Пленница - Борис Седов

Стараясь не смотреть вниз, Тамара осторожно съехала спиной по стене, присела на корточки. Дрожа от напряжения, просунула пальцы левой руки в щель между стеной и верхней кромкой шиферного листа, подогнула левую ногу и сразу почувствовала, что, в отличие от резиновой подошвы кроссовки, у обтянутого джинсами колена сцепления с шифером нет почти никакого. Она удерживалась на узком карнизе лишь чудом.

«Впрочем, сейчас это уже и не важно. Пора повиснуть. А для этого надо зацепиться и правой рукой.

О, Боже! Как страшно! И что же я, дура, творю? Но ведь другого выхода нет! Ну же, смелее!»

Тамара перенесла вес тела на левую ногу, изо всех сил напрягла уцепившиеся за кромку шифера пальцы, развернувшись лицом к стене, попыталась встать на колени. И в тот же момент заскользила вниз. Как удалось удержаться на карнизе лишнюю долю секунды, чтобы успеть изогнуться и ухватиться за шифер правой рукой, она так и не поняла. Но результат был достигнут — она зацепилась. Повисла, как и хотела. И лишь в этот момент осознала, что если попробует оттолкнуться от стены, чтобы не попасть на бетонный поребрик, то перевернется в полете и приземлится не на ноги, а на спину.

А пальцы левой руки уже онемели! Кромка шиферного листа врезается в них не хуже ножа! Повисеть получится не больше минуты! А потом…

«Что делать?!! Звать на помощь? Не докричаться. А если и докричусь, все равно снять меня не успеют. Пока прибегут, пока принесут лестницу, я уже буду валяться внизу с разбитой башкой и сломанным позвоночником…

…А если даже им удастся меня спасти, то как же будет рада моей неудаче толстуха! Нет, только не это! Лучше разбиться! Лучше стать инвалидкой!»

Пальцы уже не держали. Еще пятнадцать секунд — на большее их не хватит.

«Нет, не сдаваться! Надо попробовать оттолкнуться. И постараться развернуться в полете и приземлиться не на спину, а хотя бы на грудь. Лучше отбитые легкие, чем сломанный позвоночник. Лучше разбиться насмерть, чем всю жизнь провести в кресле-каталке.

Ну же! Ну же, смелее!»

Онемевшие пальцы разогнулись, и кромка шиферного листа ободрала кожу. Ладони съехали вниз по шершавой поверхности шифера. Обутая в белую кроссовку нога уперлась в стену. Тамара оттолкнулась так, чтобы развернуться в полете и приземлиться не на спину, а хотя бы на грудь.

Последним, что она успела увидеть, было оранжевое ожерелье ограждения клумбы из поставленных углом кирпичей, стремительно несшееся ей навстречу.

Глава 5

КТО ЗЕЧКУ УЖИНАЕТ…

В тесных поношенных «мыльницах» я чувствую себя будто в колодках. Но жаловаться не приходится — хоть какая-то цивильная обувь, не отправляться же в гости на волю в домашних тапочках или в тюремных чунях.

«Мыльницы», тесный розовый топик и джинсовые шортики мне перед отъездом выдали мусора. От белья я отказалась — трусики у меня чуть ли не от Версаче, а единственный пожелтелый лифчик, который, кривляясь, продемонстрировала мне Касторка, годился разве что для покойника. Кроме одежды нам на четверых выделили засаленную косметичку с каким-то столетней древности хламом, из которого я все-таки выудила кое-что удобоваримое, чтобы немного подмазать мордашку — впервые почти за пять лет. Диана, брезгливо покрутив в пальцах заляпанный тюбик с тушью, отбросила его в сторону и от мазил отказалась. Так же, как отказалась и от моего дезика, когда я ей протянула флакончик.

— Спасибо, не надо. Еще не хватает, чтобы от нас одинаково пахло. И так одеты, как близнецы.

И правда, как близнецы. На Дине-Ди тоже топик и джинсовые шорты. Выглядим, будто две куклы Барби. Ну и до фонаря! Было бы перед кем беспокоиться о своем внешнем виде!

«Мелодия» круто сворачивает направо и тормозит.

— Прибыли? — вздрагивает Диана.

— Почти. — Касторка затаптывает хабарик, отшвыривает его в сторону носком старой черной туфли. — Сейчас еще проедем за ворота…

«Луноход» дергается и, натужно урча мотором, медленно двигается вперед. Опять остановка.

— Прибыли, — торжественно объявляет Касторка.

— На выход! — Со скрипом распахивается дверца, и в проеме появляется скуластая рожа одного из топтунов. — По-бырому!

А этого мог бы и не говорить. Не спешить вырваться из душной вонючей машины на свежий воздух может разве что только токсикоман.

— Тут стойте пока, — распоряжается конвойный, как только «по-бырому» мы выбираемся из «лунохода». — Не разбредайтесь. — И он отходит в сторонку вместе с невысоким крепким мужчиной в дорогом сером костюмчике. «Хозяйским охранником, — догадываюсь я. — Куда же нас привезли?»

Высокая — метра три — ограда из красного кирпича. Опять ограда, черт побери! Ну, хоть на этот раз без колючки и вышек. Окрашенные суриком металлические ворота. Рядом калитка. От ворот к низенькому крыльцу трехэтажного, на первый взгляд довольно уродливого домины ведет выложенная плиткой дорожка, по пути огибая устроенную посреди двора небольшую открытую беседку. Беседка обрамлена тщательно подстриженными кустами.

— Слушай, Герда, — почти до шепота понижает голос Диана. — Ты обратила внимание, что клифт у этого местного узковат?

— Ну и что?

— Он не носит вольту. Рация в правом кармане, и все. Не понимаю, какое это имеет значение. Уж если на то пошло, то на нас с избытком хватит и тех трех автоматов, что приволокли с собой конвойные. Да неизвестно еще, каков арсеналу остальных местных церберов. И сколько их здесь вообще?

Дина-Ди оказалась права. В правом кармане серого пиджака у местного стояка, действительно, рация. Он извлекает ее наружу, с кем-то о чем-то перебрасывается несколькими словами и направляется к нам.

— Пошли, — говорит он на ходу, и мы маленьким стадом спешим следом за ним к крыльцу.

Внутри неказистый домина выглядит куда интереснее, чем снаружи. Просторная прихожая с длинным диваном, высокой искусственной пальмой и несколькими массивными бронзовыми торшерами. Справа за аркой, насколько я понимаю, расположена кухня и, наверное, столовая. Слева плотно закрытая дверь отделяет от прихожей, скорее всего, дежурку секьюрити. Деревянная лестница, ведущая на верхние этажи, покрыта зеленой ковровой дорожкой. По этой дорожке следом за серым пиджаком мы гуськом двигаем наверх.

Как же жмут проклятые «мыльницы»! Интересно, как наши клиенты отнесутся к тому, что я сейчас разуюсь и буду разгуливать босиком? Второй этаж:… Третий.

Коридора нет. Мы сразу же попадаем в просторную залу с французским окном во всю стену, ведущим на широкий балкон. У окна, все створки которого по случаю погожего вечера распахнуты настежь, журнальный столик, вокруг которого в массивных кожаных креслах расположились четверо мужиков. Никто не поднимается нам навстречу, но двое — те, что сидят спиной — оборачиваются и с любопытством пялятся на нас. Еще не подойдя к ним вплотную, я в царящем в комнате полумраке успеваю отметить, что им обоим лет по сорок. Чего нельзя сказать о двоих других — таких древних старперах, что удивительно, как они еще не загнулись от инсульта или инфаркта. «Один из них Юрик. Хозяин, — думаю я. — Интересно, который? Лысый толстяк или тот, что с седой шевелюрой? »

— Спасибо, Володя, можешь идти, — произносит толстяк и по всем правилам светского этикета обламывает — не стряхивает, а именно обламывает — в хрустальной пепельнице колбаску белого пепла с тонкой сигары.

— Вам ничего не потребуется, Юрий Иванович? — на всякий случай уточняет серый пиджак.

— Я же сказал, можешь идти, — с некоторым раздражением повторяет хозяин. Теперь я уже знаю, кто из двоих стариков немощный Юрик — тот, о котором с таким упоением повествовала сегодня Касторка. — Потребуешься, так вызову. — И хозяин переключает внимание на нас, растерянно топчущихся посреди залы. — Идите ближе, красавицы. Усаживайтесь вот тут на диванчике. И расслабьтесь, мы не кусаемся. Сонька, Татьяна, здорово. Как настроение? — приветствует он Гизелъ и Касторку. А я отмечаю, что только сегодня узнала, как на самом деле зовут этих потаскух.

Юрик откладывает сигару, наклоняется и вдруг, ловко сцапав за руку оказавшуюся рядом с ним маленькую и хрупкую Гизель, с удивительной для такого старика силой резко дергает ее на себя. Гизель взвизгивает, опрокидывается через широкий кожаный подлокотник и замирает: спина и задница на коленях у Юрика, ноги кверху, короткая юбочка задралась, выставив на обозрение узкие белые трусики.

— Я говорю: здорово, Татьяна! — радостно гудит Юрик.

— Привет, дорогой. — Словно велосипедистка, лениво перебирая в воздухе загорелыми ластами, Гизель пытается тонкой ручонкой обхватить жирную шею хозяина и дотянуться до его бульдожьей щеки ярко накрашенными губами.

Мужики — те, что к нам спиной, — одобрительно хмыкают, старик с седой шевелюрой пытается прихватить за массивный фундамент хихикающую Касторку.