Девушки - Вера Щербакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Посмеялись и утихли, посматривая на Варю, ожидая, что она скажет, зачем позвала их.
А Варя, волнуясь, думала, как бы сразу, с первой беседы заинтересовать девушек: найти бы такие слова от сердца к сердцу. Для того же она и позвала их сюда, в сквер, а не в красный уголок. Пусть надолго останется в памяти этот вечер, а то, что он останется, Варя не сомневалась. Чувствуя, что волнение прорывается наружу, и не стыдясь этого, Варя рассказала им, как она читала первый раз Ленина и какой мир откровений открылся перед ней.
— Не знаю, понятно ли я объясняю? — осведомилась она у своих присмиревших подружек.
«Да, да», — сказал Лизочкин лучистый взгляд и Симин благодарный подтвердил то же.
За них Варя не беспокоилась: они-то поймут! Но вот Ирина?
Во вторник, в первое утро после ночной смены, сбегав помыться в душ, бригада собралась в полном составе в комнате для политзанятий, специально, по распоряжению Субботина, отгороженной в красном уголке. Помещение было небольшое, но уютно обставленное. Сима с размаху опустилась в мягкое кресло, и у неё чуть было не вырвалось: «А тут и поспать неплохо». Но тут же вспомнив, зачем они пришли сюда, она с выражением испуга в глазах посмотрела на подруг.
Варя достала из портфеля свои записки и положила на стол. Лизочка робко, но с горделивым выражением на лице тоже вытащила из портфеля тетрадь.
— А у вас конспекта нет? — спросила Варя, обращаясь к Симе с Ириной.
— Нет, пока нет, в следующий раз сделаю, — сказала извиняющимся тоном Сима, а Ирина промолчала.
— Тогда, может, прочтем вслух? — неуверенным голосом предложила Варя, не совсем хорошо чувствуя себя в роли руководителя.
Все охотно согласились.
Варя читала, стараясь выделять голосом то, что было подчеркнуто у неё карандашом. Уголком глаза она видела, как Ирина, забывшись, шепотом повторяет за ней все слова, на которых она делала ударение. Лизочка, подперев свои пухлые щеки руками, вся безраздельно превратилась в слух. Сима сидит, нахохлившись, и по лицу видно, не все понимает.
«Поймет, растолкуем, — бегло, не прерывая чтения, решает Варя. — Дома с ней еще займусь».
Прослушав статью, все сидят несколько минут молча. Наконец Варя вспоминает, что ведь ей надо руководить занятием, и спрашивает девушек, как они поняли прочитанное. Сегодняшнеё самостоятельное занятие — первое в жизни Вари; она объясняет несколько сбивчиво, потому что не привыкла еще выражать свои мысли вслух. Но девушки слушают внимательно, не шелохнувшись, и Варя смелеёт. Да и бригадирство пошло на пользу; хочешь не хочешь — она во всем должна быть примером!
Варя рассказала Шарову о занятиях с подчеркнутой сдержанностью, ей казалось, что она в роли руководителя была очень слаба. Зато основную цель, которую она ставила себе, собирая этот «стихийный» кружок, — еще большеё сплочение бригады — девушка считала достигнутой.
Назавтра члены бригады встретились в цехе особенно приветливо и как-то чинно поздоровались. Вчерашнеё занятие взволновало всех: «А ведь и мы не лыком шиты. Стоит только взяться».
В воскресенье всей бригадой поехали в Музей Ленина. В музеё было много народу, но в его больших комнатах стояла тишина, и даже дети, хотя им никто не подсказывал, говорили шепотом.
Когда дошли до отдела, где были выставлены личные вещи Ленина, Сима не пожелала больше никуда идти.
Здесь хранились: пальто с рукавом, заштопанным Надеждой Константиновной после пули эсерки, полувоенный костюм, поношенные штиблеты и белые валенки с заметно стоптанными задниками. В них Ильич ходил на охоту.
Какой сапожник чинил эти валенки? Разве не нашлось бы Ленину новой, болеё теплой пары?
— Варька, Варька, как же так: для народа он не жалел жизни, а у самого худые валенки? — спрашивала Сима, переходя в который раз уже от витрины к витрине и снова рассматривая вещи, — Хоть бы потрогать дали? — вздохнула она. — Ведь их носил сам Ленин!
— Ну хватит, Сима, ты тут не одна, — сказали наконец ей девушки.
— Ах, да подождите же, я никак в себя не приду! — довольно громко возразила им Сима, загородив собою витрину и, как всегда, совершенно не заботясь о том, что о ней подумают окружающие и что она может кому-нибудь помешать.
— Успокойся, Симок, ты ведешь себя, точно маленькая, — шепнула ей Варя и, взяв её за руку, потащила за собой в коридор.
Ирина и Лизочка шли следом, конвоируя Симу на случай, если она окажет Варе сопротивление.
— Идем-ка, идем, я тебе одну интересную быль расскажу про Владимира Ильича, от папы слыхала, — приговаривала Варя, увлекая подругу к окну, из которого был виден Кремль. — Вот здесь и постоим…
— Девчата, взгляните-ка в окно! — приглушенно воскликнула Лизочка. Так древностью и веёт от этих башен, стены. А главное — Ленин тут жил, смотрел на них, думал… А за кремлевскими стенами ему, наверно, вся Россия виделась: израненная, исстрадавшаяся… Вы представляете себе это? — строго спросила она, ища сочувствия своим речам в глазах подруг,
— Да, да, — отвечала Сима, тщетно пытаясь представить Москву в разрухе. Взгляд её выражал лишь смущенную растерянность.
Лизочка сердито отвернулась от неё, поправляя складки своего темно-серого платья: недовольная, колючая, как ежик.
— Ну, Варя, рассказывай, что ли, обещанную быль, мы ждем! — ворчливо воскликнула она.
— Вон видите напротив Манежа одну из кремлевских башен — Кутафье, — начала Варя. — Так вот, у этой самой башни, папа мне говорил, — а он был очевидцем, — в 1919 году один из бесчисленных ходоков к Ленину привязал за какой-то столбик четырех ягнят на веревочках — мирской дар от всей деревни. Привязал, огляделся и крикнул часовому, чтобы постерег овечек.
— Как? В самом центре Москвы, у Кремля ягнята на веревочке?! — цепенея от восторга, свистящим шепотом переспросила Сима. — Быть не может!… Вот, Лизочка, дуйся не дуйся, а ягнят этих я, словно живых, вижу, — говорила она улыбаясь. — Черненькие, кудрявые, с испуганными мордашками.
— Ах, да помолчи, не мешай слушать! — прикрикнула на неё Лизочка, сама не в состоянии сдержать улыбку, — Ну дальше, Варя!
— А дальше так: то ли охрана куда отлучилась в ту самую минутку, то ли еще что, только крестьянин, расхаживая по Кремлю, оказался вдруг в жилых комнатах и видит: стоит стол с остатками скудного обеда, стулья, узенькая в отдалении кроватка, покрытая шалью в крупную клеточку, — такие бабы деревенские в морозы носят. Шаль уже не новая, с заплатками, но очень аккуратно по клеточкам пришитыми. «Ну, — с досадой думает ходок, — и занесло же меня! Тут, наверно, прислуга живет, не иначе».
Повернул обратно и вдруг у двери столкнулся с невысоким человеком. Человек этот быстро шел ему навстречу. Крестьянин сразу узнал в нем Ленина по сходству с портретами. Ну, поздоровались, конечно, заговорили. Ходок отрекомендовал себя, попросил прощения, что не туда зашел.
«Нет, туда, — возразил Ленин, — я здесь живу». — И подвинул посетителю стул.
Крестьянин так и остолбенел!
«Небогато живешь, Владимир Ильич, небогато. Гостинец наш как раз сгодится», — подумал он и рассказал Ленину про своих ягнят, которых без специального разрешения не пропустили с ним в Кремль.
Ленин поблагодарил, руку пожал, но от подарка стал отказываться.
«Он, да как же я своим односельчанам-то скажу, Владимир Ильич? Не простят мне этого, потому непременно наказывали вручить вам, — взмолился ходок. — Войдите в мое положение. Опять, каково же обратно эту животину тащить, мы ведь не ближние…»
Одним словом, до того расстроился мужик, что чуть не плачет: возьми да возьми!
«Хорошо, беру, — согласился Ленин, — но с одним условием: ягнят я отдам в детский дом, сиротам на поправку. Согласен?»
Ну, разумеётся, согласен, раз не может этот необыкновенный человек поступить иначе!
Смотрит ходок на Ленина, а самого так и подмывает бухнуться ему в ноги, поклониться земным поклоном от всего народа крестьянского, да вовремя спохватился. Не понравилось бы Ильичу: не к царю ведь пришел в хоромы, а к родному человеку, который и спит и ест совсем не по-барски.
— А ты, Сима, говоришь валенки закончила спой рассказ Варя. — Редкой простотой и скромностью отличался товарищ Ленин. Вот, дорогие мои. и вся папина быль.
— Хорошая быль, — за всех не сразу отозвалась. Лизочка, нарушив минуту раздумья.
В музеё уже горел мягкий свет люстр, и, вероятно, поэтому удивительно по-домашнему стали выглядеть витрины, стенды с ленинскими книгами, дорожки на полу, как будто такие, что когда-то лежали в скромно убранной, но уютной столовой Ульяновых. Мерещилось, вот-вот из-за портьеры выйдет Ленин и своим легким, торопливым шагом пройдет в глубь дома…
Близился час закрытия музея, а уходить из него не хотелось, хотя девушки пробыли здесь больше пяти часов.
