Пленница - Борис Седов

Олег отставляет свой многострадальный коктейль, вылезает из кресла и неверной походкой огибает стол. Подходит ко мне и протягивает руку.

— Секундочку, господа, — объявляет он. — Попрошу предоставить мне еще пятнадцать минут. Нет, даже десять. Просто настал момент, когда надо снять напряжение. Пошли, Герда. — Олег тянет меня за руку на себя, и я против воли поднимаюсь с дивана. — Мы по-быстрому.

«Абзац! — ужасаюсь я. — Приплыла, балерина!»

— Ну, если так, то конечно, — одобрительно крякает Юрик. — Десять минут, Олежа, не больше.

«Только не это! Только не сейчас!»

— Пошли. — Олег настойчиво тянет меня за руку, и я обреченно, словно овца на заклание, плетусь следом за ним. Диана провожает меня сочувственным взглядом. Помочь мне она не в силах.

«Засада! Что делать? Как отмазаться от этого пьяного придурка, у которого вдруг засвербило в портках? — Ничего делового в голову не приходит. — Нет, так с ходу от него не отвять. И, хочешь не хочешь, играть роль придется до конца. Вынести всё! Ведь понимала, на что иду. Была абсолютно уверена, что готова к подобным натягам. Ан нет! Оказывается, все не так просто в этой анальной жизни, как порой кажется с расстояния».

…До комнаты, отведенной в этом доме Олегу, пройти всего ничего. Из залы белая дверца ведет в коротенький коридорчик, где, насколько я понимаю, расположены две гостевые спальни. В одну из них и распахивает дверь Олег, отступает в сторонку, приглашая меня войти.

Делать нечего. Надо так надо. Нельзя выпускать когти прямо сейчас. Еще не время. Все можно испортить, а ставки в сегодняшней акции чересчур велики. И я послушно переступаю порог. За спиной громко щелкает язычок замка.

Обычная комната. Совсем небольшая и скромная. Никакой роскоши — как в номере провинциальной гостиницы. Прикрытое вертикальными жалюзи окно, шифоньер, два простеньких кресла, журнальный столик, трюмо. Единственное, что здесь выделяется из серенького интерьера, так это огромная десятиспальная кровать — сексодром.

— Распрягайся, — бросает Олег и — куда вдруг девался его пьяный неуверенный походняк — направляется к трюмо, на котором лежит небольшой черный кейс.

— Совсем? — задаю я дурацкий вопрос.

— Дура! Достаточно только шортов и трусиков.

«Странно, — думаю я. — Почему только шорты и трусики? Он что, извращенец? Предпочитает пользовать полуодетых бабенок?

И тут в голове ослепительной вспышкой взрывается радостная догадка:

«У него и в мыслях сейчас нет меня трахать. Он и есть мостик! Тот самый мостик на волю, о котором меня предупреждали две недели назад».

Я замираю посреди комнаты, не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой.

«Мостик?!! Неужели нам с Дианой на самом деле сегодня помогут сбежать?!!»

Олег, закончив возиться с кейсом, оборачивается ко мне.

— Ну? Что же ты, Герда? — Он абсолютно трезв. То, как он вел себя еще десять минут назад, было туфтой. — Делай, что тебе говорю! — У него в руке флакончик с какой-то жидкостью.

— Ты что, заставшиь меня это выпить? — испуганно спрашиваю я.

— Нет, хуже, Лариса, — неожиданно улыбается он. — Тебе придется сейчас это как следует спрятать. Догадываешься, куда?

У него просто ослепительная улыбка!

— Догадываюсь. Только ты отвернись. — Я расстегиваю пуговичку на шортах. И тут до меня вдруг доходит, что Диана сегодня назвала мое погоняло. Но ни разу не произносилось вслух мое имя — Лариса.

А Олег его знает!

ОН ЗНАЕТ!

Все-таки мостик!!!

— Считай, что ты родилась в рубашке. — Светлана Петровна примостилась рядом с кроватью на белом больничном стульчике с никелированными ножками, и стульчик, не привыкший к такой тяжести, иногда натужно кряхтел и поскрипывал. — Так шмякнуться на кирпичи и отделаться лишь сотрясением мозга и переломом лодыжки — это надо суметь. Скажи, о чем ты думала, когда отважилась спрыгнуть? Ты хоть понимала, что можешь разбиться насмерть?

«Да, понимала. А думала я о том, как ненавижу тебя! Интересно, ты хоть теперь сделала выводы, что подмять меня не выйдет? Может, изменишься? Не-е-ет… тебя, горбатую, исправит только могила. Что же, тогда считай, что война началась. Первая битва уже состоялась. Я в больнице. А ты, толстуха, надеюсь, хоть немного растеряна таким крутым поворотом событий. То ли еще будет!»

— Хорошо, что накануне приехали мы, — монотонно гудела над ухом домоправительница. — И что под боком оказалась машина, на которой тебя сразу доставили сюда…

— Плохо, что накануне приехали вы, — превозмогая тошноту и пульсирующую боль в висках, прошептала Тамара. — Если б не это, я спокойно бы посидела с Кириллом на скамеечке около дома и отправилась бы спать. И не пришлось бы никуда прыгать.

— …Ты была вроде в сознании, — фрекен Бок сделала вид, что пропустила Тамарин упрек мимо ушей, — но ничего не соображала. Все порывалась куда-то бежать, а сама и на ногах не стоишь. Глазки в кучку, вся голова в крови. Как мы перепугались!

«Враки! Уж вы-то перепугались?! Как бы не так!.. А ведь я, действительно, ничего не помню. Последнее воспоминание — то, как висела над пропастью, зацепившись за острый край шифера, и знала, что сейчас полечу вниз. Следующее — я уже в этой больнице. Нога в гипсе, башка забинтована. Убирайся отсюда! Хоть сегодня отвянь от меня со своими нравоучениями! Слышишь, проваливай!»

— Дядя Игнат уехал в Ленинград. У него там важная встреча, а ты ее чуть не сорвала своими художествами. И вместо того, чтобы спокойно вернуться домой на машине, нам теперь предстоит ехать на поезде. И не раньше чем через неделю, когда тебя выпишут. В результате подготовка к школе тобою полностью сорвана. А мне накануне учебного года придется брать несколько дней за свой счет. Ответственнее надо, Тамара, относиться к своим обязательствам перед нами…

«Я никаких обязательств перед вами не брала. А вот как вы относитесь к своим обязательствам передо мной? Да даже если бы я разбилась насмерть, дядюшка не отменил бы свою „важную встречу“! Уж в этом-то я уверена на все сто процентов!»

— Светлана Петровна, я очень устала, — взмолилась Тамара и, превозмогая боль, демонстративно развернулась к толстухе спиной.

— Да, да, конечно. Отдыхай, девочка. Пей сок, ешь абрикосы. Я навещу тебя завтра.

Светлана Петровна ушла, а Тамара достала из тумбочки литровую стеклянную бутылку, в которой домоправительница носила ей молоко, и поставила возле кровати так, чтобы в любой момент можно было легко до нее дотянуться рукой. И от души вмазать этой бутылкой по башне толстой паскуде, когда она вновь примется за свою излюбленную демагогию. И пусть потом хоть интернат, хоть психушка, хоть спецшкола…

«…Хоть что угодно! Зато рассчитаюсь со сволочугой за все».

«А рассчитаюсь ли? — призадумалась Тамара через пару часов, когда эмоции уступили место более или менее холодному расчету. — Ну ударю я ее. А что дальше? В лучшем случае проваляется, как и я, неделю в больнице, выпишется и примется за меня со свежими силами. И всё. Считай, я проиграла. Она даже обрадуется тому, что я предоставила ей очередной повод, куда можно будет тыкать меня носом всю жизнь. Из меня изобразят закоренелую преступницу. Ну не-е-ет! Перетопчется! Все будет с точностью до наоборот!

И не будет никакой бутылки. Никаких разборок. Никаких скандалов. Ничего!.. Я буду ласковой и предупредительной, послушной и исполнительной, беленькой и пушистой. Я не дам ни дяде, ни фрекен Бок ни единого повода быть недовольными моим поведением. Я буду отступать… отступать… отступать… Как мудрый Кутузов в войне с французами, пока не настал момент дать решительные, заведомо выигрышные сражения под Тарутином и Малоярославцем.

Когда наступит такой момент, я ударю лишь один раз. Но этот удар разобьет всю твою неуклюжую жизнь, толстая гадина. Всю твою карьеру в РОНО. Весь дядюшкин бизнес. Я рассчитаюсь и за баню, и за вашу двуличность, и за «предельную строгость» в моем «воспитании». Как — еще не знаю. Когда — покажет время. Но главное, я теперь точно определилась с тем, как должна вести себя». — Тамара наклонилась, взяла стоявшую возле кровати бутылку и переставила ее в тумбочку.

…В деревне Тамара со Светланой Петровной пробыли чуть более суток, и уже на следующий вечер Петр Тимофеевич отвез их на станцию. До 2 сентября, понедельника, оставалось ровно шесть дней. Шесть дней до очередной, третьей за последние месяцы школы. Шесть дней до седьмого класса, в который предстоит пойти в этом году.

За шесть дней, которые Тамара провела в дядюшкиной квартире, она лишь два раза вышла на улицу, да и то под конвоем домоправительницы. Первый — в травмопункт, где с ноги сняли гипс; второй — по магазинам за школьной формой и канцелярскими принадлежностями.

— Давайте доедем до Тярлева, — однажды предложила Тамара и тут же отметила, что этой совсем безобидной просьбой неожиданно насторожила толстуху.