завадский ринулся из квартиры.

— Вы куда? — спросил его в спину Михаил, но капитан даже не обернулся. Смолянинов прикинул на глаз расстояние и записал:

«В двух метрах справа от трупа под тумбочкой для постельного белья обнаружена пачка сигарет «Мальборо».

Эксперт пинцетом осторожно открыл пачку:

— В коробке находятся три сигареты «Мальборо». Здесь же три окурка от вышеупомянутых сигарет, один из них выкурен на одну треть, две другие целиком. И зачем он сюда их складывал?

— А как фантики от конфет. Записано. Что еще?

— На стуле рядом с кроватью половина стакана с прозрачной жидкостью. — Эксперт в перчатках взял стакан и понюхал. — Без запаха, возможно, с водой, и упаковка с лекарством, на этикетке надпись: «Антимицин». Упаковка кассетная. В кассете в наличии восемь таблеток. Две ячейки пустые…

Вернулся Завадский, наклонился к уху следователя и зашептал:

— Мокрухтин курил «Мальборо». Только «Мальборо».

Смолянинов догадался, куда бегал капитан. К Зинаиде Ивановне. Она-то уж привычки Мокрухтина знала досконально.

— Дмитрий Сергеевич, — обратился он к врачу, — приступим?

Тот как ждал приглашения: вытянув впереди себя руки в резиновых перчатках, эксперт пошевелил пальцами — и перед понятыми поплыла комната. Даже древесный спирт не помог.

Глава пятая

В вестибюле особняка в кресле перед помещением охраны вновь сидел георгиевский кавалер и редким гребнем расчесывал белую бороду.

Евгения вошла и остановилась от неожиданности. Неужели кто-то из представителей власти почтит их сегодня своим вниманием? Вчера Барсуков не заикался об этом. Значит, маловероятно. О подобных визитах бывает известно заранее.

Дед встал, отложил гребень, склонил седую голову в приветствии и по-военному четко и громко сказал:

— Здравия желаю, Евгения Юрьевна!

— Рада вас видеть, Матвей Иванович, — откликнулась Евгения. — Вы только на сегодня?

— На неделю, а там — в зависимости от диспозиции.

«Что-то случилось!» — пронеслось в ее голове. Пока поднималась на четвертый этаж, перебирала в уме возможные варианты, а перебрав, пришла к заключению, что раз заменили все смены охранников, то дело в них самих. Восемь человек одновременно плохо работать не могут. Дело тут не в работе. Нет, в работе! Находясь на работе, они видели что-то такое, что видеть не должны. Все восемь видели? Может, и не все. А убрали всех. Очень серьезно.

Позвонить она не успела, как металлическая дверь в офис начала открываться.

«Георгиевский кавалер предупредил, — промелькнуло в сознании Евгении. — Его просил Барсуков. Раз ее ждут — проблемы у них».

Таечка молотила по клавишам компьютера и только кивком показала на кабинет президента.

Евгения постучала.

Барсуков открыл сам, секретарше бросил:

— Нас нет. — И дверь за Евгенией закрылась.

Она стояла и глядела на «Черный квадрат» Малевича: все правильно — никаких гостей. Барсуков наедине со своими думами, раз даже не предложил ей сесть, что тоже было нехорошим признаком. Евгения не стала ждать, когда шеф очухается, и направилась к креслу.

— Мокрухтина убили, — прозвучало ей в спину.

Евгения застыла. Барсуков подошел к ней и, заискивающе глядя в глаза, спросил:

— Ты, надеюсь, не думаешь, что убил я?

— Нет, не думаю, — мгновенно ответила Евгения, и Барсуков несколько успокоился, завернул за стол и плюхнулся в кресло.

Отдельные элементы мозаики начинали складываться, Евгении не хватало лишь деталей для полной картины.

— Как вы узнали?

Барсуков ответил без обиняков:

— По своим каналам. Мне позвонил человек, который должен был организовать нашу встречу, и сообщил, что все отменяется. Я так понял, он не знает, что встреча состоялась без его участия. Мокрухтин, видать, решил действовать сам. Я совсем не ожидал, что он придет с деньгами. Чистая импровизация с его стороны. Ну а кто ж от денег откажется? Теперь не знаю, как быть?

— А что вас, собственно, волнует? Судьба Мокрухтина?

— Да черт с ним, с Мокрухтиным! — взвился Барсуков. — Мокрухтин не сам по себе. Ты уверена, что это его деньги? Правильно головой мотаешь — не уверена.

— А чьи? — поинтересовалась Евгения.

Вопрос остался без ответа. Маленькие карие глазки сузились еще больше и впились в молодую женщину. Страх читался в них, животный страх.

— Если деньги не его — вернем, — невозмутимо сказала Евгения, и улыбка едва-едва тронула ее губы.

Барсуков поразился спокойствию своего директора. Ни один мускул не дрогнул на женском лице. Неужели не боится? Он всю ночь не спал и жене спать не давал. А ей хоть бы хны! Не осознает опасности? Такое невозможно. Вообще он заметил, как она изменилась за последнее время. Он и раньше ее не всегда понимал, а сейчас совсем не понимает. Все осталось прежним: лицо, глаза, улыбка, манера говорить. И все изменилось. Изменилось выражение лица. Проскальзывает другое, незнакомое ему. Моментами ребенок исчезает, и на его месте появляется кто-то, кого Барсуков не знает.

Ему до сих пор казалось, что это он вылепил из вчерашней студентки с лицом ангела человека, как он его понимает. Но на него в данный момент смотрел не ангел, не человек, а нечто запредельное. И это нечто не боялось ни его, ни Мокрухтина, ни тех, кто за ним стоит.

«Какая женщина! — восхитился Барсуков. — Плевать она на всех хотела! В том числе и на меня. И не потому, что неадекватно оценивает ситуацию, а потому, что перешагнет — и дальше пойдет. Мне кажется, я ее боюсь!»

Вдруг зеленые глаза потеплели, в них заплясали солнечные блики, и Барсуков решил: «Показалось».

— Вы не пустили деньги в оборот? — перед ним была прежняя Евгения.

— Нет! Как чувствовал. Только конвертировал. В депозитарии Банка развития столицы лежат.

— Тогда какие проблемы, Сергей Павлович?

Барсуков раздумывал и барабанил толстыми пальцами по брюху, как по барабану: бум, бум, бум-бум, бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум. Шопен. Похоронный марш. Думы невеселые.

— Знаешь, как они рассуждают: кто шляпку спер, тот и старушку кокнул.

«Нет, Сергей Павлович, в тех кругах, из которых вышел господин Мокрухтин, так не говорят! Про Бернарда Шоу не слышали, о сленге английских кокни понятия не имеют, по телевизору смотрят лишь порно и боевики. Знакомо им совсем другое слово: замочить!»

— А вы не ждите, когда на вас выйдут, — сказала Евгения. — По своим каналам отыщите хозяина денег.

Шеф молчал, и молчание его было красноречивее всяких слов.

«Вот где камень преткновения, — поняла Евгения. — Боится, что засветится. Или не хочет отдавать? Надеется, что проскочит. Дурак! Не ожидала. Мало сам подставляется, так еще и меня подставляет».

— А зачем охранников сменили?

— Вдруг следствие заинтересуется — где он был перед убийством? И выйдут на наш след.

«Уже заинтересовалось, Сергей Павлович, уже заинтересовалось. Но дед в ливрее — это неплохо, совсем неплохо. Мокрухтина он знать не знает, слышать о таком не слышал».

— Да, вы правы. Георгиевский кавалер его не видел, — согласилась Евгения. — Еще какие-нибудь неприятности?

— Да вроде, кроме грядущего солнечного затмения, никаких.

— Тогда пора подумать о канамицине. Толстолобик наверняка успокоился по поводу поиска адресата его лекарства. А нам нечего тянуть. Сроки на исходе.

— Ты права. — Барсуков потянулся к записной книжке.

На память он не помнил ни одного номера. Книжку открыл — ничего не видит. Очки забыл. Полез в карман пиджака. В кармане нет. Оглядел массивный стол под дуб. Перед ним груда бумаг. Начал руками шарить под листочками. Наткнулся. Водрузил на нос, нашел в книжке номер и указательным пальцем, который был больше кнопки, начал нажимать цифры.

С первого раза набрать нужный номер у шефа никогда не получалось. Пальцы были слишком толстыми. Он нажимал не одну кнопку, а две зараз. Номера высвечивались на экране даже не десятизначные. Иногда экрана не хватало. Президенту надоело мучиться, он взял карандаш и только им смог правильно набрать номер.