Всадники - Жозеф Кессель

— Водители грузовиков, что сидят вон на той веранде. Какие, наверное, интересные истории можно от них услышать!

Напрасные старания. Неподвижно сидя в седле, плотно сжав губы, Урос не переставая гнал коня вперед. От жары и жажды он страдал намного сильнее, чем Мокки. Его кожа горела, лихорадка обметала губы. Нога становилась все тяжелее, а боль невыносимее. Если он пытался поставить ногу в стремя, то кости находили друг на друга. На материи, что была обмотана вокруг раны, проступили липкие пятна, и толстый слой пыли, что лежал сверху, не помешал мухам облепить их огромным, плотным роем.

У каждой чайханы, мимо которой они проезжали, чувствовал он единственное желание: сесть на веранде в тени, потом лечь, вытянуть сломанную ногу, а потом — пить, пить и пить. Сначала холодной воды из кувшина, а потом горячего, сладкого чая.

Но чем больше ему хотелось отдыха, тем решительнее он самому себе в нем отказывал.

Жгучим было его желание, даже под этой пыткой, доказать своему телу, что он — сильнее.

Еще один подъем впереди, еще один они миновали и вновь подъем. Урос гнал Джехола, словно перед ними была бесконечность.

Каждый подъем становился круче, чем предыдущий. Мокки соскочил с коня и побежал рядом с ним. «Должно быть, почувствовал, что Джехол устал» — понял Урос. Он стиснул зубы. Нет, он так просто не сдастся. Он заставит Джехола скакать дальше и еще дальше, до самого конца. Но тут против Уроса восстал его собственный инстинкт, его воспитание и происхождение. Чавандоз из Майманы не должен обращаться с таким благородным животным, как Джехол, столь грубо.

— Мокки, — негромко сказал Урос, — поищи для коня лучшую чайхану.

Дорога уже вновь наполнилась людьми, когда Мокки наконец-то сделал свой выбор.

У подножья одного из холмов, находился постоялый двор. С первого взгляда он ничем не отличался от других. Но перед его верандой протекал ручей с чистой водой, а рядом с ним, в маленьком саду, росло несколько плакучих ив.

Туда Урос направил своего коня. Не опираясь на плечо Мокки, он спрыгнул с седла и встал на свою здоровую ногу.

— Мне ничего не надо! — резко бросил он слуге из чайханы, который уже торопился к нему с тонким, набитым хлопком, матрасом.

— Позаботься о лошади, — приказал он Мокки.

Когда конюх вернулся назад, Урос неподвижно лежал под одной из ив, раскинув руки в стороны. Глаза его были открыты, и сейчас он напоминал мертвеца. Мокки стало ужасно стыдно. В то время как он сам напился из ручья вместе с Джехолом, Урос остался здесь, почти умирающий от жажды. И он закричал:

— Эй, бача, подожди! Я сейчас позову его.

— Я никого не хочу видеть…

Каждое незнакомое лицо, каждый чужой голос были для него невыносимы.

С того момента, как он положил свою ногу на прохладную глиняную землю, Урос почувствовал что земля, ручей, деревья и их тень делятся с ним своей благотворной силой, которую он не принял бы ни от кого другого.

— Сейчас, сейчас! Клянусь, скоро у тебя будет все необходимое, — крикнул Мокки и побежал в чайхану.

— Иди, иди… — тихо сказал Урос.

Его единственным желанием было, так быстро, как только возможно, вновь ощутить то неописуемое чувство счастья, которое посетило его. Ему казалось, будто он исчез из этого мира, но все еще находится в сознании. Правда, тело не позволило так долго обманывать себя. Когда Мокки поднес к его губам голубой кувшин, наполненный водой — Урос осушил его одним большим глотком и властно сказал: «Еще!». После того, как он утолил жажду, он почувствовал такой сильный голод, что почти целиком проглатывал свежие лепешки, принесенные Мокки, едва успевая подхватывать ими поджаренную баранину, которую он рвал зубами, словно голодный волк. И когда он насытился, усталость оказалась столь сильной, что он сразу же заснул.

Мокки опустился на землю и принялся за еду. Он удовлетворенно покачивал головой. Сколько он себя помнил, забота о лошадях и людях всегда была его занятием. И он был счастлив этим, потому что был юн, добр и у него были сильные руки. Овца, которая, благодаря его заботам, покрывалась жиром и густой шерстью, лошадь, чью шкуру он вычистил, а гриву расчесал, и которая смотрела на Мокки с благодарностью, — все это наполняло сердце саиса гордостью и счастьем.

С такой же гордостью охранял он и сон Уроса. Он не спрашивал себя, нравится ему Урос или нет, но когда в его глазах появилось спокойствие, Мокки просиял и на его мальчишеском, все еще безусом лице, появилась улыбка, и он поклялся самому себе, что доставит Уроса домой живым и невредимым, даже если для этого ему придется нести его на руках, до самой Майманы.

Солнечный свет уже не был таким резким, и жара стала спадать. Скрытые в ветвях птицы, приветствовали своим щебетом наступление вечера.

Громкий разговор толпы путешествующих, которая проходила через сад — разбудил его. Кашляя от уличной пыли, они громко требовали чаю.

Не открывая глаз, Урос провел рукой по своей ноге. Тут же он почувствовал обжигающую боль — но она казалась терпимой. Усталость прошла. Духи страха и злые демоны, — бежали.

А воспоминания уже не были столь мучительны.

И он подумал: «В конце концов, моя неудача была лишь глупой случайностью».

Конечно, из-за этого он не смог выиграть шахское бузкаши, но теперь каждый год будут проводить новое. Самое главное сейчас — как можно скорее вернуться домой и залечить ногу. А там посмотрим… Он был все еще самим собой, и Джехол принадлежал ему.

Его взгляд встретился с взглядом саиса, который сидел перед ним на земле, словно охраняя его. Урос медленно сказал:

— Я очень хорошо выспался, Мокки.

— По тебе это заметно, — воскликнул саис. — Именем пророка! А сейчас тебе нужно выпить самого крепкого, самого горячего, и самого сладкого чаю! Я сейчас сбегаю! Тебе станет еще лучше!

Взгляд Уроса блуждал по находящимся невдалеке отвесным скалам и небом над ними. После захода солнца все опять приобрело цвет и жизнь. Небо стало ярко-синим, зубцы гор оранжевыми. Скоро, при свете вечера, они загорятся ярким пурпуром.

Но Урос, привыкший к бесконечным просторам степей на севере, находил мало красоты в этих скалистых стенах. Они загораживали ему горизонт. Тогда он закрывал на секунду глаза и уже не чувствовал себя в чужих краях. Чайханы степей, долин, горных троп, над которыми свистит ветер, чайханы пустыни — между ними не так уж много разницы. Медный самовар, в котором бурлит кипящая вода, запах баранины, аромат чая, крики прислуги.

Урос почувствовал себя дома. Даже путешественники, что опустились, вон там, на землю, стали для него не совсем чужаками: это были торговцы из Кандагара. Они закупали каракуль в Мазари Шарифе и их ковры в Маймане.