Пленница - Борис Седов

Гораздо труднее найти человека, к которому можно обратиться за помощью, когда соберу достаточно компромата на Толстую Задницу и дядьку Игната. Куда может пойти тринадцатилетняя малолетка с заявлением: «Мои опекуны надо мной издеваются и меня обворовывают!» так, чтобы поверили ей, а не этим опекунам? Школа и РОНО отпадают — там у толстухи все схвачено. В милицию? Но у меня нет денег на взятки, а без этого в милиции нечего делать. Куда еще? Больше ничего не придумывается. Но над этим еще будет время пораскинуть мозгами. А сейчас пора познакомиться с моими нежданными квартирантами. И поторопиться домой. Меня и так ждет нагоняй, — улыбнулась Тамара и нажала на кнопку звонка, установленного возле калитки. — Хана вам, толстуха и дядюшка! Я приступаю к артиллерийской подготовке перед атакой!»

— Здравствуйте, а Тамара дома?

Невысокая полная женщина лет тридцати через решетку ограды окинула растерянным взглядом темноволосую девочку в синенькой школьной форме и, щелкнув засовом, отворила калитку.

— Тамара больше здесь не живет, — сообщила она с легким иностранным акцентом.

— Ой, — на этот раз растерялась уже ее гостья. — А как же… — пробормотала она и тут же обрушила на женщину мощный поток вопросов. — Они что, переехали? И тетя Оля? И дядя Андрей? А когда? Я последний раз была у них еще в мае, а потом уехала на все лето в Молдавию и потеряла их телефон. Даже не могла позвонить. Как мне теперь их найти? У вас нет их нового адреса?

— Проходи, — вместо ответа предложила женщина и гостеприимно отступила с прохода. — Зачем стоять здесь? Идем в дом. Ты, наверное, подруга Тамары? Тебя как зовут?

— Настасья. Я знаю Астафьевых с детства, — доложила девочка, охотно принимая приглашение и ступая на гравийную дорожку. — Еще с Череповца. Потом они уехали сюда, а следом и я перебралась к бабушке в Ленинград. А где они сейчас живут?

— Меня зовут пани Холупкова, — снова пропустила этот вопрос мимо ушей женщина. — Я с семьей приехала сюда из Орлика. Это в Чехословакии. Я когда-то училась в Советском Союзе, а сейчас здесь работаю переводчиком в фирме мужа. Они с сыном сегодня уехали в Выборг, вернутся только под вечер.

«Это и к лучшему, — решила Тамара, обводя взглядом прихожую. — А ты хорошо говоришь по-русски, пани Холупкова…»

— Раздевайся, Настасья. Сейчас будем пить чай. Я испекла сегодня печенье.

…Здесь все осталось по-старому. Та же вешалка, тот же шкафчик, тот же диван. Даже тот же половичок, что и весной, когда еще были живы родители!!!

«О, распроклятье! Что происходит?!! Как бы не разрыдаться!!! Может быть, зря я так сразу без подготовки полезла сюда? Может, права была Толстая Задница, когда уверяла, что поездка в Тярлево может отрицательно отразиться на моей расшатанной психике. — Тамара стянула с себя ставшую за последние месяцы короткой и тесной турецкую курточку и повесила ее на тот самый крючок, на котором эта куртка раньше висела всегда. — Все, хватит! Пора взять себя в руки…»

— Проходи в гостиную. Посмотри телевизор. Я отойду на кухню, чуть-чуть похозяйничаю.

«…Ха, „похозяйничаю“! Еще неизвестно, кто в этом доме хозяйка — ты или я! Хотя, почему неизвестно? Известно: я!!! Без вариантов!!! Вот так-то, пани Холупкова!»

Следующие сорок минут Тамара провела в каминной, сидя в своем когда-то самом любимом кресле около телевизора и попивая слабенький чай с пресным печеньем. Пани Холупкова рассказывала, как в конце мая в этом доме произошло двойное убийство. В результате Андрей и Ольга Астафьевы теперь на Казанском кладбище в Пушкине, а их дочь Тамара все еще не оправилась после смерти родителей и находится на лечении в психиатрической клинике. На вопрос: «А откуда вам это известно?» чешка бесхитростно ответила: «Мне об этом сказали родственники Тамары, которые взяли ее под опеку».

— Врачи говорят, что пройдет время и Тамара поправится, — подвела оптимистическую черту под своим рассказом пани Холупкова. — Не сомневаюсь, что рядом с такими опекунами у нее все сложится хорошо.

«Я тоже не сомневаюсь», — ехидно подумала Тамара и поинтересовалась:

— А вам не страшно жить в доме, где случилось убийство?

— Я, и правда, вначале чувствовала себя здесь неуютно. Но потом это прошло.

— Зачем же вы купили такой дом, где произошло убийство? А вдруг здесь теперь поселятся привидения?

Пани Холупкова рассмеялась.

— Настасья! Неужели ты веришь в нечистую силу? Нет, привидений мы не боимся. Зато из-за того, что здесь было совершено такое страшное преступление, этот коттедж обойдется нам почти в два раза дешевле своей рыночной стоимости. Договор будет подписан в декабре, а пока мы его арендуем.

Очень хотелось спросить: «А как насчет „Мерседеса“? Вы и его арендуете? И „Шарп“? И этот большой телевизор? Где мой компьютер? Где мой купальник?!!» Но Тамара предпочла промолчать, рассудив, что чрезмерное любопытство насторожит пани Холупкову и, не дай Бог, она решит позвонить дяде Игнату и рассказать о странной девчонке, заявившейся в гости и задававшей слишком много вопросов.

— Мне пора ехать домой. Спасибо за чай.

— Настасья, хочешь, я сейчас позвоню опекунам и выясню, в какой клинике лечится Тамара?

— Нет. — Девочка покачала головой и поднялась из кресла.

— Но почему? — проявила настойчивость чешка. — Почему бы тебе не навестить больную подругу?

— Нет, — повторила Тамара. — Мне очень жаль, что случилось такое несчастье, но в больницу я не пойду.

«Жаль, конечно, что ты сейчас, пани Холупкова, обо мне не самого лучшего мнения, видишь во мне этакую трусливую тварь, отступившуюся от подруги в трудный момент. Ничего не попишешь, приходится выглядеть в глазах окружающих черт знает кем».

— У меня к вам одна просьба. — Не в силах выносить презрительного взгляда, которым ее изучала пани Холупкова, девочка потупилась. — Еще весной я дала Тамаре альбом Ренуара. Там на обложке репродукция «Девушки с веером». Он должен быть у Тамары на стеллаже. Просто это не мой альбом, мне надо его вернуть. Собственно, из-за него я и приехала.

— Понятно, — сухо заметила чешка. Она даже и не пыталась скрыть неприязнь к гостье. — Если к тому моменту, как мы сюда переехали, этот альбом стоял на стеллаже у Тамары, значит он там и сейчас. Ее комнатой мы не пользуемся. Ступай за мной, — пани Холупкова направилась к лестнице.

Ни своей дорогой магнитолы, ни компьютера, ни телевизора в комнате Тамара не обнаружила.

«Если верить чешке, что ни одной вещи они отсюда не брали, значит и на „Шарп“, и на „Синклер“ наложила лапу толстуха. Или дядька Игнат. Ладно, уроды. Недолго вам радоваться. Хорошо хоть не заинтересовались, мелочные тупицы, моими книгами. — Тамара сняла с полки альбом Ренуара, радостно продемонстрировала его пани Холупковой. — А ведь если бы знали, что в одной из них спрятано триста рублей, не поленились бы перетрясти весь стеллаж».

— Нашла? Хорошо. Теперь можешь идти.

— До свидания.

— Прощай, Настасья.

«Почему „прощай“, почему не „до свидания“? Ты хочешь сказать, что не желаешь меня больше видеть? И не увидишь! Как Настасья я ухожу. Навсегда! Зато скоро вернусь, как Тамара — хозяйка этого дома. А поэтому все-таки до свидания, пани Холупкова».

— Сколько времени? — ласково поинтересовалась домоправительница, стоило Тамаре переступить порог. Из комнаты на шум высунулся дядя Игнат.

Времени было без пятнадцати пять. (Опоздала из школы на два с половиной часа).

Альбом Ренуара был «забыт» на сиденье в автобусе. (Жалко, конечно, но не тащить же его домой, рискуя вызвать подозрение Светланы Петровны).

Шесть пятидесятирублевых бумажек лежали в кармане. (Теперь есть на что купить фруктов, чтобы было с чем пойти в больницу к Настасье.)

Накопанного за сегодняшний день компромата с избытком хватало на то, чтобы в любой момент завалить добрый десяток дядей Игнатов и Толстых Задниц.

И начхать на тот геморрой, что сейчас учинит домоправительница! Терпеть эту сучку осталось недолго!

— Я спрашиваю, сколько времени, дрянь?!!

— Без пятнадцати пять, — спокойно сообщила Тамара, расшнуровывая кроссовки.

— И где же ты пропадала? — «Только тронь меня, гадина!»

— Все же решила сделать по-своему? Ходила в больницу?

— Ходила. — Тамара, состроила на лице как можно более глупое выражение. — А разве нельзя?

Фрекен Бок аж поперхнулась слюной!

— Что значит «нельзя»? Ты что, мерзавка, решила, что все это шуточки? Я что вчера тебе говорила?

— Вы говорили, что друзей и подруг проверяют годами. — Тамара стряхнула с ног расшнурованные кроссовки и, распрямившись, смело встретила испепеляющий взгляд домоправительницы. — Позвольте с этим не согласиться. Я считаю, что друзей и подруг не проверяют. Их завоевывают. Скажем, такими поступками, как обычное посещение этого друга или подруги в больнице. Мне можно пойти в свою комнату?