Банкир - Лесли Уоллер

– С кем ты завтракаешь? – отрывисто спросил Бэркхардт.

– С Бернсом, разумеется, с кем же еще,– мрачно проговорил Палмер.-

На прошлой неделе я уже три раза ему отказывал. Не хотите ли вы, чтобы я снова сделал это?

– Н-нет,– ответил задумчиво Бэркхардт.

– Конечно, нет.

– Тогда я напрямик скажу тебе, Вуди, то, что считаю нужным, без всяких возвышенных слов и рассуждений. Речь пойдет о двух вещах. Первое тебе уже известно, хотя похоже, что ты за это время успел забыть, насколько это важно. Я имею в виду ту скандальную историю со сберегательными банками. Ни в коем случае нельзя недооценивать решающего значения, которое все это имеет для нас. И откровенно говоря, все сейчас зависит от тебя.

– Я не вполне согласен.

– Вижу.

Палмер уловил жесткие нотки в голосе своего шефа.

– Тогда позволь разъяснить тебе все в более популярной форме. Мы, то есть коммерческие банки, должны выиграть это сражение или нам предстоит вступить с ними в конкуренцию, которая может нас разорить. Сберегательные банки и в прошлом представляли для нас опасность, но никогда еще положение не было таким угрожающим, как сейчас. В этом году они используют все свои возможности для победы: людей, деньги, планирование. Все коммерческие банки ожидают, что именно наш банк возглавит эту борьбу. И мы ждем от тебя решительных действий. Ничего более важного ты не совершишь, что бы ты ни делал, и никакое количество подписанных тобою входящих и исходящих бумаг не подменит этого, самого серьезного для нас дела, которое поручено тебе. И черт побери, пора бы понять, Вуди, что именно в этом настоящая работа, а не в каких-нибудь там текущих делах!

– Во всяком случае, эта работа не имеет прямого отношения к банковскому делу.

– Нет, конечно,– согласился Бэркхардт.– Ты волен именовать се как угодно: рекламой, политиканством, даже детективщиной, но не забывай, что ты представляешь банк, да еще какой банк, и, для того чтобы сделать все как следует, надо быть банкиром.

– Не так-то легко все время помнить об этом, если приходится торчать с Бернсом в ночном клубе и спасаться от очаровательных блондинок из бара, которых он настойчиво тебе навязывает.

– А это вынуждает меня перейти к следующему пункту нашей беседы,– осторожно продолжал Бэркхардт.– У нас в банке существует свой моральный кодекс. Он бывает у каждого преуспевающего предприятия. Этот кодекс не так строг, как, например, в военно-морском флоте, и не столь невинен, как в воскресной школе. И все же он существует. Мы требуем определенных норм поведения от своих сотрудников, и мы вправе ожидать, что на них можно положиться в таких вопросах.

Бэркхардт умолк, а Палмер, нахмурившись, подался вперед в своем кресле. Почему старик замолчал? Может быть, потерял нить мысли? Палмер молча сидел и ждал, не зная, куда он гнет, и не желая ему помочь.

– Одно из наших требований заключается в том, чтобы личные проблемы наших служащих оставались у них дома и не мешали работе,– снова заговорил Бэркхардт.

– Да? – отозвался Палмер, все еще не понимая, о чем идет речь.

– Мы, конечно, допускаем, что это не всегда удается, но все же верим, что каждый постарается придерживаться такого порядка. И смею утверждать, мы редко ошибаемся.

– Да? – повторил Палмер.

– Перестань мне поддакивать, черт побери! Ты же прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

– Нет, не понимаю,– решительно заявил Палмер и резко спросил: – Вы хотите сказать, что я занимаюсь на работе своими личными делами? Вместо того чтобы ответить ему, Бэркхардт вдруг сделал крутой поворот.– Знаешь, в былые времена, когда это заведение было гораздо меньше и ставки были также гораздо скромнее, мы бы побеседовали совсем в другом тоне. Я бы, к примеру, сказал: «Послушай, Билл, меня, конечно, это совершенно не касается, и я не пытаюсь вмешиваться, но…» или что-нибудь в этом роде. К сожалению, Вуди, дело наше очень большое, и ставки также, может, они даже больше, чем мы предполагаем. Мне очень неприятно затрагивать такие вопросы, но по крайней мере я делаю это честно.

– О чем это вы? – спросил совершенно сбитый с толку Палмер.

– Видишь ли, все это отражается и на мне, поэтому я вынужден вмешаться. Я не могу себе позволить роскошь не вмешиваться. В былое время… Но мы живем не в прошлом, и твоя работа имеет для нас теперь решающее значение.

– Лэйн, ради бога, скажете вы наконец, в чем дело?

– Эдис,– произнес старик, и наступило продолжительное молчание.

– Эдис? – вопросительно повторил за ним Палмер.

– Вернее, вы с Эдис,– ответил Бэркхардт. Снова наступила тишина, и Палмер услышал, как тяжело дышит старик.– Так не пойдет, Вуди, это не телефонный разговор. Давай потолкуем в клубе. Скажем, в пять тридцать?

– Ну, нет, так тоже не годится,– сказал Палмер.– Я хочу видеть вас немедленно, и не думайте, что вам удастся так просто отделаться.

– Итак, в пять тридцать.

– Лэйн, я…– Но номер уже отключили.

Палмер с яростью нажал на кнопку с надписью «Бркхрдт», палец его изогнулся до боли, но он держал его на кнопке до тех пор, пока голос секретаря Бэркхардта не произнес:

– Я слушаю вас, мистер Палмер.

– Соедините меня снова с мистером Бэркхардтом.

– Я попытаюсь, может быть, еще догоню его у лифта.

– Потрудитесь это сделать! – И Палмер крепко стиснул зубы, чтобы не заорать на девушку, но тут же добавил уже спокойным тоном: – Впрочем, не стоит, не нужно.

Палмер положил на место телефонную трубку, встал из-за стола и подошел к окну. По дороге он задержался у скульптуры и взглянул на лица своих детей, до неузнаваемости искаженные и расплывшиеся под беспощадно заливающими их со всех сторон потоками света.

Глава одиннадцатая

Палмер покинул банк с таким расчетом, чтобы минут на двадцать опоздать на встречу с Бернсом.

Он шел бодрым шагом по Пятой авеню, наблюдая, как легкие лучи осеннего солнца пробираются сквозь поредевшую листву каштанов возле собора. День выдался неожиданно теплый. Палмер оставил свое пальто и шляпу замурованными в тайнике позади письменного стола. Он глубоко вдыхал мягкий ласкающий воздух. Над Пятой авеню в воздухе мерцала легкая светлая дымка, и, хотя Палмер знал, что она образована выхлопными газами, он все же залюбовался ее игрой.

Все встречавшиеся по пути девушки казались ему хорошенькими, и их легкая походка радовала глаза и успокаивала душу. В витринах магазинов красовались эффектно размещенные элегантные вещи. Шагая быстрее обычного, Палмер повернул на Пятьдесят первую улицу и стал искать глазами вывеску известного нью-йоркского клуба-ресторана «Двадцать одно». Он уже подходил к Шестой авеню, когда вдруг спохватился, вспомнив, что ресторан расположен на Пятьдесят второй улице. Палмер остановился и вдруг подумал, что эта ошибка – своего рода предупреждение, словно невидимая уздечка, натянувшись, напомнила о том, что он допускает какую-то непозволительную глупость.

Стоя на углу Шестой авеню и глядя на прохожих, Палмер думал о том, насколько отличались женщины на этой улице от тех, которых он только что видел всего лишь на расстоянии одного квартала отсюда. Подумал он и о том, что сейчас его по-прежнему окружают все те же и солнце и воздух, которые утром не вызывали в нем ничего, кроме раздражения. Хладнокровно, словно проверяя столбец цифр, итог которых не сходится, Палмер попытался разобраться, что же, собственно, вызвало в нем чувство вины сразу же вслед за кратковременной вспышкой радости.

Ему давно было известно, что он подвержен быстрым сменам настроения. Это было одним из главных его недостатков, которые пытался в нем искоренить еще его отец. «Когда начинаешь дурить,– постоянно твердил он Палмеру,– за это неизбежно приходится расплачиваться».

Теперь Палмер шел – уже гораздо медленнее – вдоль Шестой авеню. Он проходил мимо обшарпанных витрин с залежалыми товарами. На стенах то и дело мелькали надписи: «Срочная, небывалая распродажа!». Несмотря на то что ограниченность отца всегда раздражала Палмера, в конце концов он все же пришел к выводу, что при помощи набора штампов, служивших отцу естественным способом общения с окружающим его миром, действительно было легче всего устанавливать истину.

На углу Пятьдесят второй улицы Палмер замедлил шаг и огляделся вокруг. Небольшая лавчонка была временно превращена здесь в штаб-квартиру для одного из кандидатов в очередной избирательной кампании городских органов самоуправления. Сквозь тусклое, давно не мытое стекло витрины виднелись пока еще пустые столы, стены были оклеены одним и тем же агитационным плакатом. Сорок совершенно одинаковых лиц уставились на Палмера с этих стен. Кандидат был, видимо, человеком средних лет, примерно его возраста, глаза у него были чрезмерно отретушированы, широкая неотразимая улыбка блистала сверхъестественно ровными зубами. «Политика – это ваше дело!» – многозначительно напоминали Палмеру плакаты.