Великая тайна Фархелема - Юрий Леляков

— Ты что?.. — так же завопил первый (успев выкрикнуть ещё несколько непонятных, наверно, жаргонных слов), но тут в круг собравшихся стал протискиваться человек в полицейской форме (а затем, в сопровождении Итагаро — ещё двое, один из которых был каймирцем), и эта истерика оборвалась так же внезапно, как началась.

— Вот они, — объяснил Итагаро. — Хотя я их мало знаю. Это просто мы оба, — он подошёл к Талиру, — эвакуированы из Моараланы, и нас поселили там по соседству, вот они и вообразили, будто мы им что-то должны. И видите, что натворили… А вот и этот «офицер военной прокуратуры», — продолжал Итагаро уже сзади. — Но я-то хорошо знаю, как выглядит их форма на самом деле. Один мой родственник раньше там работал…

— Военной прокуратуры? — переспросил один из полицейских. — А при чём она здесь? В чём тут какое-то воинское преступление? Если просто один наркоман в драке ранил другого — это наше дело, гражданской полиции. Тем более, там дальше задержали ещё двоих — и они уже успели сознаться, кто кого ранил и чьим ножом… И кстати — в какой прокуратуре такая форма? Вы за кого себя выдаёте? И какое у вас право тут распоряжаться?

— Да пустите же… — Джантар наконец попробовал высвободиться, чувствуя, что рука уже затекла — но тот лишь крепче сжал её.

— Это я для них так сказал, — попытался он объяснить. — Чтобы задержат их до вашего прихода…

— Но кого «их»? — не сдержала возмущения Фиар. — Почему решили, что виноваты мы? И со взрослыми тоже позволяете себе такое — или только с нами?

— Нет, но если это никакой не представитель власти… — Джантара в порыве неожиданной ярости, резко рванув руку, наконец высвободил её (успев мельком заметить на ней след огромной ладони взрослого), а затем обернулся, посмотрел на этого — действительно в непонятой форме, да ещё на голову ниже самого Джантара — и тот отвернулся, не выдержав взгляда. — Кто же вы на самом деле?

— И за что собирались задерживать тех, кого якобы приняли за преступников? — добавил полицейский-каймирец.

— Но мне показалось… — пробормотал самозванец, теряя уверенность. Он явно не был готов к такому повороту событий.

— Нет, но что собирались делать дальше как офицер военной прокуратуры? Вот вы — в форме, которую не все знают, могут сразу не определить, кто вы на самом деле — назвались представителем власти, а с вами тут ученики военной школы, для которых вы — начальство… И что дальше?.. Какие-нибудь приказы он вам отдавал? — не дождавшись ответа, обратился полицейский-каймирец к школьникам в полувоенной форме.

— Как будто никаких, — не сразу, растерянно ответил один.

— Только стоять и ждать, — чуть помедлив, подтвердил другой.

— А раньше такое с вами уже бывало? Или ещё с кем-то из вашей школы?

— Нет, кажется, не было, — уже сразу ответил тот, второй ученик. — Во всяком случае, я не знаю…

— Но вы, что, действительно не видите, кто тут может быть преступником, а кто нет? — снова обратился полицейский-каймирец к самозваному «представителю власти». — Или рассчитывали так: даёте настоящим преступникам уйти, сами тем временем задерживаете невиновных, сдаёте нам — и в глазах своих учеников вы, их офицер-воспитатель, выглядите героем? А что будет с теми, кого вы оговорили — вас не касается? Но хоть понимаете, кого пытались выдать за преступников? И какой пример подали ученикам?

— А ученики смотрят, как этот их офицер-воспитатель выдаёт себя за чиновника из прокуратуры, стоят и ухмыляются, — услышал Джантар голос пожилого человека, по-лоруански с каймирским произношением. — Так у них представляют себе воинскую доблесть. Потому что просто человеческой совести — и то уже не осталось. Они же, эти подонки из военной школы, и моего внука точно так ранили ножом прямо на улице. Он просто стоял у угла дома, ждал меня, и вдруг из-за поворота — целая их колонна. Прошли совсем рядом — а у него в животе остался нож… А потом на суде говорили: хотели только разрезать одежду, ничего больше. Но какую, если на нём одни плавки и были?.. И их, оказывается, вполне стоят их воспитатели! А посмотреть на настоящей войне, чего бы он стоил там…

— А вот это не смей… — начал разоблачённый «офицер военной прокуратуры», успев даже замахнуться на пожилого каймирца — но тот неожиданно резко вывернул ему руку за спину, и с такой силой оттолкнул, что он с глухим грохотом повалился на парапет набережной, и форменный головной убор съехал ему на лицо. — Сам не смей, подонок… Не затем воевали, чтобы спустя столько лет нас позорила такая мразь… Назад! — резким взмахом массивной металлической трости остановил пожилой каймирец учеников военной школы, бросившихся к своему воспитателю. — Достаточно уже показали себя, какие из вас офицеры!

— И вы обо всех нас так плохо думаете? — переспросил один из учеников (лишь застыв на месте, а не отпрянув, как остальные). — Будто у нас там хороших людей вообще нет?

— А что ты как хороший человек делаешь в такой компании? — уже спокойнее ответил пожилой каймирец. — Должен понимать, где и среди кого оказался! Так что, если сам по себе не такой плохой — даже не знаю, как ты там учишься…

— Да, будет в чём разбираться настоящей военной прокуратуре, — сказал полицейский-каймирец, поднимая с асфальта поверженного самозванца и защёлкивая на нём наручники. — Ведь уже не шутка: присвоение чужих полномочий, попытка проведения незаконных следственных действий, да ещё с привлечением к этому учеников военной школы… Ну, а вы, — обратятся он снова к ученикам, — сами так и не поняли бы, что ваш воспитатель совершает преступление, используя вас подобным образов? Вы, будущие офицеры?

— Откуда я знал, кто они на самом деле, — совсем уже растерянно бормотал разоблачённый «представитель власти». — Кто же их поймёт, что это не то инвалиды, не то из каких-то особенных семей… Выглядят, как… — он почему-то запнулся, не договорив.

— Значит, дети из порядочных семей ему ещё и не так выглядят, — вырвалось у Джантара. — Наркоманы в фальшивых армейских комбинезонах — так, а мы — не так…

— И человек с такой аурой был офицером, — сказал Герм, осматривая видеокамеру (но в сумке, не вынимая, чтобы не видели окружающие. — Сказать об этом? Ясно же видно, что психопат…

— Не надо, — ответила Фиар. — Пусть сами во всём разберутся. Зачем нам лишние вопросы, что и откуда мы можем знать? А это… Так говорят же — о тяжёлых металлах в мозговой ткани… И кровотечение полностью остановить не удалось, — добавила она громче, для всех (скрывать уже было бесполезно). — Трудно, когда рядом столько людей — и смотрят как на врагов. И рана такая глубокая…

— И… она действительно может останавливать кровотечение? В этом возрасте? — недоверчиво спросил один из полицейских у матери Джантара. — И вы подтверждаете это? Вы, Таюльме Фаярхай, заведующая Керафским микрохирургическим центром? (В толпе пронёсся вздох удивления.) Хотя я и сам как будто видел… — сразу добавил он. — А себе как же не верить…

— А в чём сомнения? — переспросила Таюльме Фаярхай. — Вы думали, такие способности проявляются только в более позднем возрасте? Не обязательно — могут и в раннем…

— Этого ещё не хватало, — прошептал Герм, — Хотя я понимаю, первое побуждение: помочь раненому. Пусть даже это — преступник, который хотел на нас же напасть. Но вот объясняй теперь…

— Когда-то в школе случайно удалось после одной драки, вот и тут рискнула попробовать, — решилась на частичное признание Фиар. — Но в этот раз получилось не очень…

— Ну, нам вообще редко приходится иметь дело с подобным… — полицейский поспешил закрыть эту тему. — Значит, они тут все, — он обвёл взглядом Джантара и его товарищей, а затем посмотрел на только что подошедшего Тайлара, — с вами, в вашем сопровождении? Так я понимаю?

— Да, мы — все вместе, — подтвердила Таюльме Фаярхай. — Это просто мы втроём немного отстали по дороге… Но кто мог думать, что случится такое? Здесь, на набережной, в присутствии стольких людей? И кстати — мы, подходя сзади, слышали, что вы тут говорили… (Это относилось уже к не успешней разойтись толпе.) Насчёт причёсок, одежды, и — кто должен учиться, а кто нет, и — что все дети одинаковы, и незачем разбираться с каждым… А ведь у многих из вас есть свои дети — вот и представьте их в ситуации, когда вас нет рядом, а кто-то говорит такое, и тут же кто-то выдаёт себя за представителя власти… Вы понимаете, чем это может обернуться? Особенно — для детей, у которых серьёзные проблемы со здоровьем?

— Нет, в самом деле, — вырвалось у Джантара, — что же вы теперь не выйдете и не скажете открыто всё, что шептали за чужими спинами? Или действительно — смелые и уверенные в себе, только когда рядом с нами нет родителей? А сейчас больше нечего сказать? — самому же Джантару вдруг захотелось сказать многое, но он понял, что не сможет и выразить все переполнявшие его чувства. — Хотя бы: что мы сделали вам плохого тем, что защищали себя? И что вы вообще знаете о нас — и о том, как становятся такими, как мы? И сами не поддержите нас против этих дворовых банд: вас не трогают, и ладно… Значение имеет только ваша безопасность — будто порядочные люди и не бывают в нашем возрасте, они рождаются взрослыми, а всякий подросток — обязательно член какой-то банды, который только и смотрит, как бы вас, бедных, несчастных, ограбить и унизить… Хотя между собой вы не такие: признаёте за собой какие-то права, достоинство… А перед нами — любой психопат прав уже потому, что взрослый? И если нам приходится трудно, так и то — повод валить на нас все обиды, какие помните?