Путь Эвриха - Павел Молитвин

— Помнится, я предупреждал тебя, что ты будешь моей, и, как видишь, так оно и вышло. Моя любовь…

Полог шатра заколыхался, и Тамган, оборвав признания на полуслове, спросил:

— Хайкан? Входи, гость дорогой. Я призвал тебя, чтобы ты поведал этой женщине о вещем сне, посланном тебе Великим Духом. — Нанг вытащил из-за пояса нож и перебросил его через очаг к ногам Тайтэки.

— С радостью повинуюсь, Тамган-нанг. Всем и каждому хотел бы я рассказать о чудесном сне, ибо узнать волю Великого Духа, значит, стать хозяином своей судьбы… — Хайкан говорил не торопясь, обкатанными убедительными фразами, нисколько не огорчаясь тому, что Тайтэки, крутясь и изворачиваясь, дабы перерезать ремни, стягивающие ее руки за спиной о брошенный Там-ганом нож, слушает его не слишком внимательно. Не беспокоил шамана и отсутствующий вид нанга, внимание которого было поглощено молодой женщиной. Не переставая говорить, он тоже с интересом наблюдал за тем, как натягивается халат на ее высокой груди, как плотно облегает ткань тугие бедра, как обнажаются при неловких движениях узкие стопы, точеные щиколотки и крепкие икры.

«Лису губит шкура, женщину — красота», — с горечью думала Тайтэки, почти физически ощущая на себе жадный взгляд нанга, от которого краска заливала ее щеки и шею. Она попалась в капкан, и неумолимый этот мужчина, без сомнения, сумеет получить от нее все что пожелает. Ни Фукукан, ни кокуры, ни этот молоденький шаман не придут ей на помощь. Ее годовалая дочь в руках Тамгана, и тот не задумываясь скормит ее свиньям, чтобы добиться покорности той, ради кого он попрал обычаи предков. Так стоит ли упрямиться? Не лучше ли добровольно отдать себя сумасшедшему нангу и испытать страсть этого хмурого, готового на любые преступления человека? Выбор не велик. Так или иначе, он возьмет ее, вопрос лишь в том, будет ли она изнасилована, как строптивая рабыня, после чего Нитэки придется дорого расплачиваться за упрямство матери, или…

Ремень наконец лопнул, и молодая женщина, скинув путы, принялась усердно растирать онемевшие руки.

— Для Вечной Степи настали новые времена, и кто не приспособится к ним, заплатит за это жизнью… — продолжал вещать Хайкан, глядя на видневшиеся под разошедшимся воротом плечи Тайтэки. Поймав его взгляд, она подняла руку, чтобы застегнуть халат, но не сводивший с нее глаз Тамган негромко приказал:

— Не делай этого.

— Да как ты смеешь!.. — начала было Тайтэки гневно и замолчала, окончательно осознав, что выбора у нее нет. В Вечной Степи и впрямь многое изменилось, если Тамган мог посулить бросить ее дочь на съедение муравьям и Великий Дух не испепелил его на месте.

— Благодарю тебя, Хайкан, я вижу, слова твои проникли в душу этой женщины, — нанг протянул шаману чашу с архой и, когда тот осушил ее, кивнул Тайтэки: — Проводи дорогого гостя до порога.

Пленница негодующе сверкнула глазами, поджала губы и, грациозно поднявшись с войлока, последовала за шаманом к выходу из шатра.

Глядя в спину удаляющегося Хайкана, Тайтэки ощутила, что сейчас самый подходящий и, быть может, последний момент, когда она, кинувшись со всех ног в ночной мрак, способна еще избежать домогательств Тамгана. Однако мысль о дочери и сознание того, что только чудо способно вывести ее из становища кокуров, удержали женщину от решительного шага. И тут нанг кокуров холодным голосом произнес:

— Вернись, не забывай о муравейнике. Тайтэки попятилась от входа в шатер и обернулась.

— Подойди ко мне, — велел нанг, и молодая женщина, почувствовав неожиданное облегчение от того, что теперь ей не надо ничего решать и выбор, если таковой и был у нее, уже сделан, шагнула к Тамгану.

— Ближе.

Лениво, словно нехотя, нанг протянул руку, и она ощутила мозолистые пальцы на своем горле. Он гладил ее неторопливо и уверенно: подержал в ладони подбородок, коснулся нижней губы, снова вернулся к горлу, скользнул по нему концами пальцев. Горячая ладонь легла между ключицами, и Тайтэки с ужасом ощутила, как зарождается в ней желание, сердце начинает стучать быстрее и громче, колени слабеют, а по спине ползут капли жаркого пота.

— Расстегни халат.

Она протестующе замотала головой, но руки сами собой принялись расстегивать костяные пуговки. Сухие и жесткие ладони нанга легли на плечи Тайтэки, она потупила глаза и чуть слышно выдохнула:

— Нет! Пожалуйста, не надо…

Халат вместе с рубашкой упали к ее ногам, и Тамган, кривя неулыбчивый рот, скомандовал:

— А теперь проверь, не ошиблась ли ты, назвав меня мерином.

Пленница вновь замотала головой, желая, чтобы все это поскорее кончилось, и в то же время понимая, что, как бы она ни упиралась, ей придется исполнить все приказания нанга, потому что отступать теперь было бы глупо и смешно. Драться и кричать на потеху расположившихся за стенами шатра нукеров Тамгана следовало раньше…

Нанг надвинулся на обнаженную женщину, рука поймала толстую косу, вцепилась в затылок.

— Ну? Делай, что я сказал, моя стройноногая лань! И если тебе так уж нужно оправдание, считай, что делаешь это ради своей дочери.

Он заставил ее откинуть голову и впился губами в горло, потом в грудь… Тайтэки застонала, изгибаясь и переступая с ноги на ногу, чтобы не упасть. Левая рука нанга пробежала по животу, коснулась внутренней стороны бедер и вторглась в святая святых ее тела.

— Не-ет… Не… А-а-а! — Молодая женщина выгнулась подобно натянутому до предела луку и, чувствуя, что ноги отказываются ее держать, обхватила Тамгана руками за шею.

Даже в шутку ей не следовало называть его мерином, ибо он ни в чем не уступал Фукукану. Более того, к сорока годам Тамган постиг нехитрую истину, гласящую, что, ежели мужчина хочет завоевать женщину — ему следует больше думать о ней, чем о себе. Совершенно справедливо полагая, что подобного рода жертва по прошествии времени с лихвой окупится, он заставил Тайтэки рыдать и кричать от наслаждения весь остаток ночи, и к утру она готова была признать, что сами Боги Покровители отдали ее в умелые руки нанга кокуров. К сожалению, Фукукан не ведал об этом ни сном ни духом и неведению этому еще суждено было в урочный час принести свои плоды.

5

Щурясь на восходящее солнце, Эврих поудобнее устроил связанные руки на коленях и некоторое время наблюдал за сегванами, дружно работающими веслами. Несмотря на самые верные приметы, северо-восточный ветер не стихал, и, как Демитар ни мудрствовал, в конце концов ему все же пришлось свернуть бесполезный парус. «Косатка» второй день шла на веслах, мореходы ворчали и, конечно, винили во всем аррантского колдуна. Эврих даже не пытался возражать. На острове Спасения, когда он попробовал убедить сегванов в своей непричастности к чародейству, ему изрядно намяли бока, и теперь у него не возникало никакого желания искушать судьбу. Хотя маленькую победу он все же одержал, отказавшись браться за весло. Помогать своим тюремщикам он не согласился бы даже под страхом смерти. Сегваны вынуждены были отступить и, естественно, относиться к нему после этого стали еще хуже.