Детство в Соломбале - Евгений Коковин

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я - ЧЕЛОВЕК!

На берегу Юроса, у устья речонки Еловуши, на любимом месте ночевок деда Максимыча, горел огромный костер. Даже по пламени костра, метавшемуся широко и высоко, опытный соломбальский рыбак или охотник сразу бы сказал, что Максимыча тут нет. Дед не любил большого огня. Опасно - лес можно поджечь. Да и к чему большой костер? Варка на нем плохая, баловство одно. Деда и в самом деле на этот раз на рыбалке не было. Хотя он уже и пересилил болезнь, выезжать ему доктор пока не советовал. У костра сидели три, конечно, бывалых и, конечно, опытных рыбака: я, Костя Чижов и Гриша Осокин. Такой костер распалил Гришка. Разумеется, я протестовал, но стоило мне отвернуться в сторону, как Гришка, этот младенец в рыбацком деле, снова подбросил в огонь охапку сучьев. Пламя взметнулось вверх, а Гришка прыгал и визжал, как сумасшедший. - Не смей баловаться! - сказал я строго. - Тут до избушки лесника рукой подать. Заметит - худо нам будет! - Не заметит. Да и чего бояться, река рядом. Мигом весь костер в воду. - Он злой, говорят, этот лесник, - сказал Костя. - Как его зовут? - Григорием. - Мой течка, значит! - обрадовался Гриша. - Я никогда его не видел. Правда, что он безрукий? - Ну да, однорукий. А только он одной рукой делает больше, чем другой двумя. Избушку один построил, огород раскопал, рыбу ловит, птицу на лету из двустволки бьет. - Как же он на лодке-то гребет? - А он не гребет - галанит. У него на корме уключина. Одним веслом с кормы как начнет в ту да в другую сторону крутить, что твой винтовой катер гонит... - Чего рассказываешь! - пренебрежительно прервал меня Гриша. - Не знаю я, что ли, как галанить нужно! У нас Сашка так галанит, что твоему Григорию не угнаться. Обставит как дважды два! Я знал, что Гришка Осокин хвастается и привирает. Может быть, его брат Александр и умеет галанить, но только ему до лесника Григория в гонке все равно, что пескарю до щуки. - А сколько ему лет, Григорию? - спросил Костя. - Очень старый? - Сказал тоже - старый! Бороды нету и морщин нету. Молодой еще и здоровый. Только руку на германской войне потерял. Теперь вот и живет один и зиму и лето тут, в глуши. Дедушко рассказывал - горе у него какое-то в жизни. Невеста, кажется, от него отказалась, когда он в деревню с войны без руки воротился. - Дура... - угрюмо заметил Костя. - Ясно дело, не умная. Дедушко говорит, он человек самостоятельный, со смекалкой, и рука хоть и одна, а золотая. Что хочешь смастерит. А невеста у него дочка ижемского богатея была, с норовом. Да и батька у нее не захотел зятя безрукого. - Потому, наверно, он и зол теперь на людей, - задумчиво предположил Гриша. - Не знаю... все бывает. Наступило молчание. Я думал о Григории, о красивом и сильном человеке, о его несчастливо сложившейся судьбе. Вероятно, о том же думали и Костя, и Гриша. Костер прогорал, пламя стало совсем маленьким, чуть заметным. Гриша, не вставая с места, осторожно положил на огонь две небольшие сухие ветки. Наверное, ему уже надоело любоваться высоким пламенем, или после разговора о Григории он не хотел досаждать человеку, которому поручено охранять лес. - А может, так и лучше получилось, - неожиданно произнес Костя, поднявшись и стряхивая со штанов песок и травинки. - Я, например, был бы большой, ни за что бы на дочке кулака не женился, да еще на такой, которая заодно с батькой. Кулаки в деревне - это те же буржуи, против бедняков и Советской власти идут. - Конечно, ему теперь лучше, - согласился Гриша. - Живет себе один, хочет - рыбу ловит, хочет - на охоту идет или купается целый день. Никто не мешает. А что, ребята, не выкупаться ли нам еще разок? - Еще волосы не высохли, - сказал Костя и взглянул на меня. - Вот сетки бы посмотреть. Сети впервые в жизни доверены мне дедом. Не хуже заправских рыбаков загородили мы ими устье Еловуши, предварительно забив колья. Тут уж, само собой понятно, всем распоряжался я. И ребята полностью признавали за мной это право. - Рановато, - сказал я и для убедительности посмотрел на солнышко. Так делал дед Максимыч, определяя время. Однако меня самого давно терзало жгучее любопытство. Подождав для важности еще минут пять, я сказал: - Сейчас, пожалуй, пора. Сталкивай карбас! Вишь как обмелел, вода здорово падает. Добыча оказалась невелика, но обижаться не прихолилось. Даже с дедом у нас и то порой улов бывал скупее. А Гриша был просто в восторге. Таких крупных подъязков и окуней он видел лишь на базаре. Раньше он ловил только на удочку ершей, сорожек и окуньков величиной чуть побольше пальца. Мы снова выбрались на берег, подвесили над костром котелок с водой для ухи и принялись чистить окуней. Всем рыбакам известно, что из окуней уха бывает самая крепкая, наваристая и вкусная. Когда наши окуни исчезли в кипящей ключом воде, мы снова уселись в ожидании ужина. Начинало вечереть. Солнце клонилось к лесу. Ветерок, который днем приносил прохладу, совсем стих, и появились комары. Пришлось в костер подбросить сырых веток, чтобы было побольше дыма, - испытанное средство против комаров. - Костя, когда же мы в морскую школу пойдем? - спросил я. - Откроется она или нет? - А как же! Первого сентября начнутся занятия, тогда и пойдем. Сейчас там ремонт идет и наши заявления разбирают. - А примут нас? - снова спросил я, на этот раз с опаской. - Примут, не бойся. - И плавать сразу? - Ну, плавать не сразу. Сначала устройство парохода и машину изучать будем. Физику, геометрию станем проходить, механику всякую. - Не всякую, а пароходную, - вставил Гриша. - Ладно, не учи, знаем... - Ну да, пароходную, - не унимался Гриша. - А какую еще! Нам ведь Николай Иванович говорил. Пароходную механику и... как это... ну, металлов... - Технологию металлов, - сказал спокойно Костя. - А потом еще практика в мастерских каждый день. И потом уж на суда, в плавание. - И нет, и нет, и нет! - закричал Гриша, обрадованный тем, что знает лучше Кости. - Потом еще не в плавание, до плавания еще далеко. До плавания еще на судоремонте будем работать! - На судоремонте зимой, а летом в плавание. Костя подошел к костру и стал снимать котелок с ухой. Я достал из корзины ложки, хлеб и соль. По рыбацкому правилу осторожно вытащил ложкой из котелка всю рыбу и сложил ее горкой на чистенькую деревянную дощечку, до белизны выскобленную ножом и вымытую с песком в реке. Рыбу в горячей ухе оставлять нельзя - разварится, и тогда крохотного кусочка не найдешь. Гриша уже занес ложку над котелком, как вдруг Костя насторожился и прошептал: - Тс-с... ребята, что это такое? Смотрите! Он показывал рукой на кусты можжевельника, росшие на опушке леса. Я оглянулся и увидел, как кусты пригибались и снова выпрямлялись. Кто-то в них скрывался. - На человека не похоже, - тихо сказал Костя, - шерстистое что-то, но и не зверь - велик больно. Бежим, ребята, в обход! - А вдруг медведь? - опасливо спросил Гриша. Но Костя лишь отмахнулся: "Какой там медведь!" - и стремглав понесся к опушке, показывая нам рукой, чтобы бежали в обход справа. Мы с Гришей переглянулись: Костя побежал - нам трусить было стыдно. И мы тоже бросились к лесу. "Если медведь, - мгновенно вспомнил я, - значит, нужно что есть силы закричать, если, конечно, он тебя не видел. Испугается - и убежит. А если он первый увидит, тогда стой как истукан и не шевелись!" Об этом я знал из рассказов деда Максимыча. Одна женщина в Поморье встретилась с медведем в лесу и обмерла. Даже крикнуть не могла. Стоит и ни рукой, ни ногой двинуть не в состоянии. Это ее и спасло. Медведь подошел, обнюхал одежду, да и ушел восвояси. Женщина в становище вернулась совсем седая. Я бежал, и сердце у меня колотилось часто-часто. Костя все-таки смельчак, ничего не боится. В зарослях можжевельника я остановился, перевел дух, огляделся по сторонам. Невдалеке мелькнула голова Кости, и послышался его крик: - Димка, сюда! Потом еще громкий голос Кости: - Стой! Не бойся, не задену! Я выскочил из кустов на поляну и увидел Костю. Но он был не один. Перед ним стояла какая-то очень странная, неуклюжая фигура. Конечно, это был человек, ростом ниже моего приятеля. Но что за смешная и непонятная одежда у этого человека! Приближаясь и внимательно разглядывая незнакомца, я, наконец, догадался, что на нем был надет совик из оленьей шкуры. Такую одежду без застежек, надеваемую через голову, носят жители Крайнего Севера. Капюшон совика, спущенный на затылок, открывал небольшую голову с черными блестящими прямыми волосами, на вид очень жесткими. Лицо было мальчишеское, удивительно худое и скуластое. Глаза маленькие и испуганные, как у пойманного зверька. Следом за мной подбежал Гриша. Незнакомец отступил на полшага назад, видимо, остерегаясь, чтобы его не окружили и не напали сзади. Глаза его были настороженными. - Ты откуда? - спросил Костя. Было похоже, что он задает этот вопрос вторично. Незнакомец не ответил и сделал еще полшага назад, потому что Костя чуть подвинулся к нему. - Ты не бойся, - снова заговорил Костя, - мы тебе ничего не сделаем. Молчание. И снова быстрый, оценивающий наши силы взгляд маленьких беспокойных глаз. - Ага, я знаю! - крикнул Гриша. - Это самоед. У него и одежда самоедская, малица. При этих словах маленький странней незнакомец словно выпрямился, поднял голову и сказал тихо, но резко и с достоинством: - Нет. Самоедами нас зовут нехорошие люди. Я - ненец. По-нашему это значит: я - человек! - Правильно, человек, - дружелюбно сказал Костя. - И мы тоже люди. Почему же ты нас боишься? Маленький ненец подумал, потом, глядя Косте прямо в глаза, ответил: - Русские - нехорошие люди. Костя рассмеялся: - Кто это тебе сказал? Все русские нехорошие? - Нет, не все, Петр Петрыч очень хороший, и Григорий очень хороший... и дядя Матвей тоже. И есть еще один русский, очень-очень хороший. Только я его никогда не видел. Незнакомец оказался не таким уж молчаливым. - Кто же этот русский? - Не скажу. - Почему? - Петр Петрыч сказал, и за это его убили. - Какой Петр Петрыч? - Очень хороший Петр Петрыч. Художник. - Кто же его убил? - Инглиши. - Так то инглиши, а мы - русские. Зачем же нам тебя убивать? Все еще посматривая на нас с недоверием, ненецкий мальчик сказал: - С инглишами тогда у нас в тундре и русские были. - Вот ты какой чудной! Будто только что с луны свалился. Те русские были да сплыли. Раз они вместе с инглишами - значит, контра, народные предатели. Незнакомец ничего не сказал. Может быть, он не понял того, что говорил Костя. Мы стояли по-прежнему: Костя, я и Гриша рядом, а маленький ненец перед нами в трех шагах. Я успел рассмотреть его. Совик у него был старый-престарый, грязный, ободранный. - Теперь ни инглишей, ни американцев, ни белогвардейцев больше здесь нету, а есть Советская власть. Понял или нет? Костя замолчал, обдумывая, как бы получше, понятнее все объяснить. Я смотрел то на Костю, то на ненца, и вдруг у меня мелькнула смутная мысль. - Послушай, Костя, - сказал я, - а что если спросить, знает ли он Ленина? Ненец прислушался и просиял: - Ленина? - Да, - сказал Костя, оживившись. - Ты знаешь, кто такой Ленин? В первый раз ненецкий мальчик радостно и доверчиво улыбнулся нам. Глаза его расширились, словно он увидел что-то долгожданное, родное. - Ленин знаю, Ленин - очень-очень хороший ненец. Ленин любит ненцев. Но Петр Петрыч сказал, что Ленин хороший, и Петр Петрыча за это инглиши убили. - Ну вот видишь, а ты нас боялся. Мы вместе с Лениным, и Ленин вместе с нами... Как тебя зовут? - Илько. - Илько... Илья, что ли? Ненецкий мальчик кивнул и подтвердил: - Илья. - Постой, а ты говорил про какого-то Григория. Это лесник, что ли, вот там в избушке на берегу живет? Одной руки у него нету... - Да, да, да, - быстро заговорил Илько, продолжая улыбаться. - Я у Григория живу. Очень хороший Григорий. - Ну, конечно, лесник, - сказал Костя. - А дядя Матвей какой? - Дядя Матвей, кочегар с парохода "Владимир". Он в Соломбале живет. Ты знаешь, где Соломбала? Костя засмеялся: - Еще бы не знать! Да мы все из Соломбалы! И сейчас все в Соломбале живем. - Правда, в Соломбале? - обрадовался Илько. - И дядю Матвея знаете? - Нет, Матвея мы не знаем. Мало ли Матвеев в Соломбале! Глаза у Илько вдруг снова расширились. Он как будто что-то вспомнил и опять заулыбался. Хлопнул себя по голове и даже подпрыгнул от радости. - Правильно, правильно ты сказал - мало ли Матвеев! Не дядя Матвей, а дядя Матвеев! - Это как же: не дядя, а дядя? - не понял Костя. Зато понял я и объяснил: - Это не имя, а фамилия. Не Матвей, а Матвеев. Он забыл, перепутал. Ты знаешь, Костя, какого-нибудь кочегара Матвеева в Соломбале? Костя подумал и потом сказал: - Нет, не помню. А зачем тебе этот Матвеев? Откуда ты его знаешь? - Матвеев хороший, он помог мне убежать с парохода "Владимир" от инглишей. - Помог от инглишей убежать? Значит, в самом деле хороший. Ну, ничего, Илько, мы тебе поможем разыскать Матвеева. В Соломбале это нам раз плюнуть, если фамилию знаем. Найдем твоего Матвеева! Тут мы вспомнили о нашей окуневой ухе и поспешили к костру, позвав с собой Илько. Он, должно быть, наконец, поверил, что ничего плохого мы ему не сделаем, и охотно пошел с нами. Уха совсем остыла, и костер погас. Только тлеющие угольки удивленно посматривали из-под пепла на нового нашего товарища. Гриша занялся разжиганием костра, а Костя спросил у Илько: - Как же ты сюда попал из тундры?