Эмфирио - Джек Вэнс

Несколько минут Гил наблюдал за отцом, потом обернулся — дверные просветы потемнели. В мастерскую, не торопясь, зашел высокий седой человек с красивым породистым лицом и тщательно ухоженной шевелюрой. Амианте поднял голову, Гил отступил на шаг. На посетителе был камзол из тонкого черного сукна с плиссированными прорезями в предплечьях, белый жилет и черные бриджи в коричневую полоску: костюм уважаемого человека, занимающего высокое положение. Гил, встречавший гостя раньше на собраниях гильдии, узнал иждивенца Блеза Фодо, председателя гильдии собственной персоной.

Амианте медленно поднялся на ноги.

Фодо серьезно произнес звучным голосом: «Мне доложили о ваших затруднениях, иж Тарвок. Я пришел передать наилучшие пожелания гильдии и, если потребуется, предложить несколько полезных советов».

«Благодарю вас, иж Фодо, — отозвался Амианте. — Если бы вы были здесь, когда Эллис Воллег поторопился на меня донести, и посоветовали бы ему этого не делать, ваш совет, действительно, был бы полезным и своевременным».

Председатель гильдии нахмурился: «К сожалению, я не могу предвидеть любое нарушение, допускаемое каждым резчиком по дереву. А делегат Воллег, разумеется, выполнил свой долг согласно его представлениям. Но меня удивляет, что вы занимаетесь перепиской. Зачем?»

Амианте отвечал спокойно и ясно: «Я переписываю древний текст, чтобы он сохранился — в интересах будущих поколений».

«Ага! Что ж, весьма похвально — хотя этим, конечно же, подобает заниматься писарям, а не резчикам! Писари не режут по дереву, а мы ничего не записываем и не переписываем. Нам же за это не платят? — Блез Фодо сделал благодушно-пренебрежительный жест в сторону не слишком аккуратных строк, набросанных Амианте. — Кроме того, нельзя сказать, что вы пишете без ошибок».

Амианте погладил подбородок: «Прочесть-то это можно, я надеюсь... А вы знакомы с архаическим шрифтом?»

«Несомненно. Посмотрим — какие дела давно минувших дней вызывают у вас такой интерес?»

Председатель гильдии приподнял оригинальный манускрипт и, откинув голову, стал разбирать старинный текст:

«На планету Аум (именуемую также «Альма», что означает «родной дом»), покорившуюся людям ценой непомерных трудов и страданий, в страну обильных возделанных земель, что пролегла вдоль берега моря, вторглась чудовищная орда с черной луны Зигель.

В ту пору люди перековали мечи на орала и посему обратились к супостатам с кротостью: «Чудища! От вас исходит дух утрат и лишений! Вы проголодались? Ешьте с нами. Чем богаты, тем и рады — ешьте, пока не насытитесь!»

Чудища не умели говорить. Но протрубили их громадные горны: «Мы пришли не за едой!»

«От вас разит безумием, как от черной луны Зигеля! Вы ищете покоя? Отдыхайте. Слушайте музыку, омойте ноги в волнах моря, и томление ваше утолится».

«Мы пришли не за отдыхом!» — пролаяли громадные горны.

«От вас веет безысходным отчаяньем отверженных! Увы, оно неисцелимо, ибо мы не в силах вас полюбить. Возвращайтесь на черную луну Зигель и взыскивайте с тех, кто вас послал».

«Мы пришли не за любовью!» — проревели горны.

«За чем же вы пришли?»

«Мы пришли поработить людей Аума (именуемого также «Альмой», что означает «родной дом») и пользоваться плодами их трудов. Знайте же: мы — ваши владыки! И каждого, кто станет роптать, мы втопчем в землю ужасными ногами».

Так поработили людей и заставили их тяжко трудиться, выполняя многолетние планы чудовищ, подчиняясь их прихотям. Со временем объявился рыбацкий сын Эмфирио, восставший на чудищ и бежавший с единомышленниками в горы. У Эмфирио была волшебная скрижаль. Стоило ему воздеть эту скрижаль — и все, слышавшие его, знали, что он глаголет истину. И восстало против чудищ великое число.

Огнем и лучом, пытками и молниями воздавали отмщение чудища с черной луны Зигель. Но громко звучал с горней выси голос Эмфирио — и все, кто его слышал, восставали.

Полчище чудищ двинулось в горы, не оставляя камня на камне. Эмфирио искал убежища в дальних краях — на островах, поросших тростниками, в дремучих лесах, в темных пещерах.

Без устали гнались чудища за изгнанником, выслеживали неусыпно. В седловине Сговора, что за горами Маул, Эмфирио предстал перед ордой. И воззвал он к чудищам, воздев волшебную скрижаль, воззвал голосом, глаголющим истину, жгущим сердца людей: «Узрите! Заклинаю вас волшебной скрижалью истины! Вы — чудища. Я — человек. Каждый из нас одинок. Каждый полон надежд на рассвете и устает, когда приходит ночь. И вам, и мне жизнь причиняет боль — и вам, и мне знакомо облегчение. Зачем же одному быть победителем, другому — жертвой? Мы не уживемся. Не утолится алчность захребетников плодами праведных трудов! Смиритесь с неизбежностью! Внемлите моим словам — или познайте горечь поражения. А тогда — горе, горе вам, ибо никогда больше не ступят ваши ужасные ноги на темный песок Зигеля!»

Чудища не могли не поверить Эмфирио, глаголавшему волшебную истину, и оробели. И начертало главное чудище мерцающим лучом такие слова: «Эмфирио! Вернись с нами на Зигель и повтори свою речь в Катадемноне, ибо оттуда исходит сила, принуждающая нас творить великое зло!»»

Так кончался уцелевший отрывок сказания. Блез Фодо медленно опустил манускрипт на верстак. Глаза его смотрели в пустоту, губы задумчиво сложились розовым бутоном: «Да... надо же!» Передернув плечами, председатель гильдии нервно поправил на себе камзол: «Поразительно, сколько поэзии в древних легендах! Тем не менее, мы вынуждены вернуться к прозе жизни. Вы искусный мастер, ваши панели превосходны. У вас талантливый сын, ему предстоит плодотворная карьера. Зачем тратить драгоценное рабочее время на переписывание старых сказок? Ваше увлечение может стать опасной одержимостью! Опасной потому, — подчеркнул Фодо, — что она ведет к нарушению правил. Взгляните на вещи трезво, иж Тарвок!»

Амианте пожал плечами, отодвинул пергамент и чернила: «Возможно, вы правы». Он взял стамеску и принялся заканчивать резьбу.

Но Блез Фодо не удовлетворялся полумерами. Еще полчаса он расхаживал между верстаками, обращаясь то к спине Гила, то к спине Амианте. Продолжая обсуждение проступка Амианте, он укорял мастера за то, что тот позволил страсти к коллекционированию возобладать над предусмотрительностью и побудить его к незаконному дублированию. Гилу тоже пришлось выслушать нравоучения. Председатель гильдии призывал его к трудолюбию, благочестию и смирению: «Дорога жизни давно проторена. Лучшие, умнейшие люди установили на ней указатели, навели мосты, повесили предупреждающие знаки. Только упрямец, только самонадеянный невежда кидается от обочины к обочине в поиске новых, неизведанных путей. Тебе помогают ориентироваться социальные работники — агент Собеса, делегат гильдии, прыгун-вожатый. Бери с них пример, выполняй их указания — и ты найдешь в жизни покой и удовлетворение».