Банкир - Лесли Уоллер

Машина остановилась у гостиницы «Плаза» из-за образовавшейся там пробки в уличном движении. Палмер подумал, что в дальнейшем, повидимому, все больше времени будет уходить на то, чтобы, торопясь куда-то, простаивать на месте из-за таких вот пробок.

Палмер нетерпеливо отшвырнул газету и тут же подумал, что шофер заметил это и, наверно, сообщит либо по телефону, либо другим способом, каким обычно втихомолку распространяются различные новости по банку, что Палмер нынче не в духе. Повернувшись к окну, он стал разглядывать фонтан в центре площади, у входа в «Плаза».

А в конце концов, почему бы и не превратиться в собственный саван? Это удобная, хотя и несколько надуманная формула жизни, которая, однако, по существу ничего не решает. По-видимому, вообще не может быть четкого решения проблем, возникших между ним, Эдис и детьми, потому что, черт побери, совершенно неясно, что же все-таки произошло?

– Сэр, вам что-нибудь угодно? – спросил шофер.

Потревоженный столь неожиданно, Палмер уставился шоферу в затылок и довольно резко спросил: – В чем дело?

– Вы что-то сказали, сэр?

– Разве? – удивился Палмер. Неужели я вслух проклинал свою жизнь? – подумал он. А что, собственно, я мог проклинать? Наверно, самого себя? Но только ли самого себя?

– Нет, нет. Ничего,– сказал он шоферу.

Затор разрядился, так как стоявший на углу полисмен, пропустив достаточное количество машин из поперечных улиц, по которым в центр города обычно направлялись люди из района Куинс, открыл на несколько секунд движение по Пятой авеню. «Кадиллак», в котором ехал Палмер, ринулся с места рывком, похожим на прыжок кролика, совсем как дешевые автомобили, и Палмера откинуло на спинку сиденья.

– Простите, сэр.

– Не беда, Джимми. Наверстывайте, не теряйтесь.

Шофер вежливо посмеялся, и Палмеру стало мучительно стыдно, что шофер вынужден притворяться, будто его начальник сказал что-то остроумное. Черт бы побрал все это вместе взятое, от души пожелал Палмер. И черт бы побрал лицемерное солнце этого несчастного утра.

Тут же, устыдившись, что так поддался настроению, Палмер выпрямился, поднял смятую газету и аккуратно ее разгладил, перед тем как снова водворить на место рядом с собой. Искупив таким образом грех своей эмоциональной вспышки, он стал смотреть в окно, слегка прищуривая глаза, в стремлении вобрать в себя немного солнечного света и чуточку приободриться.

В то время как машина стремительно приближалась к банку, Палмер представлял себе, как лучи солнца, падавшие все более вертикально по мере приближения к полудню, тяжелыми каскадами проникают сейчас сквозь стеклянную крышу, заполняя изнурительным зноем весь верхний этаж здания банка. Даже большие жалюзи под потолком его кабинета не в состоянии полностью оградить от этих ослепительных лучей.

О, если бы только можно было свести всю эту унылую внутреннюю опустошенность к обычной головной боли, подумал Палмер, тогда у меня были бы законные и понятные причины для того, чтобы так ненавидеть это утро. И какие-нибудь две таблетки аспирина могли привести все в норму. Но где же взять таблетки против болезни, которая теперь причиняла ему подлинные страдания? С этим немым вопросом он подъехал к главному входу. Выйдя из машины, Палмер поблагодарил шофера и отпер боковую дверь, ведущую в банк, собственным ключом.

Глава десятая

Было без пяти девять, когда Палмер, по пути кивком головы поздоровавшись с секретаршей, вошел в свой кабинет и направился к письменному столу. Постояв немного у стола, он оглядел ряды сигнальных кнопок, каждая из которых имела свою шифрованную надпись, состоявшую только из согласных. Слева направо, по порядку шли следующие надписи: «Скртр» (в приемной), «Бркхрдт», «Мргндл», «скртр», «жлз». Кнопка с надписью «Бркхрдт», как он узнал впоследствии по собственному опыту, почти никогда не давала возможности соединиться со стариком. Однако Палмер знал, что почти половина всех цветовых сигналов интеркома соединялась с кнопкой Бэркхардта. Надпись «Мргндл» означала имя Клиффа Мергендала – вицепрезидента и ответственного секретаря ЮБТК, который ведал прежде всего портфелем ценных бумаг, а кроме того, он вел дела наиболее крупных клиентов. Помимо всего этого, он еще руководил деятельностью отдела ценных бумаг и имуществ, управляемых по доверенностям. Кнопка же «скртр» не имела еще конкретного адресата, так как Палмер никак не мог выбрать время для того, чтобы подобрать девушку, которая будет выполнять функции секретаря,– Палмер про себя уже назвал ее «скртрша». Кнопка «жлз» управляла системой жалюзи, которые Палмер с первых же дней работы в своем кабинете решил держать полуоткрытыми и забыть о них. На правом краю табло с сокращенными надписями, лишенными гласных – они напомнили ему условные знаки на майках бейсболистов из команды «Нотр-Дам»,– были две особые кнопки, на которых полностью значились имена двух первых вицепрезидентов банка: Гарри Элдера и вице-президента – казначея Дж. Фиппса Карса.

Палмер нажал кнопку, таившуюся под доской письменного стола. В тот же миг стена позади него едва слышно зашипела, точно пробудившаяся змея, и узкие створки стенного шкафа раздвинулись. Повесив в шкаф пальто и шляпу, Палмер вторично нажал на кнопку и проследил взглядом плавное скольжение смыкавшихся створок.

Потайное отделение в стенном шкафу было устроено в виде маленького, почти монашеского бара, вмещавшего не более двух бутылок, полдюжины бокалов и ведерка со льдом. Там же хранился и маленький магнитофон, предназначенный для нелегального подключения к телефону. Года два назад, во время схватки со сберегательными банками, его действительно намеревались подключить. По утверждению Гарри Эддера, здесь, на верхнем этаже, и во всех филиалах банка тогда царили драконовы порядки секретности: к концу рабочего дня Бэркхардт заставлял своих секретарей выбирать собственноручно все бумаги из корзин и сжигать их в котельной. В той схватке, еще до того как магнитофон был подключен к телефону, Бэркхардт одержал победу, а впоследствии он, видимо, решил отказаться от этой затеи. Впрочем, еще не исключена возможность рецидива и в нынешнем году, подумал Палмер. Он сел за стол и, прежде чем заняться утренней почтой, оглядел свой кабинет. На стене против стола уже висело перенесенное из коридора яркое красочное полотно Брака: на нем приятно будет остановить взгляд, когда разговариваешь по телефону.

У огромного окна в дальнем конце кабинета теперь стояла патинированная скульптура, почти черного тона. Она была изваяна около семи лет назад и относилась к тому периоду их жизни в Чикаго, когда Эдис вдруг загорелась идеей запечатлеть всех троих детей в скульптурном портрете. Старшему из мальчиков было тогда семь, младшему – два года, а Джерри еще не было и четырех. Творцом скульптурной группы была пожилая леди с красным обветренным лицом, носившая широкие мягкие сандалии. Ее седые волосы пожелтели пятнами от несметного количества сигарет, которые она непрерывно курила.

В то время Эдис не возражала, чтобы она изобразила детей нагими, учитывая их ранний возраст. Палмер вспомнил сейчас имя скульптора: ее звали Ханна Керд.

Она принадлежала к той безымянной художественной школе, которая придерживалась промежуточного направления где-то между школой старых французских и итальянских мастеров, отличавшихся тщательностью отделки своих произведений, и школой абстракционистов, творения которых создавались при помощи ацетиленовых горелок и зияли рваными пробоинами с зазубренными краями.

В скульптурах Ханны Керд всегда можно было понять, что она хочет изобразить, будь то старая женщина, сова, ягненок или еще что-нибудь, хотя внешняя отделка, вернее, отсутствие ее, была сродни ломаным граням необтесанного камня.

И только теперь, впервые за все семь лет, Палмеру стали нравиться эти неровные шероховатые контуры скульптуры. Когда Ханна Керд завершила свою работу, Эдис была в восторге. Однако уже через год скульптуру выдворили на чердак, откуда лишь изредка извлекали, чтобы на время передать на какую-нибудь выставку. Вуди, старший из мальчиков, понемногу взрослея, стал находить в этой скульптуре даже что-то обидное. Зато младшему сыну, Томми, несмотря ни на что, она сразу пришлась по душе. Хотя это произведение имело вполне определенное название – «Трое детей», Джерри прозвала его «Бал морских ежей» и не без гордости громко повторяла свою остроту, стоя возле скульптурной группы, когда ее кому-нибудь показывали. Разглядывая сейчас скульптуру, Палмер нашел, что в позе детей есть какие-то элементы танца. Как и в жизни, Вуди взирал на брата и сестру свысока, но лицо его принимало выражение то озабоченности, то тревоги – в зависимости от освещения. Томми как бы устремлялся в прыжке к брату, а Джерри с закрытыми глазами слегка откинулась назад, подняв над головой руку. «Похоже, будто я ловлю муху и жмурюсь от солнца»,– говорила она. Критики, дававшие в прессе оценку этой работе, находили в ней «порывпоиск» и «извечную чистоту невинности». Четыре года назад Институт изобразительных искусств в Чикаго приложил немало стараний, убеждая Эдис передать скульптуру Керд в дар институту. Однако к тому времени отношение Эдис к скульптурному портрету детей изменилось. Она даже временно, на выставки, неохотно отдавала его, мотивируя это тем, что «не хочет, чтобы люди рассматривали ее детей в голом виде, потому что теперь они уже большие».