Следствие не закончено - Юрий Лаптев

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Эта «физкультвылазка» всем ее участникам запомнилась надолго. Уже дорогой — а выехали чуть свет в предоставленном спортсменам на весь день крытом фургончике — произошла удивившая всех встреча. Когда машина, ведомая персональным водителем главного инженера Петей Стариковым, лихо вымахала на гребень накатистого степного увала, у сидевших рядом с водителем Маши Крохотковой и Васены Луковцевой одновременно вырвалось одно и то же восклицание:

— Ой, что это?!

Зрелище девушкам представилось действительно необычное. По большаку, разделявшему два разнозеленых поля — пшеницы и просяное, двигалась в упряжке из двух гусеничных тракторов вполне справная и обжитая крестьянская изба. В один из оконных проемов глазела на божий свет хозяйка и доносилось недовольное свиное повизгивание, а сам глава семьи колхозник Иван Афанасьевич Пеструхин вел следом на поводу пятнистую коровенку, И еще вислоухий шершавый кобелек трусил.

— Ничего особенного, — сказал Петя Стариков. — Это ведь в прежнее время только улитка да черепаха — куда сами ползут, туда и квартиру волокут свою. А сейчас прямо как в причуде: «Ехала деревня мимо мужика!»

И действительно: еще с ранней весны, когда начали иголисто леденеть на солнечном припеке и оседать сугробы, но еще держался санный путь, не одна изба, а целых три деревни — Кузовлево, Серые Кочета и Полуяры — снялись с насиженных мест и направились своим ходом в село Заозерье, усадьбы которого привольно раскинулись вдоль по берегу полноводного и рыбистого озера, в самом центре угодий колхоза имени Дзержинского.

Поначалу срубы разбирали, но потом умные головы «смикитили»: плотники подведут под нижний венец гладко затесанные бревна — полозья, механизаторы запрягут в этот загруженный домашностью возок пару, а то и тройку «сорокасильных коней» — и прямо как в шуточной припевке: «Ходи изба, ходи печь!»

Правда, не все хозяева соглашались на переселение с легкой душой: взять того же Пеструхина.

— Это легко слово вымолвить — сымайся! — сказал Иван Афанасьевич на сходке жителей деревни. — Да ведь мы — Пеструхины — обосновались в Серых Кочетах еще при крепостном праве! И сам я на этом подворье родился, и наследников мне супруга нарожала аж семь душ. Да и хозяйство у меня не как у Саньки-брехунца, ему что — сгрузил все свои достатки на одну упряжку и понукай. А у меня что дом, что вокруг дома: одной черемухи шесть корней, еще дедом Порфирием Игнатьевичем высажены…

Однако когда сбежали вешними водами снега, поля начали застилаться дружно зеленеющими побегами хлебов, а в Серых Кочетах из двадцати семи домов осталось только четыре, сосед и единомышленник Пеструхина Матвей Фукалов неожиданно услышал от Ивана Афанасьевича уже иные слова:

— С другой стороны глянуть, хотя из всей ребятни только трое при доме остались, но и этим таскаться ежедень в школу за две версты — дело канительное. Да и хлеба одного напечь на семью — Марфе забота. А на селе, бабы сказывали, уже обчественную пекарню поставили. И клуб в аккурат на пасху комсомольцы подгадали открыть, нет на них геенны огненной! И водопровод роют. Культура, словом. И никуда ты, Матвей, от нее не подашься!

Когда фургончик со светоградскими спортсменами догнал двигавшуюся поистине черепашьим ходом избу Пеструхина, оказалось, что головной трактор ведет не кто иной, как Николай Полознев, сводный брат по матери Маши Крохотковой — один из двух парней, учинивших самосуд над Леонтием Никифоровичем Пристроевым.

Это был парень из тех, про которых на селе говорят: «Некрасиво стесан, да наглухо сбит!» Не задавшийся, как и Маша, ростом, Николай непомерно развернулся вширь: чуть ли не квадратным казался этот угрюмый на вид парень. И только глаза, как и у Маши-крохотули ничем не замутненные, приветливо и простодушно взирали на божий свет из-под насупленных бровей. И все-таки, когда Крохоткова, очень смущенная этой встречей, представила ребятам своего брата, первой мыслью Михаила Громова было: «Да, такому битюгу попадись в руки!»

Однако после того как Михаил разузнал некоторые подробности происшествия, про которое уже неделю судачило все Заозерье, он почти утвердился в мысли, что основным виновником, а точнее сказать — вдохновителем этого возмутительного дела был не Николай Полознев.

Разве же виноват парень, что после демобилизации, — а действительную Полознев отбывал на одном из Курильских островов, механиком на сторожевом катере, — первым его желанием было жениться. Тот, кому пришлось провести два года в суровом безлюдье Курил, отлично поймет Полознева.

И в том, что Николай присох к первой же оказавшей внимание ему — нерасторопному ухажеру — девице, доярке Нюшке Кочкиной, не было ничего удивительного. Ведь даже на то не обратил внимания новый механизатор колхоза, что его невесту сельские многознайки прозвали «Анютка на минутку». Правда, может, и не по делу, а из зависти пристегнули девушке прозвище: где бы Нюша ни хороводилась, туда не только парней несло, как сухой лист по ветру, а и тех мужичков, которым пора бы и остепениться. Шибко веселая была девушка Анюта Кочкина, а уж песенница — хоть на радио выпускай!

Так что не случайно прибывший в Заозерье по служебным делам Леонтий Никифорович Пристроев — известный по всему району ловчила и бабник — буквально напросился на ночевку к матери Анютки, женщине еще не старой, но уже вдовой, занимавшей при правлении колхоза сразу три должности: уборщицы, сторожихи и истопника. Да еще и при телефоне нередко приходилось дежурить Капитолине Васильевне, как и в тот злополучный вечер.

А Полознева до того, как назло, затащила к себе Нюшкина начальница, заведующая фермой Евдокия Андрияновна Зябликова: самого Николая и его напарника — разбитного по жизни да и по работе тракториста Костьку Левушкина.

И угостила Зябликова механизаторов на славу: две бутылки «особой» на стол выставила, холодец, плошку тушеной баранины. Ну и то сказать — хорошо днем потрудились Николай с Костькой, на славу отрегулировали барахлившую автопоилку в новом коровнике.

А когда изрядно осоловевшие парни наладились уже уходить, Евдокия Андрияновна — бабочка, видать, себе на уме! — сказала как бы между прочим:

— Ну, Константин — ладно, а ты, Колька, куда торопишься?

— Значится, дело есть.

— Какие дела на ночь глядя. Тем более… — Хотя, кроме Костьки и Николая, Зябликову никто не мог услышать, женщина многозначительно понизила голос: — Ведь у твоей Нюши сейчас тоже гость сидит!

И, подметив, как сразу зло отрезвели у парня глаза, добавила:

— Мое дело, конечно, сторона, но… уж больно мужик-то Леонтий Пристроев до нашей сестры доходчивый!

И кто, спрашивается, ее за язык тянул, Евдокию Андрияновну? Ведь, кажется, серьезная женщина, и член правления колхоза. Да и характер Николая Полознева ей был известен.

А о том, что произошло в дальнейшем, Михаил Громов узнал от самой Нюшки Кочкиной, кстати сказать, тоже попавшей в потерпевшие.

— Конечно, ничего плохого про твоего брата я тебе, Маруся, не скажу, — доверительной скороговоркой сообщила Нюшка Маше Крохотковой, то и дело зыркая веселым глазом в сторону на вид безучастного к ее словам Михаила. — Парень Николай содержательный, хотя и молчит больше. Ну, а в тот раз — чи винище ему разум замутило, чи Костька-баламут его на такую идею подбил, но только чисто осатанел твой братец!.. Конечное дело, и я себя совсем-то оправдывать не собираюсь, но скажу: да что ж я — за ручку тянула Леонтия Никифоровича к себе на квартиру? И угощенье не я на стол поставила. Да в наш магазин таких вин да закусок и не завозят. А что сама лафитник выкушала, так ведь какой-никакой, а гость. Ну, а Николаю разве втолкуешь. Правда, и сам Леонтий Никифорович хотя и выпимши был, но понапрасну парня, можно сказать, на смех поднял. И даже Отеллой обозвал! Ну и… — Нюшка неожиданно прыснула: — И смех, и грех: словно порося, они с Костькой скрутили товарища Пристроева!

— И сильно избили? — обеспокоенно спросила Маша.

— Да постегали ладо́м. Бесстыдники!.. А когда я хотела попридержать… и меня Николай хорошо потянул под горячую руку. Теми же вожжами. Но только, Маша, ты не подумай, что я на твоего брата в обиде!

— А он на тебя?

— Коля?..

Совершенно неожиданно смазливое личико Нюшки перекосилось, как от приступа зубной боли, и она заплакала.

Вот и все, что удалось узнать Михаилу Громову об этом удивительном происшествии. Евдокию Андрияновну Зябликову ему повидать не удалось — в район выехала женщина, — а председатель колхоза Иван Николаевич Полознев, приходившийся Николаю родным дядей, естественно, попытался племянника выгородить, а Пристроева опорочить:

— Это районные кобели думают, что, поскольку наши девчата юбчонки укоротили даже больше, чем модой предусмотрено, так можно с ними… Ничего, это, хотите знать, Леонтию на пользу.