Передаю цель... - Анатолий Чехов

Вокруг, куда пи посмотри, барханы и барханы из наносных сыпучих песков, которые во время «афганца» так поднимаются в воздух, что неба не видно: от пыли стоит сплошная мгла и барханы меняют очертания, переползают на другое место, чтобы сбить с пути караван, путешественника, оказавшегося в этих гиблых местах. Жестокая природа, жестокое место. Вокруг — песок и песок. Горы песка, грядами, как волны, идущие друг за другом до самого горизонта, покрытые редким, чудом цепляющимся за склоны, казалось высушенным до звона, костлявым саксаулом.

Шестьдесят шагов красноармейца Панченко — это что-нибудь сорок — сорок пять метров глубины колодца. Триста ведер до прихода отряда Масленникова вычерпал Приданников. Бойцам и лошадям 11-го Хорезмского полка хватило всего лишь по одному котелку на человека и по одному ведру на коня, в то время, как нормально конь пьет несколько ведер сразу.

Еще подходя к колодцу, командир полка разрешил открыть фляги и некоторое время наблюдал, как бойцы и командиры его отряда, едва отпив два-три глотка, отдавали воду коню, точно так же, как это было на тактических учениях, последний раз — в районе крепости Змухшир.

Он и сам, спешившись, протянул своему Пирату флягу с отвинченной крышкой, и тот стал тянуть из нее воду, как из соски, хотя в другое время, осмелься кто-нибудь предложить ему флягу, тут же перекусил бы ее.

Как ни поворачивай дело, а приходилось ждать караван. Но и караван, отдав воду отряду, не мог здесь, на колодце Холыбай, пополнить запасы.

Вместе с командирами дивизионов Воробьевым и Самохваловым, секретарем партбюро полка Быбой Масленников обошел бивуак, выслушал рапорты взводных, старшин и дневальных.

В одном только взводе отделенный командир Черевко доложил:

— А если беспартийный, — спросил Быба, — выходит, можно коню спину набивать?

— Никак нет, — ответил Черевко. — Мы уже взяли Голобородько в оборот. Отвечаем за него всем отделением, потому что он весь дивизион назад тянет.

— Что ж… И ответите. Полной мерой ответите, — не очень-то приветливо пообещал Масленников.

Черевко ничего не сказал, только еще больше вытянулся по стойке «смирно».

В других отделениях и взводах набоев не было, больных тоже — значит не зря прошли месяцы тренировок, выходов в пески.

Вернувшись к колодцу, где бойцы продолжали гонять взад и вперед верблюда, добывая горько-соленую, но тем не менее такую драгоценную воду, командир отряда созвал совещание начальствующего состава, развернул карту.

Отправленная Приданниковым войсковая разведка, искавшая колодцы, доложила, что означенный на карте колодец Хан-Кую в четырнадцати километрах к югу на месте не найден.

— Позовите Кабула, — приказал Масленников и, когда старшина проводников подошел, спросил его:

— На карте колодец Хан-Кую есть, на месте его нет. Что можешь сказать, яшули?

— Выходит, я плохо знаю пески, — все еще переживая свой конфуз с выходом к колодцу Холыбай, начал было проводник (бровь его запрыгала чаще), но командир полка сделал нетерпеливый жест:

— Давай, яшули, по делу. Скажи, что знаешь о колодце Хан-Кую? Почему на карте он есть, а в пустыне его нет?

После долгих объяснений Кабула наконец установили, что колодец называется по его словам не Хан-Кую, а Бал-Кую — это означает «Медовый колодец», настолько там была прекрасная питьевая вода. Но только лишь «была». Пять или шесть лет прошло, как колодец засыпали, спасаясь от погони, басмачи. Других колодцев поблизости нет…

— …Товарищ командир полка, радиограмма! — доложил, подбежав к совещавшимся начальникам, радист Веленгуро. — От командира доброотряда Хан-Дарьи Классовского!

«Ванда Ахмед-Бека, Дурды-Мурта засыпала колодец Докуз-Аджи, ушла на северо-запад. Колодец восстановил, выхожу по следу банды. Классовский».

— Ну, вот, теперь легче, — сказал командир отряда. — По крайней мере капали на след. — Так, что будем делать, товарищи командиры?

Все молчали, зная, что без воды много не навоюешь. Транспорт, придя на Холыбай, и за сутки не пополнит запасы.

Участники совещания понимали, что, задавая вопрос, командир полка уже принял решение.

Решение он действительно принял, но решение это отнюдь не гарантировало успех. И все же другого выхода не было.

— Вам, Приданников, — приказал он командиру милицейского дивизиона, — вести непрерывную разведку колодцев на юго-восток и юго-запад… Красноармеец Веленгуро… Передайте начальнику тыла…

Командир полка набросал текст радиограммы:

«Начальнику тыла тов. Рекуну, командиру взвода Голованенко. (Оба вели основной ташаузский транспорт — караван из двухсот пятидесяти верблюдов.) На Холыбае не задерживаться. Пустые бочата заполнить водой, напоить верблюдов и направляться по моим следам. Обращать внимание на выставленные стрелы — указатели из саксаула и на вехи с записками на господствующих сопках. Движенрге вести из расчета пять километров в час, двигаться непрерывно четырнадцать часов в сутки, останавливаться на десять часов для кормления верблюдов. Иметь в виду возможность моего движения на восток в район Дарган-Ата, так как баемшайка в ночь на 12-е ушла с колодца Докуз-Аджи в северо-восточном направлении. В зависимости от дальнейшего движения шайки и получения данных от самолета, предполагаю двигаться наперерез шайке без дорог. Каждые сутки держать со мной связь по радио, точно ориентируя, где находится транспорт. Так как никаких названий на карте нет, то у комэска Приданникова будет оставлена карта с нумерованными квадратами местности. В пути строго следить за временем фактического движения, отмечая пройденные квадраты, с тем чтобы в донесении обязательно указать координаты квадратов, в которых в данное время находитесь». И размашисто подписал радиограмму: Масленников.

— А теперь, помполит и секретарь, — обратился он к Масько и Быбе, — собирайте митинг. Подведем первые итоги марша, поставим задачу…

В который раз уже он подумал, что все было бы иначе, если бы отряд располагал караваном полноценных верблюдов. Сейчас же получилось, что он практически должен рассчитывать только на тот запас, какой могут взять конники с собой, да еще на НЗ в двенадцать литров, которые вез с санчастью старший врач полка Хорст.

В течение нескольких минут бойцы были собраны, митинг открыл помполит Масько. Слово взял командир полка — он же командир отряда.

— Первые дни марша показали, — сказал он, — что только строжайшая водная дисциплина, сохранение коня, сбережение оружия позволит нам выполнить боевую задачу. Без разрешения командиров ни одного глотка воды, ни одного сухаря, тем более ни одной банки консервов!..

После командира полка говорил помполит Масько:

— Мы ведем борьбу с басмачами в тревожное время. Классовая борьба разгорается не только у нас, в Средней Азии, но и во всем мире. Если здесь все еще пытаются действовать недобитые контрреволюционеры, байско-ханское охвостье, то на западе поднимает голову молодое, но уже требующее крови и жизненного пространства — самое уродливое детище империализма — фашизм. В Германии льется кровь. Тюрьмы забиты коммунистами. Наши немецкие товарищи по классу ведут неравную борьбу против ставленников мирового капитала. Поэтому, товарищи, я предлагаю, взяв на себя самые высокие обязательства ударников соцсоревнования и назвать наш отряд — отрядом имени Германского пролетариата.

После того как единогласно было принято это предложение, выступал секретарь партбюро полка Быба, другие командиры и бойцы. Потом слово взял врач полка Хорст.

Масленников знал слабость врача к художественной литературе. Очень может быть, что Хорст втайне мечтал стать журналистом или даже писателем. Во всяком случае его увлечение «писаниной» делу не мешало, а иногда и по-настоящему помогало. Брался он за все: изучал и записывал историю края, работал над летописью полка, с такой же охотой участвовал в устной сатирической газете. Бойцы уже хорошо знали его. Едва Хорст взял слово, тут же наступала полная тишина.

— Сегодня я выступаю «от имени и по поручению», — сказал Хорст. — К нам в редакцию устной газеты поступило письмо. Вместо подписи по неграмотности приложено копыто. Написано: «Мы так же знаем ваши клички, как и вы наши. Зовут вас Богачук, Криулин, Черевко. Если вы учите нас ходить под седлом и выполнять всякие команды, то почему не научите своих солдат Голобородько и Полехина не набивать на наших спинах шишки. Нет у них даже конской совести. С конприветом Гнедко, Годовой…» А вот еще письмо, подождав, пока прекратится смех, стихнут реплики, продолжал Хорст: «Убитая горем граната извещает родных и знакомых, что ее потерял хозяин и сам потерялся, стыдится признаться. Просим найти хозяина и сообщить в редакцию».

Хорст читал еще объявления устной газеты о том, как радист Осипов улетел в эфир, а винтовку забыл на грешной земле в поселке Полторацком. Пришлось старшине брать эту винтовку, а бойцу-радисту сделать внушение: «Нельзя, товарищ Осипов, менять на полеты в эфир боевую технику, из которой ты должен уничтожать классового врага!..»